— Ми-и-или-и-и-ци-ия-а!!! Помоги-и-ите-е!!!
Но Павел отлично знал, что милицию в этих краях отыскать весьма проблематично, а потому даже шага не прибавил, так и прошагал через все обширные школьные владения, сопровождаемый визгливыми воплями и не менее визгливым лаем. Вдруг он сообразил, что впервые в жизни ударил женщину, даже остановился от неожиданности, прислушался к себе. Но ничего особенного не ощутил, кроме неожиданной легкости, а из самых глубин души поднималось какое-то сюрреалистическое ликование. А главное, исчезло ощущение обреченности, не оставлявшее его в последние недели.
На тропинку вступил молодой мужик, нерешительно остановился, глядя на Павла и, прислушиваясь ко все еще доносящимся крикам, спросил:
— Чего это там? Насилуют ее, что ли?
— Ково там, насилуют… — Павел жизнерадостно заржал. — Современные бабы сами кого хошь изнасилуют… Они ж все давно перебесились от безденежья и отсутствия нормальных мужиков.
— Эт, точно… — философски протянул мужик. — А все-таки, чего она орет? Может, и правда, милицию вызвать? Вон, в школе, на вахте телефон есть…
— Да какая милиция! — Павел энергично махнул рукой. — Я мимо шел, видел… Там баба с двумя таксами гуляет, ну эти таксы какому-то мужику в ноги вцепились. Он возмутился, потребовал возмещение материального и морального ущерба. Они ж ему штаны, наверное, последние, порвали. А баба его старым козлом обозвала. Ну вот, он, видимо, решил удовольствоваться только возмещением морального ущерба…
— Это как?.. — мужик непонимающе заморгал.
— Как, как… По роже ей, видимо, заехал… — Павел пошел дальше. — И вдруг от переполнявшего его ликования запел во всю глотку: — Я женщин не бил до сорока лет, а в сорок ударил вперррвы-ы-е-е-е!.. Теперь на меня просто удержу нет, напррраво, налево, я им ррраздаю-ю чаевы-ы-е-е-е!.. — мужик смотрел ему вслед, и чтобы больше не светиться, Павел торопливо юркнул за угол школы, вышел на улицу, перебежал на другую сторону и, укрываясь за рядом толстых тополей, торопливо пошел прочь.
Вскоре он наткнулся на телефонную будку, с телефоном полной комплектности. Сашка взял трубку почти сразу.
— Саша, привет! Сколько лет, сколько зим! — Павел попытался изобразить искренний восторг.
— Паша, ты, что ли?! Как здорово, что ты позвонил! — изобразил в ответ искренний восторг Сашка. — Чем занимаешься-то? Совсем пропал… Говорят, ты здорово писать начал…
— Да-а… Помаленьку… Саша, надо бы встретиться?..
— Конечно, конечно!.. Приходи завтра в редакцию, я там буду утром, а потом вечером после пяти, часов до семи…
— Саша, надо срочно. Давай, я лучше к тебе домой зайду? Я как раз неподалеку от тебя… Ты только напомни номер дома и квартиры, а то я могу перепутать. Я только в тайге хорошо ориентируюсь, а в городе могу в трех домах заблудиться…
Пауза затянулась. Наконец Сашка, запинаясь и заикаясь, заговорил:
— П-понимаешь, Паша… Ко мне домой не желательно… Раиса… Она против…
Не скрывая раздражения, Павел прервал его:
— Да знаю я! Мы все, литобъединенцы, графоманы, неудачники, пьяницы и бабники. К тому же дурно на тебя влияем. Эстетка она у тебя… Читает только Достоевского и Пушкина, ты сам как-то говорил. Интересно, а тебя она тоже считает графоманом, неудачником, пьяницей и бабником?..
— Ну, зачем ты так, Паша?.. Грех на нее обижаться… У каждого свои заморочки… А меня она уже не считает неудачником… Я ведь в Союз писателей вступил. Весной меня приняли…
Павел уже устал изумляться, сказал машинально:
— Поздравляю… Ну, так как, я зайду к тебе?
— Паша, извини! Ну, не могу я сегодня, никак не могу!.. Давай встретимся завтра в редакции?..
Павел понял, что Сашка ни за что не пригласит его к себе домой. Но есть и утешительная новость: он не выразил удивления, когда Павел обмолвился, что знает, где он живет. Значит, адрес узнать все же можно.
