Был уже поздний вечер. Огонь в печке погас, наступила ночь.
И наступил день. Я стоял у калитки и смотрел, как уезжал Юнатан, как он скрывался в тумане, да, в то утро всю Вишневую долину окутывал туман. Можете не верить, но казалось, что сердце вот–вот разорвется оттого только, что я стоял и смотрел, как туман надвигался на него, как он стирал Юнатана словно резинкой, пока он не исчез совсем. А я остался один. Я не мог этого вынести. Я будто сошел с ума от горя, побежал на конюшню, вывел Фьялара, бросился ему на спину и погнался за Юнатаном. Я еще раз увижу его, стучало у меня в висках, прежде чем потеряю, может быть, навсегда.
Я знал: он должен был поехать к Софии, чтобы получить от нее наказы, и поскакал туда. Я мчался как настоящий сумасшедший и нагнал его перед въездом в усадьбу. И тут же застыдился и хотел было спрятаться, но он меня уже увидел и услышал.
— Чего ты хочешь? — спросил Юнатан.
Да, чего же я хотел?
— Ты в самом деле вернешься? — пробормотал я. Единственное, что смог придумать.
Он подъехал ко мне, и наши кони встали рядом бок о бок.
Потом смахнул что–то с моей щеки, слезы там были или еще что, он сделал это указательным пальцем, а после сказал:
— Не реви, Сухарик! Мы еще увидимся — точно! И не здесь, так в Нангилиме.
— В Нангилиме? — переспросил я. — А это что такое?
Но Юнатан пообещал только, что расскажет обо всем в другой раз.
Не знаю, как я выдержал время, что жил в Рыцарском подворье один, и чем заполнял свои дни. Конечно, я ухаживал за нашими животными. Я почти не расставался с Фьяларом в его конюшне. И подолгу сидел и разговаривал с моими кроликами. Еще я немного рыбачил, купался, стрелял из лука, но все казалось каким–то бессмысленным без Юнатана. Приходила София, приносила мне обед, и мы вместе говори ли о нем. Я все надеялся, что она вот–вот скажет: «Теперь его недолго ждать», — НО она ничего такого не говорила. Еще мне хотелось спросить ее: а почему бы ей самой не по ехать в Вишневую долину и не попытаться освободить Орвара, вместо того чтобы посылать туда Юнатана? Но к чему было спрашивать, я ведь и так знал.
Тенгил ненавидит Софию, объяснил мне Юнатан.
— София в Вишневой долине и Орвар в Шипов ничьей его опаснейшие враги, и, не сомневайся, он знает об этом, — говорил Юнатан, когда рассказывал про долины. - Орвара он уже упрятал в пещеру Катлы и туда же с удовольствием бросил бы и Софию, чтоб они там зачахли и умерли от голода. Этот негодяй пообещал пятнадцать белых лошадей тому, кто выдаст ему Софию, живую или мертвую.
Юнатан все объяснил мне. Так что я понимал, почему Софии следовало остерегаться и держаться от Шиповничьей долины подальше. И почему вместо нее туда поехал Юнатан. О нем Тенгил ничего не знал. На это по крайней мере можно было надеяться. Хотя кто–то все же догадывался, что Юнатан не просто ее слуга–садовник. Тот, кто побывал у нас ночью. Тот, кого я видел у буфета. София все вспоминала о нем и страшно беспокоилась.
— Этот человек знает слишком много, — говорила она.
И велела известить ее, если еще кто появится в Рыцарском подворье и станет шпионить. Я сказал ей, что в буфете он теперь может рыться сколько угодно.
Мы перепрятали письма в новое место: в ларь с овсом, что стоит в чулане на конюшне. Письма лежат там в большой табакерке на самом дне.
София пошла со мной в чулан, отрыла табакерку и поло жила в нее новое письмо. Ей нравится тайник, сказала она. Мне он нравился тоже.
— Ну, держись, — сказала София на прощанье. — Я знаю, как тебе трудно, но выдержать надо!
И в самом деле приходилось нелегко. Особенно по вече рам и по ночам. Я видел Юнатана в страшных снах да и наяву не знал ни минуты покоя.
Как–то раз вечером я съездил в «Золотой Гребешок». Я не вынес своего одинокого сидения в Рыцарском подворье, там было слишком тихо, и я хорошо слышал собственные мысли. А они не очень–то радовали.
Понятно, как все уставились на меня, когда я вошел в харчевню без Юнатана.
— Что такое? — сказал Йосси. — Только половинка от братьев Львиное Сердце? Куда ты дел Юнатана?
