— Подходяще. Рюриковым дружинникам понравится так же, как я и мечом владею.
И запели телеги походную песню. Только выехали за город, Анастасия подозвала Серика, откинула покрывало, капризно проговорила:
— Ты Серик, да?
Серик кивнул, поглядел в ее лицо, и долго не мог отвести глаз, такой красивой она ему показалась. Она засмеялась:
— Глаза проглядишь! А помоложе стражника батя найти не мог? Ты, хотя бы, от лесных татей оборонить сможешь?
Серик весело рассмеялся:
— Надо же… Нашелся хоть один человек, кто не слышал про мое буйство…
— А, так ты тот самый Серик, что поубивал десять Рюриковых дружинников?!
— Эка брешет народ… Мы всемером рубились против двадцати, и убили всего троих…
Она долго с интересом разглядывала его, наконец, заговорила:
— Серик, я верхом хочу… Растрясло меня на этой телеге, сил нет! Все кишки в ком заплелись…
— Реут сказал, беречь тебя, как зеницу ока… — раздумчиво протянул Серик.
Он и сам знал, как тяжко трястись весь день в телеге. Серик крикнул:
— Горчак, а что по этому поводу наказал Реут?
Горчак повернул коня, подъехал, спросил:
— По какому поводу?
— Ну, верхами Анастасии ехать?..
— А чего ж не поехать и верхами? Вот отъедем подальше, и пусть пересаживается. Заводных коней — эвон сколько…
Солнце поднялось высоко. Наказав Горчаку, чтобы вел обоз без остановок, Серик отъехал под ближайшие деревья, затаился в подлеске. Если имеется преследование, они не должны отпускать обоз дальше, чем на две версты. На таком расстоянии и не упустишь, и на глаза не попадешься. Выждав, пока обоз пройдет не меньше трех верст, Серик поскакал вдогонку. Преследования явно не было. Или Рюриковы дружинники прокараулили обоз, или не ждали, что Реут отправит с ним Горчака.
Догнав обоз, Серик распорядился останавливаться на отдых. Костров решили не разводить — полно было снеди, захваченной из дому. Впервые Серику довелось пировать с купеческой дочкой, хоть и за походным столом. Няньки быстро расставили походные деревянные миски с еще не остывшей мясной кашей, разложили пироги, разлили в чаши духовитый мед. Работники обедали поодаль. На поляне стрекотали поздние осенние кузнечики, полуденное солнце заметно пригревало. Серые девичьи глаза все чаще и чаще задерживались на Серике, а у него от этого сердце замирало, и будто пропускало удар.
Чтобы как-то сгладить то и дело возникающие неловкости, Серик спросил Горчака:
— Если не тайна, какие вести ты принес Реуту, из-за которых за тобой Рюриковы дружинники охотятся?
— Это они их тайной хотят сохранить… — пробурчал Горчак. — А от тебя никакая не тайна. Четыре лета тому назад, когда Рюрик в поход собрался, Реут наказал мне к нему гриднем поступить, и разведать землю серов, откуда шелка везут. И, может быть, найти другой путь, на котором ни половцы не сидят, ни сарацины. Реут давно знает, что Рюрик с латинами братается, ихнюю веру принял. Вот и подумал, что он на сарацин пойдет с латинами, которые в Мараканде сидят. Пошли мы на ладьях по большой воде из Рязани, по Оке, потом в Итиль, до половецкой крепости, что стоит в междуречье Итиля и Дона. Половцы нас сначала пропускать не хотели. Чего уж наговорил Рюрик половецкому воеводе, неведомо, только пропустили нас. В Асторокани Рюрик тоже сумел договориться с половецким воеводой. Вышли мы в море, и пошли вдоль берега на восход, до следующей половецкой крепости. Там продали ладьи, купили верблюдов. Пустыню на лошадях не пройти; их же поить надо, утром и вечером, кормить… А там пески, земля голая, травинка за травинкой полдня гоняется. Колодцы в дне пути друг от друга. Да попробуй, напои из одного колодца несколько сотен лошадей? А на верблюдах — через два месяца в Мараканде были. Вот тут и начались чудеса! Рюрик, прямо истинным рыцарем обернулся: ходит в белом корзне, весь обшитый крестами, с рыцарями вино пьет, с графами и герцогами братается. Дружина его тоже в белые корзна обрядилась. Пришлось и мне раскошелиться, спешно корзно приобретать. Тогда там много