Когда Павел пришел домой, он первым делом поосновательнее наелся. Потом побродил по двору. Анна Сергеевна возилась на огороде. Павел смерил шагами расстояние от бани до окна кухни. Получалось ровно сорок шагов. Но это на крайний случай; если мочилы попытаются достать его дома, устроить засаду в бане, и когда они полезут в окно, или попытаются взломать входную дверь, подстрелить одного, или двух, как удастся. Уж попытку взлома, а тем более, взлом, милиция оставить без внимания не посмеет. Павел сходил в сарай, достал из ящика с инструментами складной метр, обмерил оконные проемы, записал размеры на бумажке. После чего подумал, что время терять не стоит и сел за стол. Опять писал весь день. Пришел Денис из школы, потом пришла Ольга, он ни на что не отвлекался. Потом Ольга позвала его ужинать. Уже смеркалось, на кухне горел свет. Павел первым делом задернул занавески. Кухонное окно выходило во двор, занавески на нем имелись, но никогда не задергивались. Ольга спросила, накладывая ему картошку:

— Паша, ты чего-то боишься?

— Почему ты решила?

— Ты раньше никогда не задергивал занавеску на окне, а последние дни первым делом занавеску задергиваешь…

Он подумал, что рано или поздно Ольге все равно придется рассказать, а потому проговорил:

— После ужина все расскажу…

Поужинали в молчании. Потом Павел ушел в свою комнату, Ольга осталась мыть посуду, вскоре и она пришла. Павел перечитывал написанное за этот день. Он отложил тетрадь, помолчал, наконец, проговорил:

— Даже не знаю, с чего начать, чтобы слишком сильно тебя не пугать…

Лицо ее сделалось испуганным, она уставилась на него широко раскрытыми глазами. Павел вздохнул, и принялся излагать все, что с ним происходило за последние недели, конечно, немножко другими словами, нежели тогда, когда рассказывал Витьке Малышеву. Когда он закончил, она первым делом выпалила:

— Паша, а если в милицию?..

— Я же тебе говорил, что был уже там… — устало проговорил он.

— Ах, да… Что же делать? Что делать?..

— Я и делаю. Пытаюсь узнать: во-первых — за что, а во-вторых — кто?..

— И ничего-ничего даже предположить не можешь?

— Ни-че-го! Никогда не было в моей жизни ничего такого, за что меня можно было бы убить… Я уже всю жизнь свою с самого детства перебрал, вспомнил даже ту проклятую банку с молоком, которую разбил в Сыпчугуре… Ну, не за что меня убивать!..

— Паша, а, может, в Урман, а?..

— Я думал, но это на крайний случай. Да и бесполезно, и там достанут. Там им даже проще будет, я ж там уже столько лет не был, по существу чужой город… Мы вот как сделаем, я завтра или после завтра на окна поставлю решетки, а потом исчезну. Если кто спросит, ты говори, что в Урман к родителям уехал. Для тебя пока опасности никакой нет. В крайнем случае, тебя попытаются похитить, или Дениса, чтобы меня выманить, но это, в крайнем случае. Они ж понимают, что я тогда милицию подключу. Видимо, уверены, что подключу, наверное, проследили меня, когда я в милицию ходил. Мне главное вычислить — кто. А за что — уже не важно. Хотя, если бы понять, за что, мог бы вычислить и — кто… — он тяжело вздохнул. — Я за вас только боюсь, меня-то они не поймают, а если и поймают, еще поглядим, кто кого…

— Ладно тебе, герой выискался… Я сама пойду в милицию.

— Сходи… — Павел горько усмехнулся. — Там тебе скажут, вот когда вашего мужа убьют, тогда и приходите… Могу поспорить, что так и скажут.

Но Ольга решительно нахмурилась, и Павел злорадно подумал, что туго придется ментам, когда она завтра явится в отдел и устроит там тарарам…

Ольга ушла готовиться к завтрашним урокам, а Павел вновь взялся за повесть. Удивительно, как опасность стимулирует талант, если он, конечно, есть в наличии. Повесть получалась яркой, динамичной. Он не заметил, как подкралась ночь. Очнулся только, когда в комнате появилась Ольга. Она медленно расстегнула халатик, о чем-то напряженно размышляя, даже не повернулась к Павлу спиной, демонстрируя ему свою великолепную грудь, долго шарила под подушкой, никак не могла нашарить свою ночную рубашку, наконец, нашарила, да так и села на край кровати, прижав рубашку к груди, проговорила медленно:

— Паша, это тебя достали те… Помнишь, ты рассказывал? Те, четверо, которых ты… — она испуганно замолчала.

