— Про баллы. Баллы-баллы, зае…
— Да. Сделаем, как в кибернетике…
— К-ебени-матике.
— Ага. Есть качество — один, нет — ноль. Вместо квалификации — «прикид».
На том и порешили. Паша исчез на пару минут и вернулся с двумя ампулами рогипнола.
— Где взял?
— Из тумбочки.
— А серьезно?
— Где взял, там уже нет. Давай по одной, чтоб спать без сновидений, — и проглотил свою порцию.
— Нет, Пашуль, я…
— Опять блядки? Опять меня бросаешь?
— Так получилось. Обо всем уже договорились.
— А у меня нельзя было?
— Везти девку к двум мужикам? Я сам с ней едва знаком.
— Первая ходка?
— В том-то и дело.
— На сколько потянет?
Я на мгновенье задумался.
— Твердые три с половиной.
— Что так?
— Вывески я видел и получше.
О прочих отсутствующих достоинствах Паша, наверное, и сам догадался.
— Тогда ладно. Желаю удачи. Дверь захлопни, — он уже прикимарил.
Остаток вечера и большая часть ночи прошли без сучка, без задоринки. Снежана удивила меня своей пунктуальностью. Гости уже освободили территорию. Под объедки с барского стола мы раздавили последний пузырь. Подруга по имени Антонина Васильевна — больше про нее добавить нечего — благоразумно удалилась. О чем ей думалось там, за стенкой? И спала ли она вообще?
Не чувствуя обычной для меня «скованности первой палки» (психиатры называют это неврозом ожидания) — ведь позавчера все уже почти свершилось, — я раскрылся, как бутон. Точнее, батон за шестнадцать копеек. Мой разум, мои нервы, мышцы, кости, кровь и прочие жидкости организма (исключая мочу) сосредоточились на обладании телом, которое без одежды добавило лишние полбалла к общему счету. Они ликовали и пели, когда на рассвете Снежана мягко отстранила мой натруженный таз. Ее глаза стонали: «Не убей лежачего!» Мои глаза кричали: «Но я хочу еще!»
Девушка легко, непринужденно, пожалуй, даже профессионально перевернула меня на спину. Губы, ярко-красные даже без помады, скользнули по члену идентичной окраски и остановились в нескольких сантиметрах от моего лобка. Да, такое увидишь нечасто!
Мне показалось, что сейчас в мой задний проход засосет простыню.
И никакого насилия — укусов, царапин…
Когда совсем рассвело, за дверью кашлянули. Ибо все трудящиеся по утрам ходят на работу, и я отношусь к их числу, правда, весьма скептически.
— Голубки, вам завтрак в постель?
Вмешательство Антонины Васильевны оказалось очень своевременным. Еще немного, и мои пещеристые тела покрылись бы мозолями. Или мозолистое тело растрескалось бы от переизбытка чувств.
Закрытие — самый короткий день симпозиума.
Света не расспрашивала меня о вчерашнем исчезновении. От имени четы Фройндов пригласила в ресторан. Так сказать, официально.
Дуров, окинув меня критическим взглядом, посоветовал, не теряя времени, ехать домой.
Терзаемый тщеславным стремлением к «золотому дублю», я направил стопы свои в сторону Венериной квартиры. Девушки дома не оказалось. Не особо огорчившись, я приехал домой, высосал пару бутылок «Клинского», поставил будильник на полпятого и отрубился.
В «Центральном» вино лилось рекой, тренькала балалайка, полуголые девочки в кокошниках присаживались на колени к фирмачам. Холодное сменялось горячим. Национальный колорит в ассортименте.
Нам зарезервировали большой стол у самой сцены.
Гостей представили друг другу. Гена снимает документальные фильмы. У Аллы — учительницы пения по профессии — год назад умер ребенок. Безутешная мать ударилась в спиритизм, парапсихологию, индийскую философию. Кажется, снова беременна. На вскидку — месяцев шесть.
Генрих метал купюры. Света внимала рассказам Аллы о переселении душ и невозможности жить в этой стране. Мы с Геной налегали на «Столичную» и «Винстон». Алла не обращала на мужа вообще никакого внимания. «Вот почему он такой худой», — подумал я.