Выйдя из телефонной будки, Павел побрел по улице. Интересный тип, однако, Сашка Бородин. Пишет неплохие стихи, да при это еще и энергичный, как понос, не сидится ему нигде на одном месте: то он в многотиражке работает, то в каком-то колхозном вестнике, теперь каким-то криминалом заведует… Жены своей, довольно миловидной молоденькой женщины, боится, как черт ладана, простите за банальность, но что поделаешь, если именно так и есть. Однако Павел точно знал, что у него временами скапливалось аж по три любовницы одновременно. Бывало дело, он по своей забывчивости, или из-за перегруженности мозгов стихами и газетными статьями, умудрялся сводить вместе своих любовниц, тогда случались нешуточные разборки, после чего все любовницы его бросали, и он несколько недель блаженствовал в одиночестве и объятиях родной супруги. Но потом, как и любого поэта, юбки его облепляли с ног до головы.
Павел подумал, что надо бы сходить к Григорию, но к нему идти хотелось еще меньше, чем к Игнату. Если Игнат был нарочито груб и хамоват, то Григорий считал себя рафинированным интеллигентом. Когда-то Павел причислял себя к числу его друзей, но Григорий-то Павла не причислял, о чем тот долго не догадывался. Догадался только по "неадекватной реакции", свойственной «интеллигентам» в экстремальной обстановке.
Это случилось в аккурат за год до начала поветрия издания книжек за свой счет. Дело это было еще окружено слухами и легендами. Будто бы в Москве функционирует издательство, которое издаст любого, кто заплатит энную сумму. Будто бы кое-кто из московских писателей уже издали книги за своей счет, продали тиражи, сидя в подземном переходе, а потом всю эту эпопею красиво описали на страницах "Литературной газеты". Эйфория в то время была такая, будто все творческие люди нализались ЛСД.
Павел как-то представил в литобъединение на обсуждение один из первых своих удачных рассказов. Григорий пришел от него в такой восторг, что сообщил, будто бы на короткой ноге с редактором одного из литературно-художественных журналов, и что запросто сможет пристроить туда такой замечательный рассказ. Взял рукопись и предупредительно заверил, что сам пошлет ее своему приятелю с сопроводительным письмом. Поначалу Павел как-то не сообразил, что если он на короткой ноге, то почему не пристроил ни единого своего рассказика или стишка?.. Эта история случилась еще до того, как Иван Иваныч целый год оформлял книжку Павла, да так и не оформил, поэтому Павел еще не знал, что подобная «деликатность» сидит прямо в генах у истинных "интеллигентов".
Павел раза три заходил к нему домой, но Григорий каждый раз смущенно разводил руками и объяснял, что ну никак не выкраивалось времени отослать рукопись! Последний раз Павел поинтересовался о судьбе рукописи на собрании литобъединения, после чего Григорий совсем исчез из дому. До сих пор он безвылазно сидел в своей двухкомнатной квартире и, как он любил выражаться, работал. То есть в основном читал, писал-то он мало. А тут, ну совершенно исчез из дому! Павел несколько раз заходил и рано утром, и поздно вечером, но каждый раз, жена Григория, открыв дверь, с сожалением сообщала, что Гриши нет дома.
Много позже Павел узнал, что Григорий кому-то рассказывал, мол, вещица Павла, так себе, при втором прочтении напрочь разонравилась, и посылать ее в журнал со своей рекомендацией он постеснялся. А "этот дурак Пашка" все ходит и ходит, никак не может понять, что посылать в редакцию его рукопись никто не собирается.
Конечно, если бы Павел с детства вращался в среде подобных «интеллигентов», возможно, он сразу бы все понял. Но там, где он провел большую часть жизни, нравы были просты и бесхитростны. И если человек подает тебе руку и улыбается, значит, он и правда к тебе расположен. А если что-нибудь пообещает, непременно выполнит. Но если сомневается, то и обещать не будет. А если пообещал, но понял, что выполнить не сможет, тут же тебе об этом и сообщит, чтобы не ждал и не надеялся напрасно. И еще, был бы Павел обычным человеком, он непременно набил бы Григорию физиономию за такие штучки, в основном за то, что тот его дураком обозвал. Но Павел всегда был выше этого. Он лишь дождался очередного литобъединения, и с ледяной вежливостью, при всех сказал:
