— Огарок, открывай ворота! — Огарок растворил ворота, не забыл их снова затворить, только после этого догнал сани, вспрыгнул на мешки с добром.
Мать с женой ехали в санях Батуты, сестры — с подмастерьями, замыкал обоз Ярец. Только отъехали от Жидовских ворот, обоз нагнали Шарап со Звягой. Им тоже пришлось купить по трое саней, чтобы уместились все домочадцы. Привстав в санях, Шарап заорал:
— Бату-ута-а, погоня-ай!..
Батута в миг сообразил, что без шуму уйти не удалось, взмахнул кнутом, кони пошли рысью, несмотря на то, что дорога не была накатанной. Позади слышался скрип полозьев, шумное дыхание коней, наперебой орали Шарап со Звягой, подгоняя остальных. Лес на левом берегу приближался, но, оглянувшись, Батута увидел вереницу всадников, выворачивающих из-за угла стрельницы. Отсюда они казались маленькими и безобидными. Батута взмахнул кнутом, и больше не оглядывался. Позади заорал Звяга:
— Шарап! Их всего два десятка! Отмаха-аемся…
Шарап откликнулся:
— С Сериком, поди, и отмахались бы…
Скачка продолжалась. Наконец по бокам дороги замелькали деревья, поля кончились, но и погоня приблизилась. Оглянувшись, Батута заметил, как из-за поворота, шагах в ста позади, вылетел головной всадник. Но Звяга, уже натягивал свой мощный лук, клеенный из турьих рогов, да еще усиленный по спинке жильным пластом. И ведь попал! Всадник, уверенный, что с мчащихся саней, да в скачущего всадника попасть почти невозможно, ухарски не прикрылся щитом и словил стрелу прямо в грудь. Остальных это вразумило; широко растянувшаяся погоня стала сбиваться в плотную кучку, а для этого передним пришлось придержать коней, чтобы подтянулись отставшие — беглецы выиграли еще немного времени. А вот, наконец, и удобное место: широкая поляна, тянущаяся от самого берега, а на берегу — ивовая рощица, да ивы старые, толстые, стоят густо, отклонившись друг от дружки кронами. Шарап заорал:
— Туда! В рощу!..
Батута потянул вожжу, лошади послушно свернули на целину. Лошадей укрыли на самом обрыве, за деревьями. Шарап со Звягой вытаскивали из-под сена копья, их старшие сыновья уже стояли с самострелами. Глядя на них, и Огарок с Прибытком достали самострелы. Батута отметил, что когда ехали от волхва, при Шарапе и Звяге самострелов не было; выходит и их захоронки не нашли грабежники, и в санях есть что защищать. Сыновья Шарапа и Звяги, рослые мальчишки по четырнадцати лет, уверенно держали в руках самострелы. Когда взрослые расположились за крайними деревьями, пацаны вскарабкались в развилки двух ив. Огарок с Прибытком, было, полезли за ними, но Шарап сказал:
— Вы, двое, по сторонам встаньте. Стрелять начинайте шагов с двухсот…
И все молча стали смотреть на вытягивающуюся на поляну погоню. Дружинники видать, знали, с кем имеют дело; в драку кидаться пока не спешили. Наконец, один отделился от плотной кучки, поехал шагом к рощице, размахивая белой тряпкой. Ни Шарап, ни Звяга не шелохнулись; стояли, прислонясь плечами к одной иве, рядом, по-хозяйски были прислонены короткие копья. Длинное в санях везти трудновато, но таким воякам и коротким копьем ничего не стоит остановить всадника. Рюриков дружинник, наконец, подъехал, оглядел компанию, сказал презрительно:
— Сдавайтесь, тогда живы будете. Если не сдадитесь — потом и жен, и детей ваших побьем…
Шарап выговорил спокойно:
— А давайте разойдемся, а? Князю скажете, что побили нас, потому как мы не сдавались.
— Не пойдет, Шарап. Князь потребует свою долю добычи…
— Ну, как знаете… — Шарап равнодушно плюнул в снег, под ноги коню, и стал смотреть в сторону.
Посол не уходил, оглядывал всех задумчивым взглядом, наконец, проговорил:
— Батута, ты ж мастер знатный! Помилует тебя князь, коли повинишься…
Батута хмуро вымолвил:
— Мне его милость без надобности, мне своих рук хватает, чтобы на безбедную жизнь заработать… А в Киеве спокойной жизни уже не будет. Мне это надо? Мечи ковать, кольчуги плести, а потом чужим дядям задаром отдавать? Нет уж, в Северских землях спокойнее… — и он задумчиво осмотрел свой могучий самострел, огладил ладонью связку толстых запасных тетив на поясе.
