Она не может разбить сердце отцу еще раз. Не может позволить себе породниться с семьей, один из членов которой похитил первую любовь папы, чем причинил ему боль, от которой он мучается до сих пор. И конечно же, не вправе подарить ему внуков, в чьих жилах будет течь кровь Уилтонов.

Грейс повернулась на бок. К счастью, желудок не взбунтовался.

Она должна отказать Дэвиду, но здесь, в темноте и уединении ее спальни, можно и помечтать. Что, если бы она была вправе сказать ему «да»? Это было бы чудесно. Она могла бы танцевать с ним вальс на балах столько раз, сколько бы ей хотелось. Могла бы посещать вместе с ним общественные сады вроде Воксхолла, не давая повода для досужих сплетен в высшем свете города. И однажды в одном из таких садов…

Грейс улыбнулась и поплотнее закуталась в одеяло. Лекций по ботанике в этом случае не было бы. Нет, они занимались бы тем, чем занимались в этот вечер, а может, и кое-чем еще, не менее приятным для обоих.

Она повернулась на живот и прижалась к матрасу, однако это не принесло облегчения.

Она совершает ошибку, думая о Дэвиде. Так она ни в коем случае не уснет. Вот если бы она могла припомнить хоть некоторые из сообщений Джона о классификации растений, то уснула бы за считанные минуты, но, увы, она никогда не пыталась запомнить ни одну из его лекций.

Ничего не поделаешь — придется посчитать овец.

Грейс повернулась на спину, крепко смежила веки и начала отсчет с единицы.

* * *

Под окном у дома должен находиться Алекс — кому же еще там быть?

Кейт поспешила подойти к окну. Ну почему она выбрала сегодня вечером самую старую ночную рубашку? Она превратилась в мятую тряпку после многих стирок. Последняя судомойка постеснялась бы надеть эту рвань. Категорически неподходящее одеяние для того, чтобы соблазнить мужчину. Надо переодеться.

Но на переодевание у нее нет времени.

Он уже ушел? Вот уже некоторое время камешки не ударяют в оконное стекло. Гермес прекратил войну со шторой и, запыхавшись, повалился на пол.

Нет, Алекс определенно не мог уйти: Господи, не допусти, чтобы он ушёл…

Гермес вскочил и снова залаял, когда Кейт отодвинула штору.

— Тише, Гермес, так ты и мертвого разбудишь.

Алекс не уйдет слишком скоро, проделав весь этот путь до ее дома. Правда, Оксбери-Хаус находится всего в нескольких кварталах от Доусон-Хауса, но все равно: если он прошел это расстояние, значит, хотел…

Но ей не стоит думать о том, чего он должен был хотеть.

Кейт взялась за оконный шпингалет.

Спешить, собственно, незачем. Алекс должен был уйти. Чего ради ему оставаться под окном, если она забыла отпереть дверь для прислуги, а потом проигнорировала его попытки привлечь ее внимание? К этому времени он уже на полпути домой.

Проклятие, старый шпингалет не поддавался. Кейт дернула его обеими руками. Необходимо открыть окно. Может, Алекс еще недалеко ушел. Может, окликнуть его погромче…

Если она такое сделает, весь Лондон станет гадать, с чего бы это леди Оксбери высунулась из окна своей спальни и орет в темноту.

Но ее комната находится в задней части дома. Может, никто ничего и не заметит…

Если ей не удастся открыть это проклятое окно, то и замечать будет попросту нечего. Она может кричать сколько угодно— ее услышит только Гермес.

Кейт рванула шпингалет посильнее. Заржавел он, что ли, а может, его закрасили во время ремонта рам? Чертово окно, уж наверное, открывали не один раз за последние сорок лет или сколько там прошло со смерти матушки лорда Оксбери. Слуги должны были проветрить комнаты перед их с Грейс приездом. Но что бы там ни было, теперь окно, пропади оно пропадом, не желает открываться. Кейт дернула еще раз изо всех своих силенок.

Наконец-то! Шпингалет со скрежетом выскочил из гнезда. Оставалось поднять раму. Сначала она не поддавалась, но через несколько секунд медленно поползла вверх. Кейт перегнулась через подоконник…

Она ничего не увидела и не услышала — такой шум поднял Гермес.

— Тише ты, дурацкая собака!

