Он без труда сформулировал для себя эту новую цель своей жизни: лелеять и защищать будущую мать своих детей, краеугольный камень его новой семьи. И как он раньше этого не понимал! А затем — тут его мечты простерлись далеко в будущее — с годами он положит начало новой династии, основанной на вечных, непреходящих ценностях: любви, доверии и достоинстве. Мэсси, Мэсси и Мэсси, доктора юридических наук.

За окном играл миллионами огней ночной Лас-Вегас, словно только что родившаяся маленькая Вселенная.

Майлс ощущал, как с ним одно за другим, сменяя друг друга, происходят чудесные превращения. С каждым из них он все больше менялся. Ему казалось, что сама его душа была выстирана, отбелена, досуха отжата и выглажена. Он… словно заново родился. Судьба давала ему второй шанс построить свою жизнь по-иному, наполнив ее смыслом.

— Честное слово, я ненадолго, — пообещал он, поспешно набрасывая на плечи несколько помятый после вчерашнего ужина пиджак. — Понимаешь, это не просто работа. Это особый случай. Я должен быть там, где меня ждут.

— Я буду скучать по тебе, дорогой, — со вздохом сказала Мэрилин и, не вставая с шикарного ложа для новобрачных, послала направлявшемуся к дверям Майлсу воздушный поцелуй.

Майлс не стал подниматься в свой номер, чтобы привести себя в порядок или хотя бы надеть галстук. Он, попросту говоря, наплевал на большинство условностей, которыми обычно обставляется присутствие на столь важных мероприятиях. Он был не причесан, со вчерашнего дня не брит, и под глазами у него появились мешки после почти двадцати часов шампанского и любви.

Но, несмотря на всю внешнюю помятость Майлса Мэсси, даже любой посторонний невооруженным глазом мог определить, что этот человек озарен внутренним светом открывшейся ему истины.

Майлс пересек игровой зал в гостиничном холле, не замечая коварного зова сирен, со всех сторон обещавших ему легкие быстрые деньги и столь же легкий быстрый секс. Осознание важности выпавшей на его долю миссии не позволяло ему отвлекаться на столь жалкие в своей примитивности искушения. Он знал, что там, куда он идет, все уже ждут его.

Главный банкетный зал отеля был битком набит адвокатами со всего мира. И в этом мире Майлс Мэсси был королем. Как только председательствующий на конференции секретарь ассоциации Бомбах заметил появление Мэсси, он сразу же принял серьезный вид и ударом деревянного молотка призвал собравшихся соблюдать тишину.

Бомбах действительно с нетерпением ожидал появления Майлса. Как и многие, кто собрался в этот вечер в зале, он испытывал искреннее благоговение перед человеком, разработавшим безупречный брачный контракт, умевшим, несмотря на все строгости калифорнийских законов, проводить разводы, сохраняя для своих клиентов полностью все их деньги до последнего цента, и не случайно занимавшим пост президента весьма влиятельного объединения адвокатского сообщества.

Еще раз стукнув тяжелым, обитым кожей молотком по специальной подставке, секретарь Бомбах во всеуслышание объявил:

— Имею честь объявить двенадцатый конгресс Национальной организации адвокатов по семейному праву… открытым!

По залу пронесся удивленный шепот. В основном аудитория состояла из мужчин от сорока лет и старше, одетых в дорогие итальянские костюмы. На их фоне Майлс выглядел оборванцем, оказавшимся в столь фешенебельном обществе лишь по ошибке.

Удар деревянного молотка прозвучал в третий раз. Председательствующий встал и громогласно произнес:

— Переходим к первому пункту повестки дня нашего сегодняшнего заседания. Я имею честь пригласить на трибуну докладчика — это не кто иной, как уважаемый президент нашей ассоциации! Итак, прошу вас приветствовать прибывшего из Лос-Анджелеса представителя фирмы «Мэсси, Майерсон, Слоун и Гуральник» — человека, чье имя стало синонимом острых диспутов и больших побед, — Майлса Мэсси!

Зал радушными аплодисментами и одобрительными возгласами приветствовал направлявшегося к трибуне Майлса. Чуть пошатываясь, как при легком головокружении, он поднялся на сцену и пожал руку председательствующему.

