— А зачем идете?
Горчак буднично, раздельно выговорил:
— Пути разведываем…
У старика даже уши вытянулись, как у кота, услышавшего мышь в углу, а глаза настороженно засверкали. Он еще осторожнее спросил:
— А для чего пути разведываете?
— Торговать будем… — как бы между прочим, обронил Горчак и протянул свою чашу к женщине с бурдюком.
Старик вздохнул, медленно, с сожалением выговорил:
— У нас нет столько табунов и отар, чтобы покупать медные котлы, сабли, ножи, топоры… В прошлом году, на зимние кочевья приходили купцы из полдневной стороны — я целый табун лошадей и отару баранов отдал за медный котел. Хороший котел, на всю жизнь хватит, и внукам останется… Только теперь несколько лет надо табуны и отары копить, чтобы еще котел купить…
Горчак рассмеялся, сказал, осушив чашу:
— Во всех палатках котлы будут! Мы дешево будем продавать…
У Серика уже основательно шумело в голове, и он перестал прислушиваться к разговору Горчака со старцем. После восьмой чаши кумыса, у него в голове уже шумело почти так же, как от двух чаш доброго меду. Наконец поспели бараньи туши. Несколько юношей побежали к кострам, притащили жареху за обугленные палки. Горчак, уже заплетающимся языком сказал:
— Вертелы тоже у вас будут железные!
Старик скептически покачал головой, сказал что-то, Унча перетолмачил:
— Сомневается нойон, что есть такая страна, где железо дешевле дерева…
Серик поразился, сколько могут съедать люди. Баранов все подтаскивали и подтаскивали, от пирующих во все стороны разлетались кости, громадные собаки уже не дрались из-за костей, а лениво их подбирали, и не торопясь обгладывали. Бурдюки с кумысом тоже то и дело подносили. Народ то и дело срывался с места, и отбегал чуть в сторонку. После того, как Серик и сам раз пять сбегал по нужде, он вдруг пьяно рассмеялся, представив, как к ночи невеликий холмик, на котором стояло стойбище, снимется, и поплывет, будто ладья. Однако ночь только медленно наползала, а народ уже валился тут же, где сидели, и засыпал. Только самые выносливые еще доедали и допивали. Горчак уже спал в обнимку с Шарапом, рядом посапывал Звяга, пристроив голову на сапог Шарапа. Серик решил, что незачем искать какой-то другой ночлег, и завалился на баранью шкуру, на которой сидел. На рассвете, продрав глаза, он увидел тяжко зевающего Горчака, сказал раздраженно:
— Разве ж можно столько жрать?!
Горчак почесался, сказал:
— А они мясо едят только по праздникам. Вот и добрый гость у них — ба-альшой праздник…
— А остальное время, чем питаются? — изумленно спросил Серик.
— Сыром да молоком… От них, сам понимаешь, большой сытости не бывает…
Серик спросил:
— И што, сегодня опять пир будет?
— Конечно. Щас поднимутся, нужду справят, и опять начнется. Глянь, женщины уже костры запаливают…
Серик пробормотал:
— Помоги Перун… Горчак, ты заранее скажи, чего еще ждать?
— Чего? — Горчак широко ухмыльнулся. — На эту ночь они женщин своих пришлют…
— Да ты што?!
— Смотри, не вздумай отказаться — насмерть обидишь…
— Зачем, Горчак?!
Горчак почесал за ухом, проговорил раздумчиво:
— Я так полагаю, редко они живут, от одного рода до другого — дни и дни пути, чтобы род не захирел, приток свежей крови требуется…
Серик испуганно прошептал:
— Горчак, я же не…
— Ничего-о!.. — протянул Горчак. — Дурное дело не хитрое…
— Горчак, ты скажи им, что твоя половчанка, вовсе не твоя, а моя…
Горчак укоризненно поглядел на Серика, проговорил серьезно:
— Я думал, ты мне друг, Серик… Мне ж тогда за тебя отдуваться придется. А Клава, она горячая, южная кровь, сказывают, будто греческий огонь… Она ж и меня, и касожку зарежет!
Серик пробормотал:
— А ну как дети родятся?.. Каково им тут будет?..
— Серик! Они ж сразу вровень с детьми нойона встанут. Их тут почитать будут, будто принцев. Как же, свежая, горячая кровь, от таких могучих и отважных воинов, как ты.
Серик помотал головой, проговорил:
— Нет, Горчак; ты как хошь, а я не могу… Да у меня и Анастасия…
Горчак вперился ему в глаза бешеным взглядом, прошипел:
— А ты подумай, каково будет той девке, которую ты отвергнешь?! Она ж тут сразу в самый низ скатится, на положение бессловесной рабыни!
Тут зашевелился Шарап, спросил:
— Об чем это вы тут растрещались, будто сороки?
