Но разыгрывать комедию здесь, сейчас, перед Тенгилом, казалось просто наглостью!

— Должен же я знать, что тут происходит, — прошептал он и больше не смеялся. Да и смеяться было нечему.

Тенгил приказал построить всех мужчин Шиповничьей долины в один ряд и своим железным пальцем стал указывать на тех, кого надлежало переправить по реке в Карманьяку . Я знал, что это значит. Юнатан рассказывал мне. Никто из тех, на кого указывал пальцем Тешил, не возвращался живым. Их ожидала каторжная работа в Карманьяке – таскать огромные тяжелые камни, строить крепость, которую князь возводил на самой высокой вершине гор. В эту несокрушимую и неприступную для врага крепость Тенгил засядет на долгие–долгие годы и наконец–то почувствует себя в безопасности. Но для строительства крепости требовалось много рабов, и рабы гнули спины от зари до зари, пока не падали от истощения.

«А тогда их отдают Катле», — говорил мне Юнатан.

Я вспомнил его слова, и по моей спине даже здесь, на солнце пеке, побежали мурашки. Хотя про Катлу я пока ничего не знал, знал только ее отвратительное имя — не больше.

Тенгил показывал пальцем, и на площади стояла тишина. Тишину нарушала одна только птичка, весело чири кавшая высоко на липе. Птичка не знала, чем занимался Тенгил.

А потом начался тихий плач. Я с болью слушал, как плакали женщины, теряющие мужей, и дети, которым никогда больше не увидеть отцов. Плакали не только они, плакали все. Я тоже.

Тенгил не слышал плача. Он сидел на коне и все указывал и указывал, и алмаз на его указательном пальце вспыхивал каждый раз, когда он приговаривал к смерти еще одного.

И тут мужчина, на которого он указал, видно, потерял го лову, когда услышал плач своих детей. Он вырвался из шеренги и, прежде чем воины успели его схватить, подбежал к Тенгилу.

— Тиран! — крикнул он. — Когда–нибудь ты тоже умрешь, ты думал об этом?

И плюнул на Тенгила.

Тенгил и бровью не повел. Он дал знак рукой, и ближайший к нему воин поднял меч. Я увидел, как сверкнуло на солнце его лезвие, и в тот же момент Юнатан схватил меня и прижал мою голову к груди, он спрятал мое лицо, чтобы я не видел. Но я почувствовал или, вернее, услышал, как он всхлипнул. И, когда мы шли домой, он плакал. Хотя не плакал никогда.

В тот день Шиповничья долина оплакивала убитого. Все оплакивали его. Все, кроме воинов Тенгила. Они, наоборот, радовались всякий раз, когда Тенгил приезжал к ним и устраивал пиршество. И не успела высохнуть на площади кровь убитого бедняги, а воины уже лакали там пиво из больших чанов и жарили на вертелах свиней. Над долиной пополз сизый чад, а они ели и пили и превозносили друг перед другом Тенгила, устроившего им легкую и приятную жизнь.

— Но они давятся нашими свиньями, — говорил Маттиас, — и пьют наше пиво, бандиты!

Сам Тенгил в пиршестве не участвовал. Он кончил указывать пальцем и отплыл обратно по реке.

— Теперь он сидит довольный в своем замке и думает, что нагнал на долину страху, — сказал Юнатан, когда мы воз вращались домой. — Он думает, что теперь здесь не осталось никого, кроме запуганных рабов.

— Но он ошибается, — подхватил Маттиас, — не понимает! Ему никогда не сломить людей, борющихся за свободу, не покорить тех, кто стоит заодно, как мы!

В это время мы проходили мимо утопавшего в зелени яблонь дома, и Маттиас сказал:

— Здесь жил тот, кого убили.

На пороге сидела женщина. Я узнал ее, вспомнил, как она вскрикнула на площади, когда Тенгил указал пальцем на ее мужа. Она сидела и обрезала ножницами свои длинные светлые волосы.

— Зачем ты режешь волосы, Антония? — спросил ее Маттиас. — Что ты делаешь?

— Тетиву, — ответила она.

И замолчала. Но я навсегда запомнил ее глаза.

За многое в Шиповничьей долине полагалась смертная казнь, рассказывал мне Юнатан. Но опаснее всего было хранить в доме оружие, за это наказывали еще строже, чем за все остальное.