— Не может быть! — отрезал он. — Четвертому вовсе не обязательно было меня из тайги выволакивать…

— Ты не понял, дружки убитых тебя вычислили…

Вот этого Павлу в голову не приходило. То, что у убитых могли быть дружки. Раздеваясь, он напряженно об этом размышлял. Что ж, надо проработать версию… Только, как? Вопрос…

Ольга так и не надела рубашку, прилегла с ним рядом, положила голову на руку, пощекотала носом щеку. Павел не шевельнулся. Если уж он даже на Люське не смог кончить, то в Ольгу даже и вставить не сможет… Ольга осторожно протянула руку, погладила его по груди, потом рука спустилась ниже, пальцы нежно прошлись по животу, спустились еще ниже, осторожно захватили за самый кончик и принялись вертеть в разные стороны. Павел ухмыльнулся про себя: есть и свои плюсы в нападении убийц. Ольга вертела все нетерпеливее, все настойчивее, и, наконец, добилась своего, под пальцами что-то зашевелилось, она сдавила, подергала, проверяя прочность, и вдруг сама впилась губами в губы Павла. Да так, что он испугался, как бы чего не вышло с его зубами. Ольга вдруг села на него верхом, закинула руки за голову, выгнулась и прошептала:

— А в этом и правда, что-то есть… Чувствуешь себя амазонкой на жеребце…

Утром Павел проснулся поздно, но чувствовал себя великолепно выспавшимся. Поскольку до четырех часов делать было решительно нечего, он сел за стол. Да и просидел, не разгибаясь до тех пор, пока не пришло время идти на дежурство. Быстро собравшись, не забыв повесить нож на пояс, он вышел из дому. Поскольку сегодня он не должен был идти на дежурство, то надо было и создать видимость, что из дому он не выходил. Он прошел к уборной. Уборная, как и помойка, была на два дома, пройдя мимо помойки, можно было выйти в соседний двор, а там, через калитку, на параллельную улицу. Павел прошел через двор, поздоровался с соседом, который таскал уголь в сарай. Тот, было, поставил ведра на землю, с намерением поболтать за жизнь, но Павел, не задерживаясь, прошел мимо и выскользнул в калитку. Сосед что-то пробурчал ему вслед обиженно.

Павлу пришлось порядочно прошагать пешком до трамвайной остановки. Он доехал до своего ложного маршрута, деревянного дома со сквозным подъездом, привычным уже маршрутом пробежал оба двора, и только после этого поехал в бассейн. В сквер он прошел совсем с другой стороны, нежели обычно, перелез через забор, укрываясь ветвями клена, и вошел через служебный вход. Механика уже не было. Ну и слава Богу. Переодевшись в рабочую одежду, Павел сразу же принялся за дело. Под ванной бассейна с незапамятных времен лежала порядочная куча арматурных прутьев разной толщины. Он остановил свой выбор на двенадцатимиллиметровых. Достаточно крепко, и не очень тяжело. Поскольку резать ножовкой арматурную сталь — себе дороже, ножовочных полотен не напасешься, он нарезал заготовки электродом. Грубо, конечно, но тут уж не до красоты. Четыре решетки он сварганил за какие-то два часа, пригодился былой опыт таких дел. Сложив их у входа, пошел в фойе. Вахтерша скучала за столом, и скучать ей еще долго придется, платные абонементы были раскуплены аж до одиннадцати часов. Павел прошелся по фойе, перекинулся несколькими, ничего не значащими, фразами с вахтершей, и, будто озабоченно ощупывая батареи отопления, принялся изучать, откуда к столу вахтера подходит телефонный провод. Настырная бабка, баба Вера, спросила с надеждой:

— Что, Паша, отопление включаете?

— Рано еще, — буркнул Павел недовольным тоном, — проверка…

Телефонный провод, вместе с пучком электрических проводов, уходил в машинное отделение. Там, под самым потолком, над дверью, ведущей в фойе, Павел разглядел забеленную на десять раз распределительную коробку. Видимо, здесь провод разделялся, один шел к столу вахтера, другой — в тренерскую.