Милочка, надо сказать, к тому времени уже не ждала героя, не влюблялась в героев и даже старательно обходила этих самых героев стороной. С нее хватило последнего героя в ее жизни – Аркани. Съехав с их общей съемной квартиры к родителям, выкинув на помойку все его подарки, разорвав все общие фотографии и удалив его номер из телефонной книжки, Милочка страдала как минимум года два.

Ах, какие это были отвратительные два года!

Она нашла себе более перспективную работу, даже сделала небольшую карьерку, получив в собственное распоряжение целый отдел, сняла себе квартиру... Но сердце ее было не на месте. Точнее, вместо вышеозначенного органа в левом подреберье несчастной Милочки зияла огромная кровавая дырища.

– Мозги, мозги, главное, должны быть на месте, – активно вещала Климентьева, при этом медленно и изящно прикуривала сигарету в длинном мундштуке.

Мозги у Милочки, судя по всему, отсутствовали. Точнее, включались ровно в девять утра и выключались, как только она выходила из здания, где работала. И Милочка тут же отправлялась под окна дома, где проживал «сволочь, кретин и подонок» – последний герой ее жизни. Или, что еще хуже, вдруг начинала названивать каким-то его друзьям и, хлюпая носом, спрашивать, все ли у него хорошо.

В моменты самых сильных душевных кризисов, активно подавая световой и звуковой сигналы, появлялась скорая психиатрическая помощь в лице Климки и уволакивала Милочку оттопыриваться. В результате чего они обе оказывались в каком-нибудь фешенебельном клубе за столиком и с высокими бокалами в руках. Милочка с горя курила. А Климка курила с удовольствием. Красиво держа длинный мундштук длинными, в кольцах, пальцами, говорила:

– Мозги, мозги, главное, должны быть на месте.

И Милочка потихоньку понимала, что те, кого она принимала за героев, вовсе не были таковыми. Напротив, они являлись личностями, отягощенными огромным количеством комплексов, старавшимися изо всех сил их компенсировать. Каждый из ее героев страдал какой-либо фобией. Или паранойей. Или раздвоением личности. Или всем сразу. Милочке от умных психиатрических слов становилось легче.

«Как прекрасно иметь подругу-психиатра!» – думала Милочка перед сном и засыпала со слезами благодарности на глазах.

Стараниями Климки Милочка пришла в себя. Расправила перышки. И, сидя где-нибудь в кафе/ресторане/клубе, прогуливаясь на фуршете в честь открытия выставки или попивая вино на банкете в честь вручения премии, она принялась с интересом посматривать на мужчин. И мужчины – о, чудо! – с интересом посматривали на Милочку. И у нее были все шансы не уйти с мероприятия одной. ...Если рядом не было Климентьевой.

Если Катька была, то Милочка однозначно всегда уходила домой с ней.

– Тебе вон тот, с аляповатым галстуком, понравился? – удивлялась Климка. – У него же типичный эдипов комплекс. Инфантильный и зависимый. В постели будет называть тебя мамочкой. Просить, чтобы ты его отшлепала. Потом рыдать.

Милочка всматривалась. Она представляла в своей постели рыдающего типа, голого, но при галстуке с ярким Микки-Маусом, и едва сдерживала смех.

– Ах, а как прекрасен вон тот тип в рубашке поло... – вздыхала Милочка через неделю на следующем оттопыривании.

– Да он же на каждом углу всем своим видом кричит: я мегасексуален, у меня самый большой член. А в постели – ноль, ничто. Тот, кто хорош в постели, очень редко говорит о сексе и не одевается, как модель из женского глянцевого журнала, – тут же развеивала романтический флер красавца Климка.

Первый год Милочку это веселило.

Потом она в ужасе поняла, что нормальных мужиков просто нет. И у нее началась депрессия. Правда, ее личный психиатр всегда был под рукой!

Через год депрессия прошла. Милочка съехала от родителей, сняв комнату в коммуналке в центре города. Она решительно объяснилась с Климкой. В ходе чего было разбито несколько тарелок, выпито две бутылки мартини, высказано множество нелицеприятных слов, сделано несколько выводов и принято решение: Климка будет аккуратнее делиться с Милочкой своими диагнозами и прогнозами. И как ни странно, Климентьева слово свое держала.