Воины Тенгила то и дело ходили по усадьбам и по дворам и искали припрятанные луки, мечи и копья. Но они ничего не находили. Хотя не было ни одного дома и ни одного двора, где бы не прятали и не ковали оружие для битвы, которая на ступит наконец, так говорил Юнатан.

Белых лошадей Тенгил обещал и тем, кто выдаст ему тайники с оружием.

— Какая тупость, — сказал Маттиас. — Неужели он думает, что отыщет в Шиповничьей долине хоть одного предателя?

— Нет, это только в Вишневой долине живут предатели, — грустно сказал Юнатан, да, это сказал он, хотя никто бы не узнал его в лохматом нищем, ковылявшем рядом со мной.

— Йосси не довелось испытать жестокость и унижение, - сокрушенно говорил Маттиас. — Отведай он их, он бы никогда так не поступил и никого бы не предал.

— А я думаю, что делает сейчас София, — неторопливо произнес Юнатан. — И хотелось бы знать, долетела Бьянка домой или нет.

— Будем надеяться, что долетела, — ответил дед, — и что Софии удалось остановить Йосси.

Подойдя к усадьбе Маттиаса, мы увидели Толстого Додика. Он лежал на лужайке и играл в кости с тремя другими воинами Тенгила. Наверное, они взяли выходной, потому что лежали возле зарослей шиповника все время после обеда; мы их видели из окна кухни. Они играли в кости, лопали свинину и запивали ее пивом; они прихватили пиво с площади–несколько ведер. Скоро они уже были не в силах играть. Но продолжали жрать мясо и пить пиво. Потом только пить. Потом уже и пить не могли: только ползали по лужайке, как жуки на листе. А под конец захрапели, все четверо.

Шлемы и плащи воинов валялись рядом в траве, где они их скинули впопыхах. Невозможно же пить пиво в толстых шерстяных плащах в такой солнечный день.

— Застань их Тенгил здесь, он приказал бы выпороть всю четверку, — сказал Юнатан.

Потом он юркнул в дверь и, не успел я испугаться, как уже снова был здесь с плащом и шлемом в руках.

— Зачем тебе эта погань? — спросил Маттиас.

— Пока не знаю, — ответил он. — но, может, наступит момент, и сгодится.

— Наступит момент, когда тебя схватят за такие фокусы.

Но Юнатан уже скинул лохмотья нищего, надел шлем и плащ и встал, оглядываясь, — ни дать ни взять воин Тенгила; выглядел он безобразно! Маттиас задрожал и попросил его бога ради спрятать поганую одежду в «уголок».

Потом мы легли спать и проспали до вечера; поэтому я не знаю, что там происходило, когда Толстый Додик и его дружки проспались и стали выяснять, чьего шлема и плаща не хватает.

Маттиас тоже спал, но разок проснулся, рассказывал он потом, и слышал крики и ругань из кустарника.

Ночью мы продолжали копать подземный ход.

На три ночи работы, не больше, — сказал Юнатан.

— И что будет после? — спросил я.

— После будет то, ради чего я сюда приехал. Может, ничего и не получится, но я должен попытаться освободить Орвара!

— Только вместе со мной, — сказал я. — Еще раз ты меня не бросишь. Куда бы ты ни отправился, я повсюду буду с то бой. Выбирать не из чего.

Он посмотрел на меня серьезно и вдруг улыбнулся:

— Что ж делать. Раз ты хочешь, я тоже хочу.

Свинина и пиво Тенгила, видно, взбодрили его наемников, да и от двадцати белых лошадей никто бы из них не отказался. И теперь Юнатана искали с удвоенным рвением. Последние дни с утра до вечера они только тем и занимались, что перерывали вверх дном каждый дом в долине, обшаривали каждый угол. Юнатан почти не высовывал носа из своего «уголка» и чуть в нем не задохнулся.

Ведир и Кадир ездили по округе и зачитывали воззвание о моем брате. Один раз я тоже не упустил случая и послушал, что они трубили о «враге Тенгила, Юнатане Львиное Сердце, незаконно пробравшемся в долину и скрывающемся в не известном месте». В воззвании давались приметы Юнатана: «Видный красивый юноша с белокурыми волосами, темно голубыми глазами, стройный, роста среднего». Наверное, так описал его Йосси. И, само собой, в воззвании объявлялась смертная казнь тому, кто укрывает Львиное Сердце, и награда предателю.