– Почти будничный уход Улановой со сцены был также много раз описан – после утренника «Шопенианы» она объявила, что танцевала сегодня последний раз. А как она приходила в новую для себя жизнь балетного педагога?
– Приход был естественным, но не без трудностей. Даже ей пришлось учиться учить других. Не сразу и не со всеми она нашла общий язык. Постепенно круг её подопечных сложился, и с ней долго занимались Екатерина Максимова, Нина Тимофеева, Светлана Адырхаева, Людмила Семеняка, Нина Семизорова, Надежда Грачёва. Я не мог и не должен был входить в подробности всех отношений педагога и балерины, это очень закрытая от посторонних глаз область. Но когда Уланова репетировала с солистами мои балеты, можно было убедиться: она знала их очень хорошо. Все! Она даже говорила и писала: теперь я мысленно танцую не только свою партию, но за всех и каждого. Она действительно мысленно «примеряла» некоторые партии в моих сочинениях – «Легенде о любви», «Иване Грозном». Её увлекла педагогическая деятельность, она открыла в ней потребность отдавать и смотреть на окружающий балетный мир с максимальной долей объективности.
– В связи с проблемой объективного взгляда хотел бы вспомнить о балетных конкурсах, они с середины 1960-х вошли в наш профессиональный обиход. Первой была Варна в Болгарии, за ней в 1969-м последовал Московский международный конкурс, ставший сразу знаменитым и влиятельным в мире. Галина Сергеевна была первым председателем международного жюри и там, и там. Но вскоре должность председателя на обоих конкурсах передала вам.
– Это была большая честь. Она не представительствовала в жюри, это я могу вам сказать точно. То была работа – настоящая, многотрудная, отнимавшая силы, нервы. Но она сознательно её делала и в Москве, и в Варне, и позже, с 1992 года, в жюри Benois de la Danse – «Балетного Бенуа». Ей был посвящён один из московских конкурсов. А также первый конкурс «Молодой балет мира» в Сочи в 2006 году, и это не было формальной акцией. Мы стремились память об Улановой сделать активной и как обязательное задание предлагали конкурсантам показать номер из её репертуара. Разумеется, мы не ждали сходства и подобия. Но подготовка фрагмента должна была побудить молодого артиста не просто к техническому аспекту освоения, но разбудить в душе то, что мы называем улановским. Простоту и одновременно необыкновенную содержательность, духовную наполненность танца.
Конечно, её имя придавало масштаб любому начинанию. Но в первую очередь мы обращались к её профессиональному авторитету, её поддержка была важна по сути. Когда она ушла от нас в 1998 году, мы все каждый раз, как начинаются эти важные для самосознания балетного человека события, вспоминаем Галину Сергеевну.
– Была ли для неё значима разница между петербургской и московской школами, между этими городами и в более общем плане – между её прошлой и настоящей жизнью? Какую из них она выбирала?
– Не помню категоричных противопоставлений. Наверное, она уже внутренне жила вне границ – географических и временных. Или мы её так воспринимали? Чувствовали, что значение и роль Улановой в нашей культуре, и прежде всего в Большом балете, выходит за пределы её творческого времени. Воспоминания её, конечно, были оттуда, и она часто к ним обращалась – и в классе, и вне его. Но насущной заботой был Большой театр, занятия с балеринами, процесс, словом, наше общее дело. Она могла в него включаться. В связи с очередными успешными зарубежными гастролями труппы в 1991 году Галина Сергеевна сказала по телевидению: «Большой остаётся Большим». Её мысль проецировалась на общую тогда ситуацию в театре. В тот год мы как никогда много гастролировали – Франция, ФРГ, Италия, Южная Америка. И осенью выпустили «Баядерку», и она закрепила собой качественный перелом в истории Большого театра и московского балета. В ней впервые убедительно показалось новое поколение артистов, оно полностью заместило собой легендарные имена 1960-х годов. Это был очень непростой, остроконфликтный период нашей балетной истории. К тому же многое бесповоротно рушилось и в стране, списывалось или незаслуженно и незаконно свергалось. И мы стремились противопоставить всеобщему хаосу нерушимый порядок академического балета. Отсюда – «Баядерка», один из «священных» балетов Мариуса Петипа.
