Уже будучи её главным редактором, он создаёт свою главную книгу – роман-эпопею «Блокада», ставшую вершиной его творчества. События героической и трагической обороны Ленинграда он изображает на широком фоне Второй мировой войны с её главными действующими лицами. Автор ввёл в состав персонажей романа Сталина, Жукова, Ворошилова, Жданова, Кузнецова (под псевдонимом), Говорова, описал их действия и поведение в реальных ситуациях. Таких книг о войне до «Блокады» не было. С хрущёвских времён не было в литературе и объективного изображения Сталина, чьё имя долгое время вообще возбранялось упоминать в положительном контексте. Не только из-за цензурных запретов, но и вследствие умело сформированного антисталинского общественного мнения, особенно среди интеллигенции.
Чаковский это сделал первым. Он воздал должное и военным заслугам Жукова, восстановив его полководческую репутацию после жестокой и вероломной хрущёвской опалы. Написанная ярко, темпераментно, талантливо, да ещё внутренне полемично, «Блокада» получила признание и читательское, и официальное. Александру Борисовичу была присуждена Ленинская премия. Многие годы она была в числе книг, самых популярных во всех слоях общества. Не приняли «Блокаду» лишь те, кто стал потом активом перестройки, разрушения страны. Эти сразу окрестили Чаковского сталинистом, что в их устах было худшим ругательством, и недоброжелательствовали ему где и в чём могли.
Работа над «Блокадой», а затем над сценарием по ней заняла у Александра Борисовича много лет, пришедшихся на наиболее плодотворные в творческом отношении годы. В дальнейшем он написал политический роман (опять первым) «Победа», книгу о последнем годе жизни Рузвельта «Неоконченный портрет», роман «Нюрнбергские призраки», выпустил сборник своей публицистики «Литература, политика, жизнь».
Мне пришлось быть свидетелем того, как А.Б.Ч. строил свой творческий процесс. На самом первом этапе, этапе замысла, он многократно советовался с членами редколлегии «Литгазеты» – людьми много знающими, творческими, искушёнными и в литературе, и в конъюнктуре. Затем начиналось изучение исторического материала. Чаковский встречался с участниками событий, которые предстояло описать, читал мемуарную литературу, знакомился с документами. В их подборе, отыскании ярких деталей ему помогал один из редакционных уникумов – Валентин Островский, человек редкой эрудиции, владевший 14 языками.
Когда материал был собран, Чаковский в первых числах июля уезжал в писательский Дом творчества в Дубултах и два месяца работал не разгибаясь. Выходило 100–120 страниц. Часть текста он печатал на машинке, часть диктовал и писал от руки. Его рукописи выглядели весьма оригинально. К каждому листу Чаковский приклеивал слева ещё один лист для вставок и обычно заполнял его полностью.
Строго через два месяца положенного творческого отпуска А.Б.Ч. возвращался в редакцию. Потом текст читали и обсуждали члены редколлегии, после чего следовала окончательная авторская доработка. На этом ставилась точка. Главный редактор возвращался к своим многочисленным редакционным и общественным обязанностям.
В какой же водоворот страстей он попадал! Писательское сообщество – совершенно особое. Большинство писателей по сути своей эгоисты и индивидуалисты, «центропупы», как выражались в литературной среде. Недоброжелательство к коллегам, зависть, сплетни, борьба групп и группировок достаточно широко распространены. Думаю, для того существовали серьёзные объективные предпосылки. Советская власть создала писателям благоприятнейшие условия для творчества, каких никогда не было ни в одной стране. Членство в Союзе писателей или даже в Литфонде, а позже и в Московском группкоме литераторов создавало правовое основание не состоять на штатной работе: считалось, что творчество – это и есть работа. Что в отношении настоящих писателей абсолютно справедливо. Но настоящих-то никогда не было более ста, может быть, двухсот-трёхсот, а в Союзе состояло 10 тысяч. Всех их обеспечивали бесплатными путёвками в дома творчества, поддерживали ссудами, авансами, оплаченными «внутренними» (т.е. не для публикации) рецензиями на произведения собратьев по перу. Союз писателей СССР и республиканские союзы имели свои журналы, газеты, издательства. Были свои поликлиники, дачные посёлки, жилые дома. Волей-неволей большинство писательской братии постоянно варились в собственном соку. Как тут не быть сплетням и интригам? Особенно когда распределялись Государственные премии (это решалось в основном руководством СП СССР), награды, квартиры, дачи.