— Да вот, Серик почетную обязанность гостя исполнять не хочет, — проговорил Горчак укоризненно.
Шарап медленно выговорил:
— Ты, Серик, за что хорошую девку погубить хочешь?
— Так ты знал про этот обычай?! — изумился Серик.
— Кто ж не знает? Разве что такие пацаны, вроде тебя… Новгородцы сказывают, будто на полночь, в землях, где самоядь живет, точно такие же обычаи. Да мне один знакомый касог из придонских рассказывал, что у них пару поколений назад этот обычай еще не отмер.
— А с чего ты решил, будто мне пришлют хорошую девку? — уныло спросил Серик.
— Самую, что ни на есть лучшую из лучших! — уверенно заявил Шарап, поднимаясь. Добавил: — Я тут озерцо заприметил, пошли, искупаемся, заодно большую нужду справим в камышах; а то как-то непривычно сидеть на виду у всего стойбища…
Когда они вернулись от озерца, народ уже собирался. Правда, Серик заприметил, как в степь в разных направлениях ускакали всадники. Он тревожно спросил Горчака:
— А не поскакали ли они за подмогой?
Горчак усмехнулся, сказал:
— Да не… Поскакали менять пастухов. Тем тоже ведь хочется гостей послушать… — раздумчиво поглядев на Серика, Горчак сказал: — Когда девку пришлют, ты ее в палатке не укладывай, позови на свежий воздух…
— Эт, почему же? — удивленно спросил Серик.
— А потому… Там пол войлоком устлан, а в этом войлоке во-от такие блохи живут, — и Горчак отмерил половину своего толстого пальца. — Так что, ты свою почетную обязанность исполнить никак не сможешь.
— А как же касоги живут?!
— А они тоже летом предпочитают на свежем воздухе спать. А зимой они не моются. Блоха не любит сосать кровь с немытого тела…
Тем временем появился старейшина, и все принялись рассаживаться. Снова пошли по кругу бурдюки с кумысом. И повторилась вчерашняя обжираловка и опиваловка, только на сей раз все попадали за долго до заката.
Серик проснулся оттого, что его немилосердно расталкивали. Он подскочил, машинально хватаясь за рукоятку меча. Солнце уже уходило за окоем, остался лишь краешек. Серика расталкивала морщинистая, но видать еще крепкая старуха. Увидев, что он проснулся, она напористо потянула его куда-то. Серик заметил, что Шарапа со Звягой уже нету. Старуха подтащила его к палатке, решительно впихнула внутрь. Серик не сразу разглядел сидящую на кипе бараньих шкур девицу, одетую в роскошное шелковое платье до колен, а из-под платья до сафьяновых сапожек ниспадали шелковые же шаровары. Грудь, голова — были увешаны серебряными украшениями. Пояс тоже поблескивал серебром. Девчонка была на пару лет младше Серика. Видать еще младше было попросту никак нельзя. Она сидела, опустив голову, и в свете жирника видно было, как трепетали тени от ресниц на ее свежих щеках. Серик тяжко вздохнул, загреб, сколько вместилось под мышку шкур, другой рукой прихватил девчонку, и пошел к дверному проему. Она покорно поплелась следом, рука ее в Сериковой ладони дрожала так, будто она дня два на морозе простояла. Стоявшая у входа старуха молча проводила их взглядом.
Серик шел и шел, упрямо стараясь отойти подальше от стойбища, чтобы оттянуть познание страшной тайны. Они перевалили ложок, поднялись на возвышенность. Девчонка что-то сказала, тогда Серик опомнился, кинул шкуры в траву. Девчонка принялась деловито расстилать их. Что делать, Серик представлял, потому как еще в детстве, будучи на покосе, подглядел на берегу Днепра, чем занимался со своей женой недавно женившийся соседский парень. Девчонка уже сидела на шкурах, смущенно потупившись. Серик нерешительно топтался возле, не зная, с чего приступить. Но, видать, нравы тут были суровые; если сама себе мужика не добудешь, никто за тебя стараться не будет. Она подняла руку и требовательно потянула Серика на шкуры. А дальше все случилось само собой, только кончилось слишком быстро. Девчонка прилегла рядом, положив голову Серику на плечо, и что-то быстро-быстро шептала. Пахло от нее степными травами, больше полынью. И вовсе не была она немытой; может, они только зимой не моются? Предположил Серик. А поскольку не спалось, то он решил повторить, но действовал уже увереннее, да и девчонка потеряла остатки смущения. Они и не заметили, как начался ранний летний рассвет, не заметили, как уснули на рассвете. Их нашла только ближе к полудню вчерашняя старуха, бесцеремонно растолкала девчонку и увела с собой. Серик собрал шкуры и пошел к стойбищу. Никто и не заметил его появления — там опять шумел пир горой. Только нойон благосклонно покивал ему, да Горчак шепнул:
