С восходом луны Шаров приказал поднять лю­дей, и отряд продолжал свой путь на северо-восток.

Луна взошла мутная, подернутая серой пеленой — предвестие самума.

Ветер, сначала тихий, часам к семи утра набрал силу. Барханы задымились. Песчаная пыль закрыла небо. Все кругом стало желто-серым, зыбким, тонкое скрипучее пение песков не предвещало доброго. Ча­сам к девяти совсем потемнело. Столбы взметенного ветром песка, покачиваясь, поднимались на вершины барханов и стремительно мчались дальше.

Свист урагана заглушал все звуки. Песок не сы­пался, а лил и хлестал сверху, с боков, отовсюду. Люди и лошади легли, прижавшись друг к другу. Нельзя было не только поднять головы, но даже глу­боко вздохнуть.

Самум бушевал чуть ли не целые сутки, и когда он унесся куда-то на запад, Шаров пошел по компасу к колодцу Бурмет-Кую в надежде найти там кара­ван. Каравана не оказалось, а вода в колодце была соленая, пахнущая сероводородом. Возможно, кара­ван и останавливался у Бурмет-Кую и, обнаружив не­пригодную для питья воду, отправился дальше...

Так они потеряли друг друга в центре великой Кара-Кумской пустыни — отряд пограничников и ка­раван с драгоценным запасом воды и фуража. Тщет­но через каждый час пути зажигал Шаров новые и новые сигнальные костры.

На другой день отряд подошел к колодцу Бак-Кую. В колодце валялся дохлый верблюд.

Установили рацию, опять вызывали Джураева и опять Пятерка не отвечала.

Булатов и Шаров стояли на гребне высокого бар­хана.

— Ты видишь? Видишь это озеро? — быстро за­говорил Булатов. — Вон там, вдали, озеро! Вон за теми кустами, за саксаулом!

Вдали не было ни озера, ни кустов. Всюду взды­мались только желтые гигантские волны песка. Го­ризонт струился, и в этом знойном мареве измучен­ный жаждой человек мог увидеть не только озеро, но и реки и города. То был мираж...

Отряд двинулся к третьему колодцу.

...Достигнув дна колодца и освободившись от веревки, которую тотчас вытянули наверх, Булатов присел на корточки и пощупал дно и стены. Всюду сухой, текучий песок.

Постепенно глаза привыкли к полумраку, и Була­тов убедился, что опасения проводника Ислама были не напрасны — до чего же ветхи стены сруба!..

На дне колодца было душно, но зато не так жар­ко, как наверху. Булатов порадовался тому, что спустился сюда, и, не дожидаясь Киселева с Никитиным, стал насыпать саперной лопатой в ведро песок. Раз, два, три... И вдруг лопата уперлась во что-то твер­дое. Опять басмачи сбросили в колодец дохлого вер­блюда? Но почему же не пахнет падалью? С ожесточением копая песок, Булатов вспомнил все дни тяжкого перехода по пустыне и вчерашний мираж. До чего же реально он видел и озеро, полное прохладной, чистой воды, и зелень кустов!..

В колодец спустились Киселев и Никитин. Втро­ем они откопали колоду, служившую прежде для во­допоя, — о нее и ударилась лопата Булатова, — а потом выкопали черепки разбитых пиал.

— Басмачи постарались! — зло сказал Кисе­лев. — Их работа...

Спустя тридцать минут Киселева и Никитина сме­нили Сахаров и Садков.

Рядом с колодцем, на поверхности, медленно рос холмик сухого песка, смешанного с углем и золой давних костров. К исходу второго часа неимоверных усилий извлеченный со дна колодца песок стал чуть-чуть влажным, а еще через полчаса, когда песок вы­тряхивали на землю, он уже сохранял форму ведра.

Радостное волнение охватило лагерь. Обессилен­ные от жажды люди подползали к колодцу. Некото­рые из них поднялись и стали помогать оттаскивать песок от сруба. Лошади, чуя влагу, поворачивали головы в сторону колодца, нетерпеливо ржали.

«Вода будет», — написал Булатов на вырванном из блокнота листочке и послал записку наверх Ша­рову.

— Скоро пойдем на поиски Джураева! — громко объявил командир бойцам. «Только где же его ис­кать?» — с тревогой подумал он про себя.

Прошло еще минут двадцать, однако песок не становился более влажным, наоборот, он почему-то, опять начал рассыпаться.