Подойдя к трибуне и оглядев зал, Майлс извлек из внутреннего кармана несколько помятых листков бумаги, положил их перед собой и сказал:

— Благодарю вас, уважаемый секретарь, а также и всех вас, уважаемые леди и джентльмены. — Голос Майлса звучал непривычно сухо и деревянно. Бросив взгляд на лежавшие перед ним бумаги, он постарался собраться и тоном, отдаленно напоминающим официальный, зачитал первые слова:

— В мире семейного…

Тут Майлс закашлялся и виновато посмотрел в зал. Затем он снова уставился на текст своей речи с таким выражением лица, словно видел эти бумаги впервые. Тем не менее, он решился на вторую попытку.

— В мире семейного законодательства существует целый ряд тактических приемов, позволяющих…

Продолжать он не мог. Слова, лично написанные им на бумаге несколько дней назад, теперь потеряли всякий смысл. Он вдруг осознал, что истинное послание, с которым ему нужно как можно скорее, просто незамедлительно обратиться к коллегам, не имеет ничего общего с тем бездушным занудством, которое он заготовил еще в другой, прошлой жизни. Сегодня же ему предстояло раскрыть перед коллегами душу и сердце, воспользоваться предоставленной трибуной для того, чтобы сообщить им радостную весть. Майлс потряс головой и постарался сосредоточиться. Он уже не мог не замечать удивленных перешептываний и переглядываний в рядах слушателей.

— Друзья! — произнес Майлс, нарушив несколько затянувшуюся паузу. — Сегодня перед вами на трибуне стоит совершенно другой Майлс Мэсси, не тот, кого вы знали, не тот, кто в прошлом году стоял на этом же самом месте и читал вам доклад на тему «Некоторые аспекты применения семейного законодательства при определении собственника имущества в случае убийства/самоубийства одного из супругов».

Майлсу пришлось сделать паузу и подождать, пока в зале уляжется первая волна удивленного возбуждения. Затем он продолжил:

— Сегодня я хочу поговорить не на тему практического применения тех или иных законов. Я хочу обратиться к вам с чем-то гораздо более важным. Я хочу говорить с вами от души, говорить то, что идет из моего сердца. Ведь сегодня, пожалуй, впервые за всю мою профессиональную карьеру я стою перед вами открытый… словно раздетый… уязвимый… и влюбленный.

Это заявление не на шутку растревожило зал. Перешептывание переросло в глухой гул. Но Май-су не было дела до того, что сейчас о нем говорят. Не для того он зашел так далеко, чтобы теперь недовольство или непонимание кого-либо из коллег могли склонить его к компромиссу. Он решил высказать все, что считает нужным, невзирая ни на какие возможные последствия.

— Любовь, — произнес он с мудрой улыбкой на лице. — Мы, адвокаты, обычно избегаем этого слова. Согласитесь, это даже смешно — мы боимся того самого чувства, которое лежит в основе всех институтов и устоев общества, на нарушении которых мы с вами и зарабатываем свой хлеб. — Сделав паузу, он внимательно осмотрел зал и еще более торжественно произнес:

— Но сегодня я, Майлс Мэсси, взошел на эту трибуну, чтобы сказать вам: не нужно бояться любви. Не нужно стыдиться любви. Потому что любовь… это благо.

Майлс заметил, как некоторые адвокаты в зале стали обмениваться многозначительными взглядами, в которых читался невысказанный вопрос: «А он случайно не под кайфом?» Кое-кто из слушателей начал нервно кашлять. Да и вообще большей части аудитории от его слов явно стало как-то не по себе. «Ничего, — успокоил себя Майлс, — правда редко бывает сладкой на вкус». Собравшись с мыслями, он продолжил:

— Я, конечно, прекрасно отдаю себе отчет в том, что мое выступление можно выслушать со свойственным нам, адвокатам, профессиональным цинизмом. — При этих словах кто-то в зале одобрительно рассмеялся, решив, что раскусил, наконец затеянный Майлсом розыгрыш. — Цинизм — это убежище слабых, эгоистичных и эмоционально парализованных людей. Профессиональный цинизм — это этикетка, под которой мы пытаемся скрыть иной, куда менее привлекательный товар — наше безразличие к чужим чувствам и страданиям, нашу бесчеловечность. Цинизм — это еще и наши защитные доспехи, которые мы надеваем, подобно гладиаторам, перед тем как выйти на бой.