Посол потянул узду, конь недовольно фыркнул, разворачиваясь на месте. На сей раз посол погнал галопом, щит его, как бы невзначай, висел на спине. Звяга задумчиво сказал:
— Может, ссадить его, пока не ускакал далеко?..
— А ссади!.. — махнул рукой Шарап.
Самострел Звяги оказался почему-то натянутым, а с двадцати шагов и неумеха попадет. Стрела вонзилась над самым краем щита, угодив под край шлема. Дружинник рухнул в снег, даже не охнув.
Батута воскликнул:
— Што вы наделали?! Они ж теперь разъярятся!..
— А нам того и надо… — проворчал Шарап. — Ты, Батута, стрелец паршивый, да мечник хороший; доставай меч, мечником будешь стоять, а мы на копья будем принимать. Ты, Ярец, в пекло не суйся; добивай молотом тех, кто прорвется…
Дружинники на миг замерли, увидев, что стало с их послом, но тут же вразнобой заорали, пришпорили коней, и неровной лавой помчались через прогалину. Шарап со Звягой ссадили по парочке, когда вступили в дело пацаны. Тогда Шарап и Звяга взялись за луки. Ослепленные яростью и снежной пылью, дружинники не видели, какой урон им наносят стрельцы, с воплями неслись к рощице уже не больше десятка, а доскакали всего восемь. Отбросив луки, Шарап и Звяга взялись за копья. Звяга изловчился, и, пропустив коня мимо себя, вогнал копье под нижний край щита. Шарапу же пришлось принять на копье коня, скатившегося с седла всадника, добил Ярец. Оставшись без копий, Шарап и Звяга выхватили мечи. Но шестеро, и для них двоих не были страшны, тем более что они не понимали, что произошло, до них еще не дошло, что все их товарищи лежат в поле, не доскакав и до рощицы. Они даже не сообразили слезть с коней; среди тесно стоявших деревьев на коне не развернешься. Отбив глубокий выпад Шарапа, дружинник тут же получил могучий удар молота с другого боку. Двое, все же сообразили, соскочили с лошадей, и набросились на Батуту, посчитав его слабым звеном, но Батута шутя разделался с ними обоими, и метался вокруг побоища, выбирая, на кого бы наскочить, но Шарап со Звягой уже добивали остальных, а пацаны ссадили с коня единственного вырвавшегося из побоища.
Шарап кинулся к саням, заорал:
— Девки, пацаны! А ну живо ловить коней!
Звяга уже бежал в поле, Шарап кинулся вдогонку.
Батута растерянно орал:
— Вы куда?!
— Добычу собрать… — бросил через плечо Шарап.
— Какая добыча?! Побойтесь Бога, нехристи!..
Шарап аж остановился от изумления, воскликнул:
— При чем тут Бог?! Какой дурак доспехи и оружие на поле боя оставляет?..
Батута плюнул, и побрел к саням. Его жена не поддалась общему порыву только потому, что побоялась оставить младенца. Жена Ярца азартно гонялась за лошадьми, оставив своего ребенка в санях. Закутанный в шубу малыш, радостно гукал, завидя Батуту. Сев на сани, Батута принялся смотреть, как в поле мельтешили дети, ловя коней, а Шарап и Звяга, со сноровкой опытных татей снимали доспехи с убитых. Подошел Ярец. Топтался рядом, шумно вздыхая, зачем-то перекидывая молот из руки в руку. Батута хмуро выговорил:
— А ты чего татьбой не промышляешь? Тебе ж тоже нужно будет серебро на обустройство на новом месте?
Ярец засопел еще громче, положил молот в свои сани, и пошел в поле, помогать Шарапу и Звяге. Мать вылезла из саней, прошла на опушку, постояла там, глядя в поле, вернулась, села рядом с Батутой, сказала:
— Неужто Серик тем же самым уже третий год промышляет?
Батута неопределенно мотнул головой. Она посидела, повздыхала, подвинулась в передок саней, взяла внука на руки и задумчиво уставилась в заснеженный простор Днепра.
Наконец явились Шарап со Звягой, веселые, довольные. Шарап весело рявкнул:
— Поехали! А то вдруг еще кого князь направил в погоню, зная наш нрав…
Батута взял коня под уздцы, и пошел к опушке, тяжело скрипя снегом. У опушки беспокойно топтался табунок лошадей, вокруг крутились дети, трогали навьюченное оружие, громко обсуждали побоище. Только старшие сыновья Шарапа и Звяги стояли в сторонке. Видно было, что они крепятся изо всех сил, но обоим было худо. Несмотря на мороз, лица бледные, с синевой. Шарап весело рявкнул:
