Комментарии:

Панорама

Это я не вернулся из боя

ШТУДИИ

Песни Владимира Высоцкого о войне

Вспоминая, как и почему в своё время не решился делать пробы Высоцкого для фильма о Сирано де Бержераке, Рязанов писал: в пьесе есть известная сцена, где Сирано под балконом Роксаны объясняется ей в любви, выдавая себя за милого её сердцу барона де Невилета. Нельзя было сделать Роксану такой уж непроходимой идиоткой, которая не узнала бы голос Высоцкого. Он неповторим, этот голос.

Это не просто крик, не хрипатость как отметина тембра. В голосе Высоцкого есть мучительная трещина, надрыв, звук лопнувшей струны, свидетельство непрочности, расколотости мира. Это голос обнажённой души, которому веришь сразу и безусловно. Голос любви и печали, трагического сознания нашей культуры, где пылают пожары революций и войн, где «горящий Смоленск и горящий рейхстаг, горящее сердце солдата».

Он всегда пел «вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю». Страшно сказать, но голос Высоцкого – это предсмертный хрип, жизненная энергия его – в последнем напряжении, энергия короткой жизни, где время стиснуто и устремлено в высоту. Жизнь перед лицом смерти.

Кто-то скупо и чётко

Отсчитал нам часы

Нашей жизни короткой,

Как бетон полосы.

Высоцкий всегда немного стеснялся мелодической стороны своих песен и считал мелодику вынужденной необходимостью для того, чтобы петь стихи. А не петь – не жить. «Кто сказал, что земля не поёт? Нет, она затаилась на время». Он полагал, что его песни – это стихи, положенные на ритмическую основу, что они начинаются не с музыки и не со стихов, а с ритма.

И действительно, при том что у Высоцкого много запоминающихся, пластичных мелодий, главное в его песнях – вот этот рваный, переменчивый ритм, как древняя праоснова мелодии, выстукивающая магические звуки подсознания – военный клич, предупреждение об опасности, собранность воли, биение влюблённого сердца.

Я поняла, что песни для Высоцкого – живые. Они – часть жизни, суверенная часть. Они живут своей собственной жизнью. Что-то позволяют, а что-то запрещают. Песни, где он «всё делал сам», как ему и хотелось всегда, – был и Поэтом, и Композитором, и Актёром, – находились в сложных отношениях с автором – держали на высоте.

У Высоцкого много песен о войне 41-го. Он говорил на концертах, что фронтовики часто принимают его за своего, солдата, и спрашивают, не выходил ли он из окружения под Оршей, не воевал ли на таком-то фронте. Но ему было три года в начале войны. Однако он её помнит: «И плевал я, здоровый трёхлетка, на воздушную эту тревогу». Помнит и тесный коммунальный военный быт, и то, что вся мужская половина семьи была на фронте, и то, что «про войну были детские игры с названьями старыми».

Война для Высоцкого – и быт, заложивший этическую программу: «и людей будем долго делить на своих и врагов», и символ:

Ведь Земля – это наша душа, –

Сапогами не вытоптать душу!

«Песня о Земле» – пожалуй, главная метафора войны. Земля – как израненное, изнасилованное материнское тело и сапог – как грубая сила, пытающаяся её растоптать. Растоптать душу: «Ведь Земля – это наша душа».

Начинаясь плавно, тихо, раздумчиво, вынося в начала строк, в анафору, риторические вопросы, которые сперва звучат мирно, вопрошающе («Кто сказал?» «Кто поверил?»), мелодия вдруг понеслась, спотыкаясь и дрожа от гнева, и зазвучала, как трубный глас, возвещающий о страдании и возмездии:

Как разрезы, траншеи легли,

И воронки – как раны, зияют,

Обнажённые нервы Земли

Неземное страдание знают.

Заходила ходуном, задышала тяжело и грозно вся фонетическая, звуковая картина певческой речи. Напряглись все гласные и согласные, словно и они, звуки, тоже воюют за свою Землю, за Душу свою. Зарычало, раскатилось, прогневилось знаменитое «р-р-р» Высоцкого, зазвенело несвойственной твёрдостью «н-н-н» – «обнажённые нервы», вся звуковая картина, как развёрстая завеса жизни и смерти, напряглась в нечеловеческом усилии отстоять свою Землю как свою Душу. Страшная энергетика песни, словно сила Земли, которую победить невозможно:

Она вынесет всё, переждёт, –

Не записывай Землю в калеки,

Кто сказал, что Земля не поёт?

Что она замолчала навеки?

Нет! Звенит она, стоны глуша,

Изо всех своих ран, из отдушин...

Поёт, звенит – значит, жива. Земля, как Душа, – бессмертна. И только теперь песня успокаивается и тихо, как вначале, заканчивается кольцевыми строками: «Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она затаилась на время».

Песни Высоцкого – это всегда песни свободной души, не терпящей сапога насилия. И песни о войне – это защита Земли и Души как Свободы, ибо война – за Отечество. Патриотизм певца – как Закон Вселенной, жизни, природы: «Нынче по небу солнце нормально идёт, потому что мы рвёмся на запад»; «Ось земную мы сдвинули без рычага»; «Но обратно её раскрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала»; «Шар земной мы вращаем локтями – от себя».

Всё живое связано с воином самой жгучей, самой смертной связью. Сквозная система метафор, как в поэтическом мышлении, – от древних преданий «Слова о полку Игореве», где природа плачет о князе, до современного городского фольклора с его печалью «тонкой рябины» и слезой просящих подаяние в пригородных электричках.

Каждое деревце – наше. Чужого не возьму, а нашего – не отдам. Природа и воин поддерживают, защищают, сострадают друг другу. Всё в природе – часть души человеческой, живое, тоже болит и сопротивляется. «Наконец-то нам дали приказ наступать, отбирать наши пяди и крохи»; «Ведь это наши горы, они помогут нам»; «Мы ползём, к ромашкам припадая»; «А потом возвращайтесь скорей, ивы плачут по вас, и без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины».

Все стихии, как в сагах, задействованы в песнях о войне. Страшная сила – огонь. «Кто сказал, всё сгорело дотла?»; «И ещё будем долго огни принимать за пожары мы»; «Земля, как горелая каша»; «Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она почернела от горя»; «Что ж там, цветом в янтарь, светится? Это в поле пожар мечется»... Вода как умиротворение огня, и воздух, и небо – всегда голубые, сейчас больны. «Земля и вода – стонами»; «Воздух звуки хранит разные, но теперь в нём горит, лязгает»...

Есть песни, целиком построенные на развёрнутой метафоре. Силы природы, как Силы Жизни, жажды её, восторг перед Божьим мирозданием. Так, например, в монологе-метафоре «Чёрные бушлаты», где герой выполняет опасное задание смертника, «чтоб увидеть восход». Восход – это сквозное слово, не просто новый день, продолжение собственной жизни, а Закон Жизни. Все это чувствуют, даже маленький подсолнух: «И тут я заметил, когда прокусили проход, Ещё несмышлёный, зелёный, но чуткий подсолнух Уже повернулся верхушкой своей на восход».