Князю пришлось остановиться, и ждать, пока стражники очистят проход в воротах. Наконец вытеснили всех любопытных из воротного проема, и князь въехал в город, вслед за ним медленно втягивалось войско. Пленных печенегов везли с пехотой, чтобы воины заодно и сторожили их. Как раз за санями Серика шли сани с печенегами, и впереди тоже. Князь здраво рассудил, что от стрельцов ни один печенег не сбежит. Они вертели головами, разглядывали горожан, удивленно таращились на белокаменные храмы.
Серик расслышал, как рядом переговаривались степенные горожане, по виду ремесленные люди.
Один проговорил:
— Помнишь, осенью слухи ходили, будто у них рога на голове, бычьи ноги и сами они как башни? Обыкновенные люди…
Второй насмешливо выговорил:
— А это наш князь им рога поотшибал, вот они враз и стали обыкновенными людьми…
По обозу прокатилось, подхватываемое сотниками и десятниками:
— Сегодня отдыхать! Пировать завтра будем!..
Щербак повернулся к Серику, сказал:
— Завтра с князем пируем, а послезавтра мы тебе с Ратаем два жбана франкского вина ставим. Не забыл? Да и вообще, три дня пировать будем! Заслужили…
— Да нешто я два жбана франкского вина осилю?.. — растерянно пробормотал Серик.
— А ты дружков своих позови, — засмеялся Щербак. — Они ж и наши с Ратаем старые знакомцы. Вот общими усилиями, глядишь, и справимся…
Серик заметил, как с других саней спрыгивают воины и разбредаются по домам. Он спросил:
— А что, Щербак, домой идти можно до завтра?
— А иди… За коней я отвечаю, вот и отведу их в конюшню…
Еще издали завидев Батуту, стоящего в первом ряду толпы горожан, Серик подхватил свой мешок и выпрыгнул из саней. Улыбаясь, Батута облапил его, будто медведь. Серик изумленно воскликнул:
— Ба-а… А ты чего в кольчуге?
— А мы все это время на стенах сидели. Все, кто младше шестидесяти… Ну, пошли, пошли… Я и то за две недели на стенах намерзся, а ты-то, поди, совсем заледенел…
— Да нет, леденеть некогда было… Иной раз — подкольчужную рубаху хоть выжимай…
Они молча пошли по улице. Батута по своей привычке не расспрашивал, чтобы Серику не пришлось еще и дома повторять свой рассказ.
Баня на подворье дымила вовсю. На скрип ворот с высокого крыльца ссыпались сестры, запрыгали вокруг, защебетали, выспрашивая, чем пожаловал князь? Мать спускалась торопливее, чем обычно. Спустилась, схватила Серика за плечи, оглядывая с ног до головы, выдохнула радостно:
— Цел!.. — и только после этого обняла.
После бани сидели в горнице за богатым столом, и Серик обстоятельно рассказывал; как ехали, как стали станом, как бились. Сестры то и дело прерывали, допытываясь; чем же, все же, пожаловал Серика князь? А он и внимания не обращал, замолкал лишь не на долго, когда они с Бтутой опрокидывали чары. В конце концов, живо описав свою битву с печенежским воеводой и захват знамени, торжественно проговорил:
— А пожаловал меня князь кошелем с золотом!
Батута недоверчиво покачал головой:
— За такие подвиги полагается не менее чем боярство…
Серик понурился, вздохнул:
— Я тоже рассчитывал на боярство… Э-э-х-х… Да не больно-то щедр князь Роман; сказал — если б был в его дружине, не было бы и разговору…
Серик вылез из-за стола и понуро побрел к своей лавке, упал на нее, и тут же уснул.
Наутро он проснулся поздно. Окатился ледяной водой у колодца по давно заведенной привычке, оделся побогаче, подпоясался золотым рыцарским поясом, прицепил меч. А поскольку с полудня начнется пир, то завтракать не стал, приберегая место для княжеских яств. Выйдя за ворота, постоял в раздумье и направился в купеческий конец. По улицам бродили кучками княжьи воины, коротая время до пира. Их обступали праздные горожане, выспрашивая о подробностях битвы. Прямо на улицы и на площади выносили столы, ставили лавки. Похоже, весь Киев собирался пировать. Наконец Серик добрался до Реутова подворья. Постоял в нерешительности, кое-как поднял вдруг отяжелевшую руку, постучал в калитку. Из-за калитки вскоре донесся скрип снега под чьими-то ногами, строгий голос осведомился:
— Кого Бог послал?
— Серик, Батутов брат… — прохрипел вдруг севшим горлом.
— Пойду, спрошу… — шаги удалились, но вскоре снова заторопились к воротам, торопливо лязгнул кованый засов, калитка распахнулась, и Серик ступил на просторный купеческий двор.