Ислам пощупал песок, сокрушенно покачал голо­вой:

— Снег таял, в глубину ушел!.. Объяснение было правдоподобным, но до чего же не хотелось в него верить! Измерили веревкой глуби­ну колодца: тридцать один метр! Шаров знал, что в здешних местах средняя глубина колодцев — три­дцать метров, и запросил секретаря партбюро:

— Стоит ли дальше копать?

— Без воды не поднимусь! — ответил Булатов. У него кружилась голова, он едва держался на ногах, но его не покидала уверенность, что воду до­будут.

— Командир сказал, чтобы вы поднялись на­верх, — передал Булатову вторично спустившийся в колодец комсомолец Никитин.

— Скажите, что чувствую себя хорошо, — хрипло ответил Булатов. Время от времени он садился на дно, подогнув ноги, чтобы не мешать товарищам, и несколько минут сидел так, не чувствуя тела, упрямо твердя себе: «Добудем воду, добудем!..»

Еще полчаса прошло и еще полчаса, а песок все такой же сухой, сыпучий.

«Кто это так тяжело и хрипло дышит? — поду­мал Булатов, прислушиваясь. — Неужели я сам?..»

— Пятерка все не отвечает, — сказал ему парторг второго эскадрона Киселев.

— Лошадям плохо, некоторые уже полегли, — пожаловался Вахрушев.

Так каждая новая смена бойцов рассказывала Булатову о том, что творится наверху.

Ему сказали, что умер от солнечного удара снай­пер Гаврилов, что при смерти врач Карпухин, а оба радиста впали в беспамятство, что опять поднялся ветер  — не вернулся бы самум! — что сдохли три лошади и в том числе ахалтекинец Булатова Алмаз...

И каждый спрашивал:

— Может, вы подниметесь наверх?..

Шаров сидел у радиостанции и настойчиво выстукивал: «Пятерка, Пятерка, вы слышите меня?.. Перехожу на прием!»

Отвечает! Командир плотнее прижал наушники. Да, отвечает! Пятерка отвечает! Он лихорадочно стал записывать.

 «Вторые сутки веду бой... Банда атакует мой ле­вый фланг... Патроны на исходе... Когда подойдете?.. Джураев».

«Когда подойдем? — Шаров огляделся вокруг. — Не подойдем без воды, — с горечью подумал он и все же ответил: — В двадцать один час дайте сигнал двумя ракетами», — потом подозвал комсомольца Са­харова.

— Сейчас ваша очередь спускаться в колодец. Пе­редайте товарищу Булатову вот эту бумагу. — И обернулся к бойцам: — Пограничники! Наши то­варищи бьются сейчас с бандой. Патроны у них на исходе! Понятно? Копать надо быстрее!..

Прочитав при свете зажженной спички радио­грамму Джураева, Булатов с трудом нацарапал на ней: «Убежден, вода будет...»

— Обвал, товарищ секретарь! — испуганно вос­кликнул Сахаров.

Ветхий сруб не выдержал. Одно бревно подалось под давлением песка, и он плотной струей брызнул на середину колодца.

Песок как вода. Если вода прорвалась где-нибудь сквозь плотину самой маленькой струйкой, всей плотине грозит разрушение.

Булатов собрал последние силы, поднялся, по­шатываясь, и прижался спиной к стенке, закрыв от­верстие. Сахаров и Никитин продолжали наполнять ведра песком, с тревогой поглядывая на еле дер­жавшегося на ногах секретаря партбюро.

— Разрешите я постою? — попросил было Са­харов.

— Копайте, копайте! — приказал Булатов и сме­жил веки.

Желтые, оранжевые, красные круги завертелись перед глазами. Круги все расширялись и расширялись и вдруг превратились в колышущееся озеро, обрам­ленное яркой зеленью тамариска и тополей. А на берегу, также вдруг, возникли жена с детьми. «Ми­лые, родные мои!..»

Вместе с женой, вместе с сыном и дочерью Була­тов шел по берегу озера навстречу полю красных и желтых тюльпанов. И внезапно снова закружились перед глазами разноцветные круги, закружились и пропали.

С шорохом сыпался песок в ведро, повизгивая, скрипел железный ворот, вытягивая наполненное вед­ро на поверхность...

Скоро, совсем скоро, Булатов был убежден в этом, зацветут Кара-Кумы. Советские люди проложат здесь каналы, воды Аму-Дарьи оросят бесплодную пустыню, и, может быть, вот в этом самом месте, где Булатов и его товарищи с таким упорством, с такой яростью копают сейчас песок, чтобы добыть ведро воды и скорее пойти в бой, возникнет громадный оа­зис, раскинутся виноградники и хлопковые поля и впрямь зацветут тюльпаны...