Милочка даже завела себе парочку мимолетных романчиков. Но то ли она слишком долго общалась с психиатром, то ли нормальных мужиков действительно в природе не осталось... По крайней мере, те, с кем Милочка встречалась до кризиса, хотя бы внешне были похожи на героев. Те, с кем она встречалась после, даже несмотря на старательные Милочкины копания и долгие наблюдения, никаких признаков героизма в себе не обнаруживали.

В общем, к тому моменту, как у нее сломался компьютер, Милочка была одна. Но надежды в ней еще были живы. И еще как! Судя по тому, как она приоделась, прежде чем набрать номер «супер-пупер-навороченного компьютерщика».

Голос его в трубке Милочке понравился. Показался таким родным. Как будто всю жизнь общались. «Что это, как не знак судьбы? – подумала Милочка. – Ведь именно так и бывает во всех романах: они встретились и разговаривали так, словно всю жизнь были знакомы...»

Компьютерщик сказал, что приедет возможно быстрее, часа через два-три. И Милочка радостно закатила глазки от счастливого возбуждения.

Во-первых, компьютерщик был мужчиной. Во-вторых, мужчиной новым, неизвестным и полным загадок. В-третьих, судя по голосу, молодым. В-четвертых, почти героем. По Милочкиным представлениям, любой человек, мало-мальски разбирающийся в столь сложных устройствах, как компьютер, становился почти героем. Она, надо сказать, по части проявления геройства в последнее время уже была не столь требовательна.

Милочка не просто намазалась всеми разрекламированными кремами от морщин, разоделась во все самые свои лучшие и дорогие шмотки, но еще и перед этим намыла полы, вытерла везде пыль, прибрала – распихала по углам свой обычный творческий беспорядок. Милочка хотела встретить незнакомого и полного загадок во всеоружии. И только она брызнула на себя туалетной водой от Ива Роше, как раздался звонок домофона.

Милочка, вся такая красивая, уверенная в себе и неотразимая, легким шагом от бедра направилась навстречу своей судьбе. Стояла у входной двери и с замиранием сердца слушала, как поднимается лифт. Волнуясь все больше, она открыла дверь...

На пороге стоял Гошик.

Милочка жила в коммуналке на Вознесенском проспекте в десяти минутах ходьбы от метро «Садовая-Сенная». В общем-то она давно уже могла позволить себе снять однокомнатную квартиру, но что-то ее останавливало.

Коммуналка ее, как ни странно, была прекрасна. Не из тех огромных мрачных и сырых коммуналок на десять семей, которые так любят показывать в кино, а уютная трехкомнатная квартира с окнами, выходящими в тихий дворик. Милочка занимала дальнюю, самую большую, двадцатипятиметровую, комнату с высоченным потолком. Соседняя пустовала. А в комнате, граничившей с кухней, проживала милейшая старушка – божий одуванчик из того уже уходящего поколения питерских старушек, что носят шляпки с вуалью.

Проблем с соседями у Милочки не было. Более того, с Марьей Никаноровной у нее сложились самые что ни на есть трепетные отношения: Милочка покупала ей продукты и бегала в аптеку, а та, в свою очередь, щедро делилась с юной соседкой своими восхитительными супчиками. Что было как нельзя кстати, ибо Милочка готовить не любила.

В общем, Милочка жила в съемной коммуналке, словно в собственной квартире. На кухне, в ванной и в туалете всегда был идеальный порядок. Марья Никаноровна никогда не сопротивлялась ее нововведениям, напротив, активно помогала менять образ жилища и всегда поддерживала безукоризненную чистоту. Хозяева, сдававшие Милочке комнату, всячески поощряли ее стремление облагородить квартиру, поэтому охотно снижали стоимость аренды с учетом Милочкиных расходов на ремонт.

Решаясь снять комнату в коммуналке, Милочка больше всего почему-то боялась, что соседи будут громко смотреть телевизор. Но Марья Никаноровна телевизор смотрела тихо. И – что немаловажно – никогда не всматривалась в Милочкиных гостей и не задавала лишних вопросов. «Повезло», – однозначно сказала Климка, впервые появившись у подруги дома. На работе Милочка никому не говорила, что живет в коммуналке.