Реут стоял на высоком крыльце, весело улыбаясь, воскликнул:
— Такого гостя и князю не зазорно принять! Проходи, гость дорогой!
Серик поднялся на крыльцо, обняв его за плечи, Реут провел через просторные сени в еще более просторную горницу, усадил на лавку, крикнул:
— На стол накрывать!
Серик робко возразил:
— Не надо на стол… Скоро ж пир княжий… Да и по делу я…
Реут рявкнул:
— Не надо накрывать, принесите вина фряжского!..
Вскоре вплыла дородная женщина, с подносом, заставленным тонкими фряжскими кубками, прозрачными, как осенний лед на ручьях, серебряными кувшинами, тончайшей работы. Серик знал, что жена Реута умерла четыре лета назад, так что, кто эта тетя — не трудно догадаться. Расставив угощение на столе, она молча уплыла. Реут налил два кубка, поднял свой, подождал, пока Серик поднимет свой, слегка коснулся своим кубком Серикова, послышался мелодичный звон. Усмехнувшись, Реут сказал:
— Фряжский обычай… Означающий; мол, в кубке яда нет… — выпив кубок до дна, он поставил его на стол, и выжидательно уставился на Серика.
А Серик, глядя в стол, медленно заговорил:
— Я в войско пошел, чтобы чести добиться… И бился доблестно, знамя взял, воеводу печенежского чуть не попленил…
Купец медленно наклонил голову, сказал:
— Знаем, уже наслышаны о твоих подвигах…
— Я боярство хотел заслужить! — с отчаянием почти выкрикнул Серик.
Купец удивился:
— Нашто тебе боярство?! Батута — не беден, да и мастер хороший. Скоро еще богаче станет. Да и на тебе, ишь, золотой пояс…
И Серик, будто в прорубь вниз головой, бухнул:
— Я чести добивался, чтобы просить у тебя Анастасию!
Купец медленно протянул руку, наполнил кубки, взял свой. Серик сидел не двигаясь. Реут кивнул:
— Да ты пей, пей… Доброе вино… — и, подавая пример, опрокинул свой кубок.
Серик машинально выпил, поставил кубок на стол. Поднял голову. Купец смотрел на него остро, испытующе, наконец, медленно выговори:
— Как я уже говорил, вы с Батутой достойные люди, и своими руками можете богатство добыть. А породниться с достойными людьми — нет урону купеческой чести. Только вот я в толк не возьму, почему ты сам пришел просить Анастасию? Почему старший в роду не пришел, Батута?
Серик тихо вымолвил:
— Батута не старший, мать старшая… А она ни за что не позволит мне раньше Батуты жениться… А Батуте она уже которое лето невесту найти не может, все привередничает…
Купец долго раздумывал, уставясь в стол, наконец, медленно заговорил:
— Оно, конечно, не гоже купцу отдавать дочь за такую буйную головушку… Вот если бы ты в купцы вышел…
Серик изумился:
— Дак я бы вышел, только с чего начать — не знаю… Да и капиталу не хватит, хоть и лежат у меня в сундуке три кошеля золота…
— Ну-у… Три кошеля золота… Я знаю людей, которые с кошеля серебра начинали, теперь караваны лодий в Сурож гоняют… А ты сослужи мне службу и махом в купцы выбьешься!
— К-какую службу?..
— Трудную и опасную, не скрою…
— Говори! Что угодно!.. — Серик перегнулся через стол, жадно глядя купцу в глаза.
— Не время еще! — строго выговорил купец. — Придет время — узнаешь, — он улыбнулся, доброй, открытой улыбкой, и добавил совсем другим тоном: — Люб ты мне, Серик. Я б тебе и так Анастасию отдал… Да никак не могу с мнением других купцов не считаться. У меня ж еще две на выданье. А так, выбьешься в купцы, никто и не вякнет. Если на все готов, приходи после ледохода…
Поняв, что пока разговор окончен, Серик поднялся, поклонился и вышел вон, не столько обнадеженный, сколько обескураженный. Выйдя на улицу, он медленно побрел в сторону княжьего подворья. Воины уже тянулись туда. Серик подметил, что многие были одеты не менее богато, чем он, и все — без мечей. Пришлось и ему завернуть на свое подворье, чтобы оставить меч. По опыту он знал, попадешь на язык таким, как Щербак с Ратаем — засмеют. Когда он добрался, наконец, до княжьего подворья, отроки уже рассаживали воинов по старшинству. Он попал чуть ли не в голову стола, за которым сидела его сотня. Ратники встретили Серика одобрительным гулом, как водится, отпустили несколько незлобивых шуток. И хоть Гнездила должен был пировать со старшей дружиной, он сидел со своей сотней. Добродушно что-то отпустил в сторону Серика, ближние засмеялись, Серик за гулом голосов не расслышал. Он оказался как раз между Щербаком и Ратаем, как в строю.
