Серик выговорил медленно:
— Послушай, Батута, а подготовь-ка ты надежную захоронку на огороде. Чтоб в случае чего, не метаться — снести туда, что поценнее…
Брат рассмеялся:
— Эка, удумал… Сколько годов об Киев всякого рода враги зубы ломали…
Серик так и не привык называть брата его новым христианским именем, а тот и не замечал этого. Серик нагнулся, подобрал выпавший из тюка с шелками увесистый сверток, подкинул на ладони, проговорил:
— Оно, конечно… По отдельности мы и половцев бивали, и печенегов. Но слыхал я еще зимой на базаре, будто в печенежские земли германские рыцари пришли, крестоносцами прозываются. Поселились там, как у себя дома, на Царьград поплевывают, с печенегами братаются. Вот с такой силой — нам нипочем не справиться…
Сестры, устав примерять на себя шелка, угомонились. Серик развернул тяжелый сверток и принялся одаривать всех троих; кого — серьгами золотыми, кого — монистами серебряными. А младшей отсыпал целую горсть жемчуга. Восторг вспыхнул с новой силой. Батута сказал раздраженно:
— Уймитесь вы, сороки! Брат татьбой сокровища добывает — а вы радуетесь!
Старшая, Купава, возразила резонно:
— Татьба — это когда своих, русичей грабишь. А половцев — вовсе и не татьба…
— Все одно татьба! — угрюмо отмахнулся Батута. Повернувшись к маячившему в дверях Огарку, приказал: — Иди, затапливай баню, Огарок. Какая уж теперь работа?
Брат ушел в горницу, а Серик, не обращая внимания на сестер, которые пытались выспрашивать у него подробности набега, распаковал тюк с кольчугой, задумчиво осмотрел ее. Добротное изделие брата пока не приняло на себя ни единого удара, но поржавело изрядно. Перекинув кольчугу через плечо, прихватив меч, Серик вышел во двор, огляделся. Хорошо, все же, возвращаться в родной дом! Просторная баня топилась по белому, чего себе могли позволить только богатые купцы, да такие мастера, как Батута. Огарок таскал из колодца воду двумя огромными деревянными ведрами. Второй подмастерье уже увел коня в конюшню, расседлал, задал корму и теперь бесцельно болтался посреди двора, явно не желая помогать Огарку. Серик проворчал:
— Вот Прибыток, так Прибыток… Вечно отлынивает от работы… — подойдя к Прибытку, бросил ему на плечо кольчугу, сунул в руки меч, сказал повелительно: — Обиходь, как следует!
Брат не протестовал, когда Серик нагружал работой его подмастерьев. Прибыток безропотно поплелся в кузницу. Серик топтался посреди двора, когда в ворота раздался решительный стук, будто хозяин домой вернулся. Не спеша, подойдя к калитке, Серик отодвинул засов, распахнул добротную, окованную полосами железа, дубовую калитку. За ней обнаружился высокий человек, с обветренным, загорелым до черноты лицом, с мечом на диковинной перевязи. Широко ухмыляясь, он сказал:
— Чего не спрашиваешь, кто пожаловал? Нынче киевляне пуганые…
— И кто ж их испугал? Не ты ли, часом? — неприязненно проворчал Серик.
— А хоть бы и я…
Серику этот хвастун не нравился все больше и больше, а потому он проворчал, явно провоцируя на ссору:
— Мне таких двоих на одну шуйцу мало будет…
Воин не обиделся, ухмыльнулся еще шире, проговорил весело:
— И кто ж ты такой лихой? Неужто сам мастер? Мне говорили, что он лучший кузнец в городе, но чтобы такой молодой…
— Кузнец мой брат… — хмуро бросил Серик, намереваясь захлопнуть калитку.
Но гость подставил ногу, и проговорил поспешно:
— Да погоди ты! Я пришел меч заказать…
— Ну, дак и заказывай. Чего хвастаешься да пугаешь?
С крыльца степенно спускался Батута, спросил:
— Чего там, Серик?
— Да вот, какой-то шибко страшный вояка пришел меч заказать. Если он со своей старой железякой весь Киев запугал, то, что начнется, когда у него твоей работы меч будет?
Батута протянул:
— А-а… Рюриков дружинник… Чего это вы, и ваш князь, ведете себя так, будто он уже великий князь киевский? Самое большее, на что он может рассчитывать, это на какой-нибудь мелкий удел…
— Ну, мы это еще поглядим… — пробормотал себе под нос воин. Но тут же спохватился: — Эт, что же, если я Рюриков дружинник, то и меч себе не могу у тебя заказать?
