— Идите же. — Грейс небрежным мановением руки указала Белхему направление. — Вы тут у всех на дороге. Возвращайтесь в бальный зал и побеседуйте с какой-нибудь из скучающих девиц.

— Ах да. — Глазенки мистера Белхема едва не выскочили из орбит. — Да, конечно. Само собой разумеется. Иду немедленно, я так и собирался поступить.

— Вот и отлично. Доставьте себе удовольствие.

Мистер Белхем заковылял, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, прочь из буфета. Грейс повернулась к барону Доусону, обрадованная, что отделалась от несимпатичного ей навязчивого коротышки. При других обстоятельствах она вообще не стала бы терпеть его присутствие. Однако она так увлеклась поисками лорда Доусона, что не обратила внимания на подошедшего к ней мистера Белхема.

Впрочем, в этом была и положительная сторона. Этот человек в какой-то мере помог Грейс найти желаемый объект ее поисков — объект весьма разгневанный. Собственно говоря, по какой причине он пришел в такое негодование? Ведь пострадавшей стороной была ее тетя.

Грейс подняла глаза на Дэвида, и сердце у нее замерло. Он был такой большой и такой невероятно красивый, что его не портило даже донельзя сердитое выражение лица.

Когда папа начинал метать громы и молнии, Грейс всегда старалась успокоить его, даже если у нее самой в груди бушевал гнев. В таких случаях она чувствовала себя кем-то вроде собачонки с поджатым от страха хвостом. Она никогда не спорила с отцом, никогда ему не возражала. Бурный темперамент Грейс проявила лишь один-единственный раз, когда приняла решение поехать в Лондон. Но даже тогда она не верила в возможность этой поездки, не верила до той самой минуты, когда села в карету, когда ступеньки лесенки были подняты, а дверца экипажа захлопнута.

Однако она не чувствовала робости перед лордом Доусоном. Нет, она сама вела на него атаку с развернутыми боевыми знаменами. Ощущала не гнев и не страх, а некий странный трепет, дрожь возбуждения. И не думала о том, что он может причинить ей боль словами или поступками. Мало того, ей казалось, что после серьезного, но вполне нормального спора они могли бы…

Ничего бы они не могли, это ясно! Грейс опустила голову и отпила из стакана глоток лимонада.

Дэвид еле заметно улыбнулся. Неужели сразу после того, как она так лихо разделалась с беднягой Белхемом, эта его… нет, вовсе не его… неужели эта леди вот так вдруг превратилась в тихоню? Какая досада, что он не может ее домогаться, — она являет собой такую соблазнительную смесь пылкости и неуверенности в себе!

Ему было чертовски приятно смотреть на нее. Он мог бы прийти в ярость, да, собственно, и пришел, но был в то же время в полном восторге от того, что стоит в нескольких дюймах от нее.

— Пьете лимонад, Грейс?

Она покраснела.

— Я обнаружила, что шампанское мне противопоказано.

— Вы опьянели?

Лорд Доусон явно намекал на то, что она выпила слишком много шампанского на балу у Олворда. Она укоризненно посмотрела на него.

— Вы могли бы предостеречь меня от столь обильных возлияний.

— Если помните, я пытался, но вы заявили, что все будет прекрасно и что вы пили шампанское и прежде.

— Так оно и было. Но не в таком количестве. — Грейс вздрогнула. — Больше ничего подобного со мной не случится. Я дала обет не брать в рот спиртного до конца моих дней.

— О, я не думаю, что вам стоило бы налагать на себя столь строгое заклятие.

— Ладно, довольно об этом. — Грейс вздохнула. — Как я уже сказала, лорд Доусон, нам надо поговорить. Это жизненно важно.

Она окинула комнату взглядом, задержав его на секунду на леди Аманде и миссис Фоллуэл.

— Лучше бы в каком-нибудь более уединенном месте.

— А вы не боитесь оставаться со мной наедине?

Теперь он ее поддразнивал — и ничего не мог с собой поделать. Сердиться и даже гневаться он сможет и потом, когда рядом с ним не будет Грейс, не будет ее соблазнительного, прелестного, возбуждающего желание тела — при всем обаянии ее восхитительно пылкой личности. Но в эти минуты он счастлив и не в состоянии запретить люб… то есть желанию расцветать у него в сердце.