Уланова, как всегда, репетировала. Но в тот момент её участие в жизни труппы, в общем деле поддержания её высокой репутации было огромным. Она как бы показывала не одним своим присутствием, но реальной работой, что жизнь Большого театра вопреки всем обстоятельствам продолжается. Агриппина Яковлевна Ваганова, я помню, как раз собиралась в моменты опасности, могла перебороть их. Отсюда это убеждение Улановой, что «Большой остаётся Большим». Мне всегда была близка эта позиция, она со мной её разделяла и при формировании труппы, и при выстраивании репертуара, переориентации его на новые имена.
Сегодня, вспоминая эти её слова спустя почти двадцать лет, когда жизнь театра не стала легче и он оказывается перед лицом всё новых и новых проблем, я могу сформулировать иначе: Большой должен остаться Большим, а Галина Уланова – нашим вечным символом. Она одна – другой нет. Недосягаемая!
Беседу вёл Александр КОЛЕСНИКОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
«Вы газета, вы всё можете…»
Панорама
«Вы газета, вы всё можете…»
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Илья ФОНЯКОВ, собственный корреспондент «Литературной газеты» в 1962–1998 гг.
Настойчивый звонок в дверь разбудил меня среди ночи. Терпеть не могу таких звонков! А кто их любит?
Кое-как сунув ноги в тапочки, я протопал к двери: «Кто там?» – «Телеграмма»! В приоткрытую щель просунулся бланк с красной шапкой: «Правительственная». Ничего себе! С понятным волнением я стал читать наклеенные полоски текста: «СРОЧНО ВЫСЫЛАЙТЕ ПЛАН РАБОТЫ ЧЕТВЕРТЫЙ КВАРТАЛ ТЧК БОНЧ БРУЕВИЧ».
Телеграмма была стандартная, адресованная всем собственным корреспондентам «Литературки» в разных концах страны. Я и прежде уже не раз получал такие. Только на обычных бланках и не ночью. А в этот раз у дежурного на телеграфе славная фамилия нашего заведующего корсетью вызвала какие-то государственные ассоциации. И не только у нас, в Новосибирске, но, кажется, ещё и в Риге. «Ну что ж, – бормотал я, засыпая, – такова собкоровская жизнь. Ты ведь об этом мечтал, кажется?»
Точно: мечтал. Ещё девятнадцатилетним студентом, проходя практику в «Адыгейской правде», в городе Майкопе, обсуждал с местными молодыми коллегами: кто кем хотел бы стать – не век же ходить в литсотрудниках? Редактором? Ответственным секретарём? Заведующим отделом? Все эти перспективы лично у меня энтузиазма не вызывали. «Собкором большой газеты? – догадался кто-то. – Ну, это же знаешь какая редкая удача!»
И вот – сбылось. Я собственный корреспондент большой газеты. Очень большой: шестнадцатиполосного еженедельника. Собственно, приглашён-то я был когда-то, ещё в 1962 году, в старую «Литературку», выходившую три раза в неделю на четырёх полосах. Успел поработать в ней, полюбить её. И когда новый редактор Александр Борисович Чаковский выступил со своим новаторским проектом, оказался в числе тех, кто встретил его скептически. Помнится, сидели мы с ветераном Наумом Иосифовичем Маром в одном из редакционных кабинетов на Цветном бульваре, и собеседник мой, начертив круг и разбив его на сектора, доказывал, что новая «толстушка» не будет иметь успеха: соответствующая ниша уже заполнена, вот тут «Огонёк», вот тут «Неделя», вот тут ещё что-то… И притом так долго придётся ждать очередного номера – это при нашем-то ускоряющемся ритме жизни! И как её читать, такую махину, – расстилать по полу и ползать по ней?
