— Вам и княжий правеж нипочем?!
Вместо ответа, Первый вскричал:
— Жбан вина на стол, для почину!..
— Только, ради Христа, не буяньте! — взвыл корчмарь.
Четвертый захохотал:
— Чего ты ноешь? Сполна тебе вчера заплатили. И сегодня заплатим, коли доведется…
Разлили по первой, выпили, Шарап пробормотал задумчиво:
— Кто ж вчера троих гридней приложил?.. Ей-богу, бил не насмерть…
Первый сказал:
— А чего гадать? Это у Серика рука такая тяжелая. Помните, как он заводилу уложил? С одного удара…
— А что, вполне возможно… — пробормотал Шарап. — Мы-то люди привычные, да и мечами машем подольше Серика…
Серик проговорил:
— Не было крови на моем мече!
Все переглянулись, Первый медленно выговорил:
— На наших тоже не было…
Шарап протянул:
— Ба-а… сотник Гнездило обмыл мечи… Его Гнездилой прозвали, еще в десятниках — он за своих горой стоял. Я ж с ним вместе начинал, в одном десятке были. А потом ему подфартило в десятники проскочить, а мне нет. Если бы тогда проскочил — может, так бы и задержался в дружинниках…
Разливая из жбана по второй чаше, Первый спросил:
— Шарап, вчера как-то не до того было, а сегодня любопытно стало; чем вы промышляете? По виду воины, а в дружине не состоите?..
Шарап пожал плечами:
— Да так, помаленьку торгуем в поле половецком…
— Та-ак… — купцы понимающе переглянулись, Первый продолжал: — Мы по весне в Сурож пойдем, товара много будет. Нам охрана потребуется… Пойдете с нами? Мы хорошо заплатим… Да и на стороне можно будет подработать…
Звяга засмеялся:
— Вот и я подумал, не простые вы купцы…
— Э-э… дело житейское… Половцы всю торговлю держат; от моря до моря, и дальше, вплоть до Индии и страны серов. Русских купцов дальше Сурожа не пускают. А мы б тоже не дураки, за шелками ходить… Думаете, из-за чего, нас мир с половцами не берет? Да все из-за этого, не пускают они нас самих торговать в Индию…
На сей раз остановились на одном жбане. Сговорились весной встретиться и разошлись. Купцы отправились к пристани, где у них уже стояли загруженные ладьи, а троица друзей разошлась по домам.
Когда Серик пришел домой, Батута в кузне стучал молотком, в промежутках ухал тяжелый молот; видать вернулся молотобоец Ярец. Серик заглянул в кузню. Черный, огромный Ярец, весь мокрый от пота, махал молотом, ощерившись, будто мечом рубил лютого врага. Серик покрутился по кузне, раздумывая, к чему бы приложить руки? То ли из лука пойти пострелять, то ли из самострела?
Батута сунул в горн заготовку меча, проговорил:
— Наслышан про твои подвиги… Это ж надо, за один вечер столько учинить… Отец не был таким буйным… — пошевеливая клещами заготовку, Батута выговорил: — Возьми мой кошель, сходи на берег и пригляди сруб для избы, да и привези сразу. Ярец нынче семейный, не гоже ему с подмастерьями гужеваться…
Серик похвастался:
— А я князю твой меч показал… Князь похвалил; сказал — добрый меч…
— Ну, Бог даст, князь меч закажет, да его бояре… Вот и стану я знаменитее Фиряка… А вот ты только драками знаменит…
— Зато и знают меня все, от князя до простого дружинника… — ухмыльнулся Серик.
Забрав из сундука в горнице кошель с деньгами, Серик отправился на берег, где стояли готовые срубы на любой вкус. Его и тут знали. От банных срубов крикнули:
— Эй, Серик! Ты случайно не новую баню собрался строить?