Кейт затаила дыхание и прислушалась. До нее донесся приглушенный мужской смех. Откуда? Из-под дерева? Тени слишком густые, ничего не разглядишь.

— Алекс? — почти шепотом окликнула она.

— Привет, Кейт.

— Алекс! — Она привалилась к подоконнику с чувством величайшего облегчения. — Простите, что я…

— Ш-ш-ш! — Снова негромкий смех. — Можно мне подняться? Поговорить мы можем… потом.

Кейт вздрогнула, когда он сделал паузу перед последним словом. Да, они поговорят — и все прочее.

— Да, поднимайтесь. Вы сможете влезть на дерево?

— Конечно.

Какое может быть «конечно» для сорокапятилетнего мужчины, даже такого физически крепкого на вид, как Алекс, если речь идет о том, чтобы взобраться высоко на дерево, а потом еще перешагнуть с дерева на подоконник ее спальни… Однако Кейт прикусила язык и лишь молилась про себя, наблюдая, как он сбрасывает сюртук и жилет и начинает карабкаться по корявым ветвям. Она взяла Гермеса на руки и отступила в сторону, когда Алекс добрался до окна.

— Осторожнее…

Он улыбнулся ей со своего насеста на крепком и толстом суку. По крайней мере она надеялась, что сук действительно крепкий. Скорее бы Алекс оказался в комнате — не дай Бог увидеть, как он сверзится на землю!

Господи, неужели он собирается рассуждать о садоводстве, сидя на этом проклятом дереве?

— Ради всего святого, Алекс, забирайтесь поскорее в комнату, пока не упали и не разбились насмерть!

— Хорошо, раз уж вы так любезно просите.

Он ухватился обеими руками за толстый сук у себя над головой и ловким движением перекинул ноги через подоконник. Буквально через минуту он уже стоял на полу, широким жестом раскинув руки в стороны.

— Вот и я, целый и невредимый! — воскликнул Алекс.

— Слава Богу!

Кейт шагнула к нему — и замерла на месте.

Алекс такой большой. Одно дело мысленно представлять себе Алекса, мечтать о его появлении здесь, и совершенно другое — увидеть перед собой во плоти в собственной спальне.

В своей постели?.. Боже милостивый!

— В-вы не хотите ч-чаю? — запинаясь, спросила Кейт, отступая к столу.

Оксбери было сорок семь лет, когда они поженились, всего на два года больше, чем Алексу теперь, но он выглядел таким старым… Правда, ей самой было тогда всего семнадцать. Но дело не в этом, точнее, не совсем в этом. Оксбери был… как бы сказать, не просто худощавый, а тощий, ростом всего на несколько дюймов выше Кейт, плечи узкие и немного опущенные, руки и ноги длинные и тонкие. При этом он носил корсет и накладные икры, использовал и разные портновские хитрости, чтобы придать себе более внушительный вид. Кейт была ошарашена, когда он явился к ней в их первую брачную ночь. Он выглядел как скелет, облаченный в ночную сорочку.

Она была бы удивлена, если бы оказалось, что Алекс тоже пользуется накладками для солидности, но это выяснится нынче ночью…

Милосердные небеса, если он и в самом деле… если они в самом деле…

— Г-грейс и я, мы обе выпили только что по чашке чаю с п-перечной мятой. Это успок-каивает. И печенье осталось. У Грейс не было аппетита, да и у меня тоже.

Не было особое нужды объяснять, почему у нее нет аппетита.

— Это имбирное печенье, Гермес обожает его; правда, Гермес?

Она обратила взгляд на обоих представителей мужского пола. И Гермес, и Алекс уставились на нее с таким выражением, словно считали, что она окончательно спятила.

— Я пришел не ради чая, Кейт.

Голос у Алекса был глубокий и теплый, но в нем прозвучал и некий вопрос, на который Кейт была не совсем готова ответить.

Почему бы ему не схватить ее в охапку, не уложить на постель и не заняться тем, чем он, конечно же, не один раз занимался в постелях? Исключая сон, разумеется.

— Н-нет, конечно, чаю вы не хотите. Боюсь, я не сообразила… но у меня нет бренди или…

Он подошел к ней, взял за руки, которые у нее нервически трепыхались, словно крылышки у захмелевшего воробья. Пожатие Алекса было сильным, теплым и до странности успокаивающим, внушающим доверие. Кейт глубоко вздохнула и, запрокинув голову, посмотрела ему в лицо.