Чаковского, «литературного генерала», как тогда называли секретарей СП и редакторов писательских изданий, многие писатели, мягко говоря, недолюбливали. Каждая критическая статья в газете, задевающая кого-то, мгновенно делала этого «кого-то» непримиримым и вечным врагом редактора.
А.Б.Ч. относился к этому как к неизбежному и не особо переживал, услышав от «верных друзей», как его полоскали на той или иной литературной кухне. Он был трезвым в оценках, поэтому ничего иного не ожидал.
СВЕТ ДАЛЁКОЙ ЗВЕЗДЫ
Чаковский создавал ту «Литературную газету», что стала всеобщей любимицей в 70-е и 80-е годы, не на пустом месте. Фундаментальные её основы были заложены Константином Симоновым, а если строго следовать истине – Сталиным.
В 1962 году, когда А.Б.Ч. стал главным редактором, Симонов рассказывал ему о встрече со Сталиным при своём назначении.
– Мы хотим, чтобы «Литературная газета» была левее правительства, – сказал тогда Сталин. – Работайте исходя из этого. Если вы будете ошибаться – вас поправят. Иногда серьёзно поправят. Но вы не обращайте на это внимания и продолжайте делать газету по-прежнему.
Так мне пересказал содержание этого разговора сам Александр Борисович. Симонов дал ему тогда и своё напутствие:
– Саша, сейчас тебе со всех сторон станут подсказывать, как надо редактировать газету. Никого не слушай. Делай так, как сам считаешь нужным.
Решения о таких назначениях принимаются на самом высоком уровне. Следовательно, Чаковский был сочтён подходящей кандидатурой главными идеологами – Сусловым и Демичевым, а также Андроповым. Почему? Потому что, как сказал мне главный кадровик ЦК той поры Николай Александрович Петровичев, была уверенность: он сможет проводить в жизнь политику партии.
В чём секрет огромной популярности «Литературной газеты» Чаковского? В её непохожести на другие газеты? Да.В глубине и смелости её выступлений? Да. В разнообразии тем и жанров? Да. В талантливости авторов? Да. Есть, однако, ещё одна причина, называть которую, может быть, не совсем корректно по отношению к её читателям. Газета в целом была умнее основной читательской массы.
Критические выпады «Литгазеты» почти всегда вызывали бурные протесты объектов критики. Но в ЦК КПСС, куда они поступали от обиженных секретарей обкомов или министров, крайне редко находились желающие передавать их Чаковскому. Даже среди секретарей ЦК. А о работниках ниже рангом и говорить не приходится. Невозможно представить себе, что какой-нибудь инструктор или завсектором «воспитывал» члена ЦК КПСС Чаковского, как редакторов других газет.
Свою высшую политику, обеспечивавшую газете возможность быть такой, какой она была, А.Б.Ч. проводил очень просто. Раз в год он обязательно посещал Л.И. Брежнева, а потом последовавших за ним генсеков. Рассказывал о ситуации в литературе, о тревожных социально-экономических проблемах, о планах редакции, просил совета. Выйдя из кабинета, сообщал помощникам и секретарям генерального: «Линия газеты полностью одобрена!» А затем повторял то же, обзванивая заинтересованных членов Политбюро и секретарей ЦК. Вторым человеком в ЦК КПСС, которого он уважал и к которому регулярно приходил побеседовать «без протокола», был Николай Александрович Петровичев. Обязательной была ежегодная встреча с Ю.В. Андроповым. С остальными руководителями А.Б.Ч. общался по телефону, на пленумах ЦК.