крестоносцев собралось, говорили, сарацины караванные тропы перерезали, какой-то город взяли. Вот и собрались обратно этот город отвоевывать. Да пока собирались — я к князю: так, мол и так, поход будет, ли нет, а в Индию караван идет, стражники требуются… Отпустил он меня с караваном. Так вот и сходил я по Великому Шелковому Пути… Возвращался уже по отвоеванному отрогу, до Царьграда, а оттуда — на половецкой ладье в Ольвию. И там Рюрика уже не застал. Приплыл с сурожанами в Киев, да и посчитал, что нечего возвращаться в Рюрикову дружину. Пока я новый терем Реута искал, меня дружинники и заприметили, и что-то заподозрили…
Серик мечтательно протянул:
— Да-а… Вот бы и мне сходить в такой дальний поход…
— Сходишь еще… — протянул Горчак. — Неспроста Реут меня на разведку посылал. Зреют у него какие-то мыслишки, как половцев и германцев обойти на Шелковом Пути. Да и наверняка столкнутся скоро германцы с половцами. Это что ж получается? Под крестоносцами вся Азия, а северный отрог Пути, держат половцы. Непорядок! Южный сарацины отвоевали, когда Иерусалим взяли. Крестоносцы обратно его отвоевать не смогли, как ни тужились. Вот из-за всего этого и зреет большая война…
— А русичи при чем?! — изумился Серик.
— А князья наши тоже хотят пристроиться поближе к сладкому пирогу.
Тем временем, наевшаяся Анастасия с няньками прилегла на разостланное одеяло под телегой отдохнуть. Серик упруго вскочил, достал из мешка самострел, стрелы. Горчак протянул руку:
— Дай поглядеть?
Серик протянул ему самострел. Горчак долго вертел его, разглядывая так и эдак, наконец, проговорил:
— У меня такой же, да не такой… Я себе в Царьграде купил, а ты где добыл?
— А брат смастерил…
— Искусный у тебя братишка… — протянул Горчак. — Опробовать хочешь?
— Да надо бы… Я ж из самострела ни разу не стрелял, все из лука, да из лука…
— Ну-у… Дело не хитрое; приложился и жми на спуск…
Серик накрутил ворот, прицелился в толстенное дерево, шагах в ста, спустил тетиву, дорогая стрела улетела неведомо куда. Попробуй, найди ее в зарослях! Но зато Серик понял, как целиться. Он стрелял и стрелял, все более и более уверенно. Ходил к дереву, выдергивал стрелы, и снова стрелял. Наблюдавшая за ним Анастасия, насмешливо спросила:
— Серик, ты, и правда, искусный воин? Чего-то ты в дерево с первого раза не попал…
Серик отложил самострел, достал из саадака лук, натянул тетиву. На свою беду над поляной пролетала ворона, вскоре она уже валялась на земле, нанизанная на стрелу. Анастасия тихонько сказала:
— Бедная ворона…
— А вот не надо подзуживать парней… — раздраженно проговорил Серик. — Мне брат только третьего дня самострел подарил… Ну, хватит отдыхать. Нам к вечеру до постоялого двора добраться надобно. А то уже прохладно под открытым небом ночевать…
Поехали дальше. Серик так и ехал замыкающим. Анастасия на своем жеребчике было, покрутилась в середине обоза, но быстро соскучилась, и, придержав коня, пристроилась сбоку к Серику. Приучившийся за время половецкого похода слушать и примечать все, Серик вслушивался в звуки леса, поглядывал и назад. Еще Шарап ему объяснил, как птицы лесные подскажут о засаде на пути.
Анастасия первой нарушила молчание:
— Серик, а правду говорят, будто ты уже в поле половецкое за добычей лазил?
— Брешут, конечно… — лениво откликнулся Серик.
— А об этом мой батя с Горчаком говорили… — она лукаво глядела на него искоса. — А где ж ты тогда воинскому искусству обучился? А, главное, для чего? В дружинники ты не пошел…
— Пригодится… — протянул Серик, с удовольствием пользуясь случаем еще полюбоваться милым лицом.
Она окончательно рассталась с покрывалом, к неудовольствию обеих нянек. Так и ехали до самого вечера, болтая о том, о сем. В конце концов, она так разговорила Серика, что он не удержался, и рассказал о походе на половцев. Да так расхвастался, что приукрасил и свою роль, и количество добычи прибавил до трех вьюков. Она слушала, всплескивала руками, восхищенно округливала глаза.