А что, если Грейс необходимо сообщить ему нечто и в самом деле важное? Тогда, возможно, он вообще перестанет злиться. Он может просто быть с ней… м-м-м… в приятном уединении.

Грейс покраснела, в глазах у нее промелькнуло сомнение, но она тотчас выпрямилась, вздернула подбородок и посмотрела на Дэвида с нескрываемой насмешкой.

— Не смешите меня. Я уверена, что ваш слабый мужской ум в состоянии сосредоточиться на несколько минут на чем-то помимо обольщения.

Дэвид кашлянул. Бедная наивная девочка. Она взяла его за руку повыше запястья и потянула, увлекая за собой.

— Идемте поищем подходящее местечко, где мы могли бы серьезно поговорить без помех.

— Что ж, идемте.

Проходя мимо леди Аманды и миссис Фоллуэл, Дэвид кивнул на прощание. Леди тоже кивнули, но в глазах у обеих вспыхнуло подозрение.

Ему не следовало уходить вместе с Грейс. Таким образом он делал себя объектом злонамеренных пересудов. А это отнюдь не способствовало его матримониальным намерениям. Он желал найти невесту с безупречной репутацией, не так ли? Беседа наедине с какой-либо из незамужних женщин несомненно бросит тень на его намерения.

И все-таки… да пропади они пропадом, все эти сплетни. На самом деле он не хотел иметь своей невестой любую порядочную девушку или женщину. Он хотел Грейс. И если у Грейс есть разумное объяснение, произошедшему между леди Оксбери и Алексом, он хочет его услышать.

Грейс заглянула в дверь какой-то маленькой комнатки и кивнула со словами:

— Это подойдет.

После чего потянула за собой Дэвида через порог и захлопнула дверь.

— Вам не кажется, что вы немного неблагоразумны, леди Грейс?

Размерами комната не превосходила чулан. В ней из мебели находилось единственное кресло, на вид весьма неудобное, крохотный столик и полка с книгами; на корешках переплетов были обозначены скучнейшие названия вроде: «Рассуждение о севообороте зерновых культур» или «Некоторые мысли по поводу стрижки овец». В этой комнате, видимо, помещали особо нежеланных гостей. Ограниченность пространства означала, что Дэвиду придется стоять очень-очень близко к собеседнице.

— А вам не кажется, что вы немного не в себе, лорд Доусон? Как я уже говорила, нам с вами нужно обсудить нечто серьезное. Неужели ваши животные инстинкты настолько сильны, что вы не в состоянии контролировать их достаточно долго во имя разумной беседы?

Грейс надеялась, что голос у нее не дрогнул. Комнатка была меньше, чем ей вначале показалось, а лорд Доусон, высокий и широкоплечий, занимал в ней очень много места.

Дэвид в ответ на ее филиппику ограничился невразумительным ворчанием. Воздух в помещении быстро наполнился запахом Грейс, смесью душистого мыла, лимона и… словом, ее запахом. Его так называемые животные инстинкты, пожалуй, могли бы побудить Дэвида к поистине идиотскому поведению. Голос его, когда он заговорил, прозвучал хрипло помимо его воли.

— Перейдем к делу, если вы не возражаете, леди Грейс.

— Хорошо.

Грейс не без усилия выбросила из головы мысли о широких плечах лорда Доусона и продолжила, слегка коснувшись его рукава сложенным веером:

— С моей тетей и в самом деле произошло нечто очень неприятное, и я твердо уверена, что виной тому ваш дядя.

Дэвид скрестил руки на груди, чтобы не поддаться порыву заключить Грейс в объятия и прижать к себе.

— Вы не могли бы высказаться более определенно?

— Да, могу. Должна признаться, что мои наблюдения вечером на балу в Олворде не были достаточно пристальными. — Грейс запнулась, покраснела, но быстро справилась со смущением. — Готова поклясться, что моя тетя и ваш дядя прекрасно поладили друг с другом. Припомните хотя бы, как они вальсировали.

Возможно ли забыть такое? Наблюдение за ними во время танца приводило в замешательство. Неужели они с лордом Доусоном выглядели, вальсируя, столь же скандально?