Но моя печаль не кончалась. Я думал о Маттиасе. Я очень тосковал по нему и, когда мы уже сидели у огня, спросил Юнатана:

- Скажи, а где сейчас, по–твоему, Маттиас?

- Он в Нангилиме, — ответил брат.

- В Нангилиме? Почему я ничего о ней не слышал?

- Ты слышал, — улыбнулся Юнатан. — Помнишь то утро, когда я уехал из Вишневой долины, а ты не хотел меня отпускать? Я тогда сказал тебе: «Мы встретимся, точно! И не здесь, так в Нангилиме». Сейчас Маттиас там.

И он рассказал мне о Нангилиме. Он давно ничего не рас сказывал, нам все было некогда. Но теперь он сидел у костра и рассказывал о Нангилиме, совсем как в старое время на лавке в городе.

— В Нангилиме … в Нангилиме, — начал Юнатан, заговорив тоном, каким всегда рассказывал сказки и историй. — В той стране до сих пор пора сказок, пора походных костров и приключений.

— Бедный Маттиас, там, наверное, полным–полно приключений, каких не должно бы быть, — сказал я.

— Нет, — отвечал Юнатан, — в Нангилиме приключения другие, не жестокие. Там сейчас доброе, веселое время игр. Люди там играют, да, конечно, они и работают, и помогают друг другу, но все–таки больше они играют, поют, танцуют и рассказывают сказки. Иногда они пугают детей по настоящему страшными, жестокими сказками о чудовищах вроде Карма и Катлы или жестоких людях, как Тенгил. Но потом все смеются.

— Что, напугались? — говорят они детям. — Не бойтесь!

Это только сказки. Ничего такого никогда не было. По край ней мере здесь, в нашей долине.

— Маттиасу живется в Нангилиме хорошо, — продолжал Юнатан. — У него старый дом в Яблоневой долине, самая красивая усадьба в самой красивой и зеленой из долин Нангилимы.

— Скоро пора будет снимать яблоки, — сказал Юнатан. — Я бы не отказался помочь ему. Он ведь старый, и ему трудно взбираться на стремянку.

— Ты знаешь, я бы тоже не прочь попасть туда, — сказал я. Потому что подумал: в Нангилиме и вправду хорошо. И еще я тосковал по Маттиасу. — Расскажи, как бы мы жили там? — спросил я.

— Да, наверное, неплохо, — ответил Юнатан. — Мы бы ездили по лесам и устраивали походные костры то там, то тут; если б ты знал, какие леса в долинах Нангилимы! Глубоко в их чащах скрываются небольшие чистые озера. Мы бы разжигали костры по вечерам каждый раз у нового озера, уезжали на несколько дней и ночей, а потом снова возвращались к Маттиасу.

— И помогали бы ему снимать яблоки, — продолжил я. - Но Софии и Орвару пришлось бы заботиться о Вишневой и Шиповничьей долине без тебя, Юнатан?

— А почему бы и нет? — ответил он. — София и Орвар и без меня справятся, они все сами устроят как надо.

Он замолчал и больше не рассказывал ничего. Мы молча ли оба, я устал, и мне было невесело. Сказка о Нангилиме меня не утешила. Нангилима была далеко.

Все больше и больше смеркалось, горы становились чернее и чернее.

Большие черные птицы кружили и печально кричали над нами. Шумел водопад Карма. Мне надоел его шум. Он на поминал о том, что хотелось забыть.

Да, все вокруг было печально, и я подумал, что никогда не смогу больше веселиться.

Я подвинулся ближе к Юнатану. Он сидел тихо, прислонившись спиной к каменной стене, и лицо его было бледным. В отблесках костра он выглядел как настоящий сказочный принц, хотя и бледный, и печальный, но сказочный принц.

Бедный Юнатан, подумал я, тебе тоже невесело – ох, как бы мне хотелось развеселить его хоть немного!

Мы уже долго молчали, как вдруг Юнатан проговорил:

— Слушай, Сухарик, я должен тебе кое–что сказать!

Я сразу же испугался: когда он так говорил, то всегда выкладывал что–нибудь неприятное.

— Что ты хочешь сказать? — спросил я.

Он провел указательным пальцем по моей щеке.

— Только не пугайся, Сухарик … Но ты помнишь, что го ворил Орвар? Даже маленького язычка пламени Катлы до вольно, чтобы убить или парализовать кого угодно, ты помнишь, он говорил это?

— Да, но почему ты об этом заговорил? — спросил я.

— Потому что … потому что маленький язычок пламени лизнул меня, когда мы спасались от Катлы.