Серик цыкнул зубом, и направился прямиком к огромному, двухэтажному срубу терема, и принялся приценяться. Купец это принял за чистую монету, и начал вовсю расхваливать товар; да какой лес свежий, да как ловко бревна уложены. Распалив купца до всякого возможного предела, уже развязав кошель, полный серебра, Серик вдруг «передумал», протянул раздумчиво:
— А к чему мне такой терем? Мне ж мать раньше, чем брату, невесту даже искать не будет. Она и Батуте-то, который год приискать не может, все привередничает… — и, сопровождаемый тяжкими разочарованными вздохами купца, Серик отправился к срубам попроще. Быстро приглядел небольшую пятистенку, отсчитал серебро. Двое мужиков тут же принялись споро разбирать сруб и грузить на телеги, Серик принялся деятельно помогать. Бородатый, степенный мужик, глядя, как Серик кидает тяжеленные, непросушенные бревна, покачал головой, осуждающе выговорил:
— Силы в тебе, Серик, как в молодом жеребце, а изводишь ее на драки да буйство…
— И этот туда же!.. — вскричал Серик. — Пока мы с Шарапом да Звягой не вернулись, Рюриковы дружинники буйствовали по городу, а вы им слова боялись сказать. А как только мы им бока намяли, тут же и оказались сами буянами…
— А пошто даже на торжище меч носишь?
— А потому и ношу, что вы позволили распоясаться чужакам. Нет бы, после первых драк кликнуть вече, да выгнать Рюрика с дружиной из города, а вы им попустительствовали. Вот и дошло до смертоубийства.
Когда возы были загружены, купец спросил:
— А што, под соломой изба будет?
— Эт, почему же под соломой? Мы с братом не какие-нибудь прощелыги… Давай еще тесу на крышу.
— Тес нынче до-орог…
— Он всегда дорог, — изрек Серик. — Да, еще плах на потолок и пол.
— Ба-а… Для кого изба-то? Уж не для боярина ли?
— Да нет, братов молотобоец женился, вот ему избу и ставим…
— Не зря сказывают, разбогател Батута… Это ж надо, для молотобойца избу с полом…
Когда скрипящие от тяжести возы потянулись в город, Серик было, вознамерился поглазеть, как отправляется половецкая ладья, но купец его остановил:
— Эгей, скоро темнеть начнет… Когда избу-то ставить? Два дня, што ли, валандаться? Тебе помогать придется, да и брату тоже, с подмастерьями…
Разочарованно вздохнув, Серик пошагал вслед за возами.
Сруб собрали быстро, мать со стряпухой едва успели на стол накрыть. Тут же во дворе, положили две плахи на козлы и мать с сестрами расставили богатый обед. Работники степенно расселись за столом. Ели не спеша, основательно, поглядывая на сруб. Запив обед крынкой молока, купец сказал:
— За зиму сруб высохнет, так стянется, что звенеть будет…
До вечера собрали пол, потолок и крышу. Не забыли и небольшое крылечко. Жена Ярца, Калина, совсем юная девчонка, сбегала в дом, принесла Мышату. Огромный котище отсыпался в горнице после ночных подвигов, готовясь к следующей ночи, а потому лениво оглядывал всех сонными, прижмуренными глазищами. Лета четыре назад Батута принес его котенком от знакомого купца, заплатив серебром. Калина растворила дверь своей избы, осторожно пустила кота на крыльцо. Кот некоторое время стоял, настороженно втягивая ноздрями воздух, все, замерев, смотрели на него. Наконец, на полусогнутых, он вошел в избу. Все, разом, облегченно вздохнули. Если бы кот не пошел, пришлось бы избу разбирать, или волхва звать.
Батута проговорил:
— Ну, живите и плодитесь… — и принялся прощаться с купцом.
Серик помог принести небогатые пожитки Ярца и Калинино приданое. Приданое оказалось на удивление богатым.
Серик спросил:
— Уж не купеческую ли ты дочь отхватил?
Ярец пожал плечами:
— Я ж у Батуты молотобойцем… Глядишь, скоро и сам мастером стану?..
За день наломались, а потому разбрелись спать, не дожидаясь темноты. Серик поглядел на небо — оно наливалось глубоким золотым цветом на закате. И следующий день обещал быть погожим, а потому Серик снова завалился спать на дворе под шубой. Славно спалось на свежем воздухе! Только под утро, Серика будто пинком кто в бок саданул, он вскинулся; прямо перед его лицом стоял кот, и огромные глазищи горели хищным огнем.
— Тьфу, леший… — пробормотал Серик, накрываясь с головой, перед рассветом стало студено.
Кот нежно мурлыкнул, осторожно протискиваясь под шубу. Серик проворчал добродушно:
— Ну, ты и хитрюга, Мышата…
Кот повозился, пристроил голову на плечо Серика и уютно замурчал на ухо.
