Однако в Университет на биофак он поступил в тот же год, когда пришел из госпиталя, за время учебы «закачал» в спортзале свои жуткие увечья и после окончания Университета тут же поступил в аспирантуру. А инвалидности его лишили на следующей же комиссии.
Начиная со второго курса во время летних сезонов, Павел странствовал по тайге в составе экспедиций. Обучаясь в аспирантуре, сочинил неплохую диссертацию. Но вот надо было ему проявить принципиальность в конфликте с заведующим кафедрой, к тому же собственным научным руководителем! Вернее, история-то была детективной; молодой и преуспевающий зав подставил из ревности под лосиные копыта своего еще более молодого и талантливого сотрудника. Сработано было мастерски — классический несчастный случай. Следователь, проведя все рутинные мероприятия, положенные в подобных случаях, так и не заподозрил, что имеет дело с идеальным убийством. Один Павел догадался, в чем дело, и высказал Гонтарю все, что о нем думает, но доказать-то ничего было невозможно! Короче говоря, о защите диссертации можно было забыть. Он попытался преподавать в пединституте, но женский коллектив сильно смахивал на население террариума… Уже через год стало ясно, что и тут ему ничего не светит; уже готовую диссертацию и здесь не защитить — не в «тему». Засветилась кое-какая надежда, когда профессор Батышев, с которым Павел ходил как-то раз в экспедицию, еще будучи студентом, по хоздоговору с лесхозом получил тему по исследованию кедрачей севера области. Но если уж пошли неудачи, то они идут косяком. На второй сезон пересеклась его таежная тропа с тропой какой-то загадочной четверки совершенно странных хмырей. Из-за своей неуемной страсти совать нос в чужие дела Павел и поплатился. Нет бы пересечь чужой след, да шагать себе своей дорогой, а он кинулся по следу. Когда догнал четверку, то, что произошло, на военном языке называется "скоротечный огневой контакт с немедленным переходом в рукопашную". Результат схватки можно было квалифицировать — боевая ничья. У противников был АК-47 и охотничья двустволка двенадцатого калибра, у Павла — одноствольный ИЖК шестнадцатого калибра. Трое легли на месте, а четвертый, по совершенно загадочным соображениям, израненного, полуживого Павла, с компрессионным переломом позвоночника, тащил добрых полсотни километров до ближайшей больницы. Эта загадка так и осталась нерешенной, потому как таинственный четвертый без следа растворился в неизвестности. И на протяжении вялотекущего следствия так и не всплыл. В воротнике одного из убитых оказались зашиты шесть крупных алмазов, которые Павел после схватки переправил себе в карман. Таинственный четвертый даже алмазы себе не взял, когда Павел из-за ранения сверзился в глубокий овраг, который пытался перейти по поваленному дереву. Павел все годы ломал голову над загадкой, но ни головы не сломал, ни загадку не решил…
После года, проведенного в больнице в полупарализованном состоянии, Павел оказался ни на что не годен. Однако его травма на инвалидность и пенсию опять почему-то не тянула. Его выписали из больницы ввиду полного излечения и возврата трудоспособности. Может быть, если бы он постарался, обил бы сотни полторы порогов, то, возможно, и добился бы пенсии, но проклятая гордость не позволила. Попытался работать в ПТУ преподавателем биологии и химии, но развеселые пэтэушники, которым нафиг нужна была биология вместе с химией, за три месяца довели Павла до больницы. В ПТУ и здоровым-то тяжело, со стальными нервами, а с его травмой он на добрых полгода приземлился на больничную койку. По выходе из больницы здраво рассудил, что нужна передышка на спокойной работе, и устроился дежурным слесарем в плавательный бассейн. Тут его и настиг бардак и все, связанные с ним безобразия перестройки и спринтерского рывка к рынку, который затянулся до форменного марафона. Податься было абсолютно некуда; на преподавательскую работу — не позволяли нервы, пришедшие в полный раздрай после повторного сотрясения мозга. На тяжелую работу пойти — тоже было смерти подобно. Как многие, он попытался бизнес покрутить в компании с бывшими друзьями по спортзалу и культуристической «качалке», но кончилось все плачевно. Не дано — значит, не дано… Таким образом факт, который дан был ему в весьма гнусных ощущениях, так и остался фактом: он надолго приземлился в слесарях и просвета до самой пенсии не просматривалось…Хорошо хоть Ольга стоически переносила все передряги. С ней Павлу повезло, хоть и была она холодной и рассудительной, как теорема, и совершенно равнодушной к сексу.
Была правда одна отдушина; еще лежа в больнице от тоски и безысходности он начал писать рассказы, а потом, уже работая в бассейне, решился даже на повесть. Сразу нести в издательство свои произведения он не решился, подумал, что не худо бы, как это принято среди ученых, показать свою работу специалисту. Зашел как-то в Союз писателей, спросить, не почитает ли кто-нибудь из них его рукописи. Писателей там почему-то не оказалось, только несколько мужичков ханыжного вида увлеченно резались в бильярд. Однако он все же нашел живую душу при деле — в крошечной комнатенке сидела за столом пожилая дама и изучала содержимое тощей папки. Шагнув в дверь, Павел стеснительно поздоровался. Женщина подняла голову, доброжелательно глянула на него.