И зачем только я приехал! Я сразу вспомнил, как Юнатан и София наказывали: что бы ни случилось, никому не говори, куда уехал брат и зачем. Ни одной живой души! Поэтому я сделал вид, что не расслышал вопроса Йосси. Но здесь же, в харчевне, на обычном своем месте сидел Хуберт, и он тоже полюбопытствовал.
— Да, где же Юнатан? — спросил он. — Уж не уволила ли София своего садовника?
— Юнатан поехал в горы, — ответил Я. — Он наверху в горах охотится на волков.
Софии в тот вечер в харчевне не было. Но, как всегда, здесь собралась вся долина. И, как всегда, они пели свои пес ни и веселились. Но я не пел с ними. Для меня было не как всегда. Я понял, что без Юнатана мне здесь делать нечего, и недолго оставался.
— Не грусти, Карл Львиное Сердце, — сказал мне на прощанье Йосси. — Юнатан скоро наохотится и вернется.
Ох, как же я обрадовался его словам! Иосси потрепал меня по щеке и дал с собой пакетик вкусного печенья.
— Будет что погрызть, пока ты сидишь там один и ждешь Юнатана.
Золотой Гребешок пожалел меня. Мне сразу стало легче. Я вернулся домой. Сидя перед огнем, сгрыз печенье. Дни наступили теплые, почти летние. Но все равно приходилось топить печку, толстые стены нашего дома прогреться не успели.
Забираясь в постель, я ежился от холода, но скоро со грелся и заснул. И увидел Юнатана во сне. В таком ужасном сне, что от него проснулся.
— Я иду, Юнатан! — кричал я. — Я иду! — И рванулся с лавки.
В темноте вокруг меня еще раздавалось эхо дикого крика – кричал Юнатан! Он звал меня во сне, звал на помощь. Я знал это. Я еще слышал его и хотел броситься из дома прямо в темную ночь к нему, где бы он ни был. Но я сразу же понял, что это невозможно. Да и что мог я сделать, ведь беспомощнее меня на свете не было! Не оставалось ничего другого, как забраться обратно на лавку и лечь. Я лежал на лавке, дрожал, голова у меня кружилась, я казался себе самым маленьким и одиноким, наверное, самым одиноким на свете.
И мне ничуть не стало легче, когда пришло утро и насту–пил ясный светлый день. Конечно, я уже не очень отчетливо помнил страшный сон, но вот то, что Юнатан кричал и звал на помощь, я забыть не мог. Мой брат звал меня, так не дол жен ли я отправиться в путь и отыскать его?
Не знаю, сколько часов сидел я возле клетки с кроликами и думал, что же предпринять. Мне не с кем было поговорить, не у кого спросить. Нужно было решать самому. К Софии я не мог пойти, она бы задержала меня. Никогда в жизни она не отпустила бы меня, она же не безумная. Ведь то, что я собирался сделать, было чистым безумием. И делом опасным. Очень опасным. А я не отличаюсь храбростью.
Я долго сидел, прислонившись к стене конюшни, и. рвал траву. И вырвал вокруг все до единой травинки, хотя заметил это только потом, а не когда сидел там и мучился. Шли часы, может, я и до сих пор бы сидел там, если б не вспомнил, что сказал Юнатан: «Есть вещи, которые нужно делать, чтобы быть человеком, а не ошметком грязи».
И тогда я решился. Я так стукнул кулаком по клетке, что кролики подпрыгнули, и сказал вслух для большей уверенности:
— Я сделаю это! Сделаю! Я не ошметок грязи! Насколько легче мне стало, когда я решился! — Я знаю, что поступаю правильно, — сказал я кроликам. С кем еще я мог поговорить?
Да, как быть с кроликами? Им придется стать дикими кроликами.
Я сгреб всех троих в охапку, отнес за ограду и показал на зеленую прекрасную долину.
— В Вишневой долине полным–полно травы, — сказал я им. — Там живет масса других кроликов, с которыми вы подружитесь. Вам будет с ними куда веселей, чем в клетке, берегитесь только лисиц и Хуберта!
Они как будто удивились, все трое, потом сделали несколько осторожных прыжков, словно сомневались, можно ли. А после задали такого стрекача, что вмиг исчезли в зеленых пригорках. Только их и видели!
А сам я засобирался в дорогу. Я сложил в кучу все, что хотел взять с собой. Одеяло, чтобы заворачиваться по ночам. Огниво, чтобы разжигать костер. Торбу с овсом для Фьялара. И котомку с едой для меня самого. Кроме хлеба, в доме не нашлось ничего, но он–то был самый лучший ржаной хлеб Софии. Она недавно принесла его целый фартук, и я набил котомку доверху. Лепешек хватит надолго, подумал я, а когда хлеб кончится, что ж, буду есть траву, как кролики.