— Ну почему ж?.. Можешь… Не меч ведь рубит, а человек. Разницы никакой: и плохим, и хорошим мечом можно одинаково черных дел натворить… Только, я дорого беру…
— Если есть за что, можно и дорого дать… А поглядеть можно на твою работу?
— А чего ж нельзя? Можно… — повернувшись к Серику, он спросил: — Где твой меч?
— Прибыток в кузне обихаживает…
Брат осуждающе покачал головой, пробормотал:
— Свой меч самому следует обихаживать. Иначе он слушаться не будет. Это ж, как верный пес — кто его кормит, того он и слушается…
Они втроем прошли к кузне, Батута крикнул в дверь:
— Прибыток, тащи меч Серика! — он не любил посторонних пускать в кузницу.
Из низкого и широкого проема выскочил Прибыток с обнаженным мечом в руке. Он уже заполировал грубую походную заточку, и теперь меч тускло отсвечивал дымчатым узором.
Пришелец потрясенно выдохнул:
— Була-ат?!
— А ты думал… — Батута презрительно кивнул на его меч, проговорил: — Эт тебе не печенежская железка. Они только и умеют — тысячами на все стороны света мечи продавать, а вот сделать хороший меч, мало кто может. Я у них только железо покупаю, и то, когда германское долго не везут. Ну, хватит у тебя серебра на такой меч?
Воин гордо выпрямился:
— Мы до Асторокани злато и серебро на телегах везли…
— И откуда ж вы их везли? — осторожно спросил Серик.
— А вот это — не твоего ума дело! — спохватился воин.
Видно было, что он нечаянно выболтал какую-то страшную тайну. Засуетившись, он торопливо отвязал от пояса кошель, протянул Батуте:
— Держи, задаток… За работу — такой же кошель. Годится?
Батута распустил завязки, вытащил большую монету, оглядел, протянул Серику:
— Гляди, какая денежка… — и, обернувшись к воину, удивленно спросил: — Эт что же, вы с Рюриком на сарацин ходили? Монетка — сарацинская…
Воин пробормотал, смутившись:
— А мне без разницы, какими монетками князь жалованье платит. Лишь бы платил исправно… — и, повернувшись, торопливо зашагал к воротам.
Возвращая монету брату, Серик протянул:
— Не чисто дело… Это, выходит, князь Рюрик с германцами на сарацин ходил?
— Ладно, утро вечера мудренее… — задумчиво пробормотал Батута. — Пошли, попаримся, пока матушка стол накрывает…
Парились долго, старательно нахлестывая друг друга вениками, обливались ледяной колодезной водой, по долгу отдыхали, и снова парились, пока не остыла каменка. Батута подкинул березовых дров в каменку, усмехнулся, сказал:
— Сейчас девки прибегут… Раньше не любили париться, а теперь случая не упускают… — расслабленно усевшись на лавку, медленно промокая грузное тело холщовым полотенцем, проговорил: — Экий ты жилистый, Серик… В отца… И такой же непутевый. Окреститься бы тебе?..
Серик пожал плечами, проговорил лениво:
— Да к чему мне креститься? Ну, купцам — понятно… Князьям и боярам — тоже можно. А я воин, и бог мой — Перун.
Надев рубахи до колен, не утруждая себя надеванием штанов, сунули ноги в лапти и побрели к терему. Навстречу уже бежали девчонки, размахивая полотенцами.
Чинно сидели за столом. Даже девчонки притихли. Батута, как старший, сидел во главе, по правую его руку мать, Серик по левую, потом девчонки, подмастерья сидели у дальнего конца. Прислуживала стряпуха — дородная тетка, дальняя материна родня, овдовевшая еще в молодости. Серик не помнил, когда она появилась в их доме, ему казалось — она была всегда.
Батута взял небольшой кувшинчик, ухмыльнулся, проговорил:
— Хоть и татьба, но все ж таки боевое крещение… Выпьем-ка мы, братец, за твое благополучное возвращение фряжского вина…
Серик воскликнул:
— Ты что же, по богатству с боярами сравнялся?!
— Ну, с боярами не с боярами, но те мечи, что за зиму наковал, все распродал за весну. И все лето, что ни день, заказчики шли. Раньше кольчуги только на заказ плели, а теперь Огарок с Прибытком целыми днями их плетут, и ни одна не залежалась.