Целый день мое сердце болело из–за всех ужасов и страхов, какие мне пришлось увидеть и пережить, но я ни разу не заплакал. А сейчас плач вырвался из горла как крик.

— Неужели ты опять умрешь, Юнатан?

— Нет, но так было бы лучше. Я не смогу больше двигаться.

И он объяснил мне то самое жестокое, что скрывал ось в пламени Катлы. Иногда оно не убивало на месте, нет, но действовало еще страшнее. Оно нарушало что–то внутри, и человек как бы застывал целиком и становился неподвижным. Болезнь подбиралась незаметно, крадучись, медленно и неумолимо.

— Сейчас я еще двигаю руками, — сказал он, — но скоро не смогу и этого.

— А ты не думаешь, что болезнь пройдет?

— Нет, Сухарик, такое не проходит, только если я попаду в Нангилиму!

Только если он попадет в Нангилиму, а, теперь я понял! Он опять хочет бросить меня одного, я так и знал! Один раз он уже удрал от меня в Нангиялу …

— Нет, этому не бывать! — сказал я. — Только вместе со мной. Ты не бросишь меня одного!

— Неужели ты хочешь со мной?

— Да, а как же! Разве я не говорил: куда бы ты ни отправился, я повсюду буду с тобой!

— Да, ты так говорил, и спасибо тебе за это … Но туда трудно попасть. — Он еще помолчал, а потом спросил: — Ты помнишь тот раз, когда мы выпрыгнули из окна? Когда во круг горело и мы выпрыгнули во двор? Тогда я попал в Нангиялу, помнишь?

— Еще бы не помнить, — ответил я и снова заплакал. - Как ты можешь спрашивать? Я не забывал об этом ни на минуту с тех самых пор.

— Да, я знаю … — сказал Юнатан и снова потрепал меня по щеке. — Мы могли бы прыгнуть еще раз. С обрыва. Вниз на лужайку.

— Но мы же погибнем, — сказал я. — И попадем в Нангилиму?

— Попадем, точно, — сказал Юнатан. — Как только коснемся земли, мы увидим свет Нангилимы. Утренний свет над долинами Нангилимы, там сейчас утро.

— Ха, ха! Так мы прямиком запрыгнем в Нангилиму, - засмеялся я впервые за долгое время.

— Да, — ответил Юнатан. — Стоит нам коснуться земли, и мы увидим тропу в Яблоневую долину. Грим и Фьялар будут стоять и ждать нас. Нам останется вскочить в седло и по скакать.

— И ты сможешь двигаться?

— Да, моя болезнь останется здесь, там я снова смогу радоваться жизни. Да и ты, Сухарик, тоже. Тропа в Яблоневую долину идет через лес. Через свежий утренний лес.

— Отлично! — воскликнул я и снова засмеялся.

— И мы не будем торопиться. Мы искупаемся в небольшом озере, если захотим. Ведь все равно успеем в долину раньше, чем Маттиас сварит суп.

— Здорово же он обрадуется, когда мы придем, - подумал я вслух. - Но потом меня словно обухом огрели по голове. — А Грим с Фьяларом? Каким образом мы заберем с собой их? Откуда ты знаешь, что лошади будут стоять там и ждать нас? Вон они, лежат и спят!

— Они не спят, Сухарик. Они умерли. От огня Катлы. Там лежат только их шкуры. Верь мне: они уже стоят на тропе в Нангилиме и ждут нас.

— Так давай поторопимся, — сказал я, — чтобы им не пришлось ждать долго.

Но тогда Юнатан посмотрел на меня и улыбнулся:

— Я не могу поторопиться ни вот столечко. Я с места не могу сдвинуться, ты забыл?

Тогда я понял, что должен сделать.

— Юнатан, я возьму тебя на плечи. Один раз ты взял меня. Теперь я тебя. Будет только справедливо.

— Да, это будет справедливо, — сказал он. — И ты думаешь, что не побоишься, Сухарик Львиное Сердце?

Я подошел к обрыву и заглянул вниз. Сумерки совсем сгустились. Я почти не видел лужайку. Но глубина все равно открывалась страшная, у меня захватило дух. Если мы прыг нем, то попадем в Нангилиму сразу оба. Никому не придется ждать, тосковать одному, плакать и бояться.

Но ведь это не мы должны прыгнуть, прыгнуть должен я!

Попасть в Нангилиму трудно, сказал Юнатан, и теперь я понял почему. Нет, неужели я осмелюсь, неужели не побоюсь?

Да, ты посмеешь, ты не побоишься, иначе будешь ошметком грязи, и ничем больше … маленьким ошметком грязи.