Согнуть бы жуликов в дугу!..

А дорогому конкуренту

Сказать бы в дружеском кругу:

Нет смысла в нас палить из пушки:

Не страшен нам любой фугас!..

У нас в «ЛГ» был в штате Пушкин!

А, извините, – кто у вас?

_______

*Дожил до 100 лет ветеран «ЛГ» Фёдоров Е.Д.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

«ЛГ»-досье

Расстрелянные скрижали

Ефим БЕРШИН, литгазетовец с 1990 по 1999 год

Я был вооружён и, по-видимому, очень опасен. Поэтому через украинскую границу, которая то ли уже была, то ли только намечалась, мне пришлось пробираться окольными путями. Стоял июль 1992 года. С помощью случайных знакомых из воюющего и блокированного Приднестровья я вывозил в Одессу нескольких стариков и детей. Этого делать было, наверно, нельзя. Неслучайно ведь на украинской территории, на самой границе, стояли упрятанные в капониры бронетранспортёры, наставив пулемётные стволы в сторону Приднестровья.

Вооружён я был удостоверением корреспондента «Литературной газеты», и вооружение это казалось тогда ещё вполне надёжным. Газету продолжали читать везде, её влияние ещё по инерции сохранялось, хотя я лично в этих местах уже был иностранцем. И командировка моя была – зарубежной. Тем не менее имя «Литературной газеты» ещё было составной частью культурного кода всей только полгода назад распавшейся страны. Что и помогло мне не только добраться с моими подопечными до Одесского железнодорожного вокзала, но и при помощи того же удостоверения добыть билеты на Москву.

На вокзале и вокруг него скопилось примерно тридцать тысяч беженцев. Ночевать было негде. Поесть – тоже проблема. Всё забито. Оставив своих подопечных сидеть на чемоданах и узлах, я через кухню проник в вокзальный ресторан. Навстречу – администратор, этакая по-одесски солидная женщина, задумчивая, как памятник Дюку Ришелье на Приморском бульваре. И вдруг, вместо того чтобы поднять шум и вытолкать взашей незваного посетителя, она уставилась на мою вылинявшую зелёную футболку, на которой во всю грудь белела надпись на английском языке: «Face to face» (лицом к лицу). Хитро подмигнув, она радостно произнесла пароль:

– Лица не увидать.

– Большое видится на расстояньи. – Последовал мой отзыв.

При помощи стихотворения Сергея Есенина сработал всё тот же культурный код. Мы были детьми одной культуры, одной литературы. А значит, почти родственниками. Старики с детишками были счастливо накормлены.

В своё время я пришёл в «Литературную газету» с идеей рубрики, которая в тот момент казалась мне особо необходимой: «Скрижали». Просто тогда, на закате советской власти, мне по крайней мере уже было ясно, что вскоре разрушится не только единая страна с её номенклатурным и неповоротливым руководством, разрушится нечто большее – система ценностей. А у нас, в России, как известно, если уж что и рушится, то до самого конца, «до основанья». Что последует «а за тем» – не знал никто. А по улицам городов уже расползалось то, что потом я же в стихах обозначил термином «нечеловеческая эра»:

И расползалась по Москве,

как трёхголовая Химера,

пристёгнутая к голове

нечеловеческая эра.

Старые нравственные ценности отмирали на глазах, новых не было. Поэтому я и решил напомнить читателям о «Скрижалях», подготовив к печати десять статей по десяти Моисеевым заповедям. Идея газетой была воспринята. Рубрику открыли священник Дмитрий Смирнов и учёный Сергей Аверинцев. Известные писатели в течение года заново объясняли стране, почему нельзя убивать, воровать, лжесвидетельствовать и зачем нужно чтить отцов и матерей. Но было поздно. Страна уже вовсю убивала, воровала, врала, а отцов и матерей оплёвывала за их прошлую жизнь и вышвырнула за все мыслимые грани позорной нищеты.

Нравственный вакуум всегда опасен – в нём стреляют. И в следующие несколько лет, совмещая мирную работу литературного обозревателя с работой в так называемых горячих точках, я увидел, как эти самые нравственные и культурные ценности расстреливают не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова.

Я видел расстрел памятника Пушкину в Бендерах. Я видел, как выкорчёвывают берёзы вдоль дорог, истребляя таким образом «имперские символы». И видел, наконец, площади, заваленные трупами людей, тех самых людей, которые являлись носителями уходящих ценностей.

Был расстрелян не просто человек – был расстрелян культурный код, объединявший страну. Тот код, который в 1992 году мне ещё помог в прифронтовой Одессе. Тот самый, который сегодня уже не поможет не только в городах бывших союзных республик, но, боюсь, и в самой Москве.

Лет шесть назад я вёл авторскую колонку в одной известной московской газете. И как-то молодая и симпатичная заведующая отделом мне призналась. «Знаете, – говорит, – Ефим Львович, читаю ваши колонки с огромным интересом. Но, когда дочитываю до конца, не понимаю, о чём они написаны». Я поначалу растерялся, а потом, поговорив с этой женщиной, сообразил: все мои аллитерации, все исторические параллели, все отсылки к известным литературным произведениям и их героям больше не прочитываются, а потому и не понимаются. То, что ещё совсем недавно казалось общим местом для всех, стало загадкой даже для более-менее образованных людей.

Культурный код исчез.

Газета, тем более такая, как «Литературная газета», – живой организм, не только отражающий, но и повторяющий внутри себя все процессы, идущие в стране. Поэтому, как и у страны, у газеты бывают взлёты и падения, процветание и упадок. Конечно, в дни юбилея об упадках говорить не хочется. Но что делать, если мне довелось работать в ней именно в 90-е годы, когда «Литературка» на моих глазах переставала быть голосом всей интеллигенции, расколотой и разбежавшейся по разным политическим углам. Исчезли дискуссии, на её страницах больше не сталкивались противоположные мнения, она становилась фактически партийной. Что привело в тот период к печальным последствиям не только газету, но и саму интеллигенцию. Работать в таких условиях становилось сложно, даже невозможно. Потому что одну партию могильщиков сменили на другую, ту, под чьим руководством с использованием демократических лозунгов совершалось беспрецедентное разграбление страны.

Я полагал, что «Литературка», как культурное достояние, не должна ни к кому примыкать, её сотрудники сами должны генерировать идеи, способные получить распространение и признание. В 1998-м (когда не было ещё ни «Единой России», ни большинства других участников современного политического натюрморта) даже написал программу, которую так и назвал: «Объединённая Россия». Тогда, в атомизированной стране, в её гнетущей атмосфере это казалось мне самым важным. Под лозунгом единства, ради спасения, нужно было объединить все противостоящие, но разумные силы. Но эта идея не нашла понимания ни в тогдашней редакции, ни в администрации президента Ельцина. На этой печальной ноте моё пребывание в «Литературной газете» и закончилось.