Мы пропустили «Калинки», «Малинки» и «цыганочки». На медленный танец я пригласил Свету, Генрих Аллу. Гена подцепил какую-то размалеванную телку.
Света рассказывала об их ближайших планах. Два дня в Ленинграде и нах хаус. Я поймал себя на мысли, что ревную. Не ее, а их обоих к этой «левой» супружеское чете, ненавязчиво приклеившееся к русскоязычным иностранцам в ходе их короткого визита на историческую родину.
В одиннадцать мы с трудом выползли на улицу Горького. То есть выползли я и Гена. Дамы держались бодро. Генрих настаивал на продолжении.
Он родился и вырос в «совке», первые двадцать лет жизни занимался исключительно физическим трудом и приобрел некоторый опыт употребления алкоголя.
До часу ночи компания гуляла по Москве, разыскивая несуществующее (по всей видимости) кооперативное кафе, отрекомендованное Геной в начале вечера. Наверное, он давно пожалел о своих необдуманных словах, но молчал, как рыба об лед. Только периодически бился головой о фонарные столбы.
Мало-помалу я оклемался. И даже взял у каких-то подозрительных личностей близ закрытого ларька четыре бутылки пива.
Расстегивая на ходу ширинку, Гена обошел ларек сзади и чуть не угодил в лапы недремлющих блюстителей порядка. Положение спасли два зеленых паспорта. Менты почтительно козырнули и оставили Гену (и огромную лужу под ним) в покое.
Женская половина валилась с ног от усталости. Генрих уверенно вышел на середину улицы и остановил «тачку». Гену загрузили вперед, остальные разместились сзади. Света подсела на колени к Генриху.
Первыми вышли Гена с Аллой. Света расположилась между двумя своими кавалерами и до самого теткиного подъезда мешала им, то есть нам, прихлебывать из горла. Потом мы мучительно искали Светину сумочку. Уже собирались поворачивать назад в «Центральный». Сумочка нашлась только за «Войковской».
У подъезда я долго отбивался от мускулистой руки Генриха с зажатым в кулаке «полтинником». Отбился.
— Ш-шеф, — плачу я.
Шеф вздохнул и попилил в Балашиху. Фиг он у меня больше четвертака получит.
В полшестого зазвонил телефон.
Суббота, еж твою мать!
Собрав остатки воли, я прошаркал к аппарату. Ничего не разбил.
— Слушаю.
— Олег, извини пожалуйста…
— Света?
— У нас небольшая проблема. Потерялись паспорта. С билетами на поезд. Генрих обзвонил все таксопарки…
— Когда поезд?
— В десять. В посольстве сказали, что дня за два…
— Но Ленинград накрывается?
— Что? — с русским сленгом у нее плоховато.
— То есть в Ленинград вы уже не попадаете?
— Получается так.
В дверь осторожно постучали.
— Подожди секунду, я дверь открою.
С улыбкой во все лицо на пороге стоял вчерашний, то бишь сегодняшний, таксист. Нежно прижимая к груди две заветные книжечки, которые даже обезьяну могут превратить в человека. Прямо как в сказке.
— Все нормально. Нашлись.
— Ой, правда? Как здорово!
Я пролистал паспорта.
Билеты на месте. Пакуйте багаж. Без четвёрти десять буду ждать на платформе. У вас пятый вагон.
— Спасибо. Олег, ты совсем не спал, — спать-то спал, но за две последние ночи меньше, чем ты думаешь — Нам так неудобно. Может, Генрих заедет к тебе в…
— Не стоит беспокойства. Мне будет приятно вас проводить.
Как ни странно, но это чистая правда.
Таксист переминался с ноги на ногу. Еще один «четвертак» сменил хозяина. Справедливость была восстановлена.
На Ленинградском вокзале моросил дождь.
Генрих забрал паспорта и подхватил легкую дорожную сумку.
— Ну, бывай. Спасибо за все. Даст Бог, свидимся.
— Бог даст…
Мы отменялись крепким мужским рукопожатием.
— Я пойду в купе. Скоро отправляемся.
Света кивнула.
— Олег, ты извини, если…
— За что? Было очень приятно познакомиться.
Проводник поднялся в тамбур.