— Извините, пожалуйста, — робко затянул Павел, — а как бы мне повидать кого-нибудь из писателей?
— А вы кто? — спросила женщина приветливо.
— Ну-у… Я тут кое-что написал… Хочу показать специалисту.
— А-а! Вы начинающий?! — радостно воскликнула она.
— Н-у… в общем-то, да… — пробормотал Павел.
— Тогда вам лучше в молодежное литературное объединение пойти. Там и прочтут, и обсудят, и помогут…
Вот так и прибился Павел к молодежному литературному объединению при союзе писателей. Хоть и не мог он уже причислять себя к молодежи, но в литобъединении обретались ребята и постарше него. А он выгодно отличался от других. Его загадочная молчаливость и наличие мужественного шрама на лбу, а также могучие плечи и спортивная выправка, неизменно привлекали внимание молоденьких поэтесс, тем более что он ради хохмы сочинил себе легенду, и убавил возраст на десять лет. Благодаря здоровому образу жизни, никто не мог на вид определить его возраст — все ошибались лет на десять-пятнадцать. О себе он рассказывал, что отчислили с третьего курса филфака за академическую неуспеваемость, что живет с бабушкой в крошечной избушке в частном секторе, растит картошку и пишет рассказы и повести в свободное от этого занятия время.
Павел, задумавшись, не сразу отреагировал на рев мощного мотора позади. Резко затормозив, соскочил с велосипеда, выдернул его из колеи и отскочил на обочину. Мимо него, громыхая, промчался огромный «Камаз». Шоферу, похоже, было абсолютно наплевать на то, что он только что чуть не раскатал по колее человека. Фура моталась из стороны в сторону. Павел смотрел вслед и вслух квалифицировал все это в кратких, но весьма сильных и многочисленных выражениях. «Камаз» прогромыхал немножко вперед по дороге, потом с ревом вылез на обочину, свернул на чуть заметную лесную дорогу и вскоре исчез за деревьями. Павел отметил, что номеров на нем не видать, они густо заляпаны грязью, даже и те громадные буквы и цифры, что нанесены на задней стенке фуры. Проворчав: — Свинья грязи найдет… — он вернул велосипед в колею, еще раз матюгнулся и продолжил путь. Но мысли уже не вернулись на колею воспоминаний — близилось место, где он обычно сворачивал в лес. Обратно он возвращался уже по околкам и перелескам, делая широкий круг без дорог. В хорошие годы он выбирался из леса с велосипедом, увешанным ведрами с грибами, с богатой добычей и на багажнике, да еще бывало и с рюкзаком за плечами, полном грибов.
Он еще издали увидел три машины, стоящие на дороге; один зеленый «газик», а может и «уазик», и два «жигуленка». Они полностью перекрыли колеи, и Павлу пришлось вскинуть велосипед на плечо и тащиться по обочине, оступаясь на комьях затвердевшей грязи. Ругаясь про себя, он мимоходом косился на окна, пытаясь разглядеть идиотов, заехавших на легковушках в подобное безобразие. Но ничего особенного не углядел, разве что мелькнул полковничий погон за стеклом одной из машин. Обойдя странную кавалькаду, Павел снова опустил велосипед в колею, и не спеша закрутил педали дальше. До того места, где он обычно сворачивал в лес, оставалось не больше километра. Дорога просто кончалась, вернее, сворачивала на полигон, круто забирая влево, и Павел никогда не ездил в ту сторону, потому как, руководствуясь практикой еще своей армейской юности, понимал, что это совершенно гиблое и опасное дело, шляться в районе армейского полигона; можно схлопотать кучу неприятностей, помимо шального снаряда по «чайнику» или шальной пули в задницу. В той стороне частенько трещали автоматные очереди, что-то бухало, хлопало. Что именно, по звуку Павел определить не мог, поскольку кроме карабина СКС никакого армейского оружия в руках не держал, да и из того стрелял лишь пару раз. Собственно говоря, он был отлично осведомлен, что за "запретная зона" тут находилась. Давно когда-то, когда Павел еще учился в аспирантуре, был у него приятель в звании капитана, с которым у Павла было «бутылочное» знакомство в одной интеллигентской компании, он с юмором рассказывал, что ничего секретного за проволокой нет; стоят огромные полуподвального типа склады, куда свозится на хранение и последующее техническое освидетельствование легкое стрелковое оружие со всей Сибири, а может и со всей страны. Рассказывал он, что есть там целый склад, забитый снопами казачьих сабель по самую крышу, которыми можно вооружить пяток конных армий. Были там склады, под завязку набитые оружием Великой Отечественной войны; автоматами ППШ, ППД, максимами, и даже трехлинейками. Это оружие помаленьку списывалось, вывозилось в литейный цех одного из городских заводов и переплавлялось на нужный в народном хозяйстве металл. Хранилось там и современное оружие, видимо на случай всеобщей мобилизации. Еще поговаривали, что дальше в лесах стоят тысячи бэтээров и танков, ждущих переплавки, но Павел этому мало верил, поскольку не видел этой техники. Правда, был случай, он как-то ехал за грибами как раз в год заварухи в Карабахе, и вдоль дороги стояла длиннющая вереница бэтээров, старых на вид и облупленных, но прибывших сюда явно своим ходом. Обходя по обочине дороги группу офицеров, он весело спроси небритого, в засаленном мундире майора:
