Когда трубка нагрелась так, что стала жечь ухо, Дон тихо повесил ее на рычаг автомата. Нет, не то, не то…
Попытки как-то исправить положение, вырваться из дурманного омута становились все реже, все безнадежней. Потом прекратились совсем. Будь что будет…
Так легко и удобно катиться под гору.
Глава XVI
ГДЕ ЖЕ ВЫХОД?
Тер лежала на постели и рыдала. Она искусала тонкий платок, вымочила подушку. В комнате было темно. Она не зажигала огня. Отец уехал в клуб, мать… Впрочем, что дома мать, что нет — все одно, ее никто не видит. Слуги… Кто их замечает?
Так что Тер одна в доме. И может рыдать во весь голос. Но она плачет беззвучно. Только трясутся плечи, только искусана подушка.
Она не в силах кричать, — лишь вот так беззвучно рыдать.
В руках Тер зажат, скомкан клочок бумаги, порванный конверт валяется на полу. Что ж, не все ей писать анонимные письма. Пришел черед и получать…
Этот маленький конверт лежал в почтовом ящике среди десятков других. Горничная привычно разобрала корреспонденцию. Рекламные проспекты, объявления — в корзину, толстые пакеты, счета, письма на имя господина Лонга — его секретарю, а редкие конвертики для Тер — на поднос и ей в комнату.
Лениво и равнодушно Тер рвет конверты, пробегает глазами приглашения, сообщение о перенесенном экзамене, о ждущих ее в библиотеке книгах, анкету очередного опроса Института общественного мнения… А это что? Маленький листок, несколько строк на машинке.
Тер начинает читать. Она вскакивает. Приложив ладонь ко лбу, перечитывает еще раз и еще. Неизвестный доброжелатель раскрывает ей глаза на «этого подонка» Дона…
Лучше пусть она узнает сейчас, чем когда об этом заговорит весь университет. Неужели она слепа? Ничего не видит, не понимает? Если не верит, пусть засучит ему рукав, увидит следы уколов. И «растяжение» у него липовое. Вообще…
Ей трудно унять дрожь в руках. Она ложится на кровать. Главное, не поддаваться панике, не верить. Не верить клевете! Но зачем, кому понадобилось писать? Отвергнутому поклоннику, врагу Дона (разве у него есть враги?), ее, Тер, недоброжелательнице (при ее характере у нее таких немало), может, болельщикам «Бобров»?
Тер понимает, что не это главное, главное — правда ли то, что написано в письме.
Она начинает припоминать все их разговоры с Доном, его отлучки из дома, перемены настроений, перемены в лице, перемены в отношении с родителями, с товарищами, с ней. Вспоминает мельчайшие детали. Дрожанье рук, тени под глазами. Вспоминает историю с Ривом, историю с полицией.
Отдельные воспоминания складываются в общую картину. И тогда сомнений не остается.
Уткнувшись лицом в подушку, Тер рыдает.
Она лежит до сумерек, не выходя из комнаты, не отвечая на стук горничной.
Мелькают несвязные мысли. Если так, если Дон потерян, зачем он ей? Он недостоин ее да вообще недостоин жить. От таких надо отворачиваться, их надо гнать. Как все просто: порвать, уехать — новые люди, страны, впечатления. Все забудется, забудется Дон с его подлостью, предательством (разве то, что он делает, не предательство по отношению к Тер?), с его несчастьем, с его горем… Ну нет, так просто она его не отдаст. Она берет себя в руки. Идет в ванную, принимает душ. Приводит себя в порядок, переодевается.
Сжигает на огоньке зажигалки письмо, выбрасывает мокрый от слез, искусанный платок.
Спускается вниз. Предупреждает горничную?
— Я буду очень поздно. Пусть папа не беспокоится. Садится в машину и выезжает за ворота. Теперь Тер спокойна. От отца она унаследовала энергию и самообладание, они пригодятся ей сейчас. План ясен. Прежде всего разыскать Дона. Убедиться, что письмо не лжет. Поговорить с ним. Немедленно принять меры. Врачи, психиатры, лучшие специалисты, она всех поднимет на ноги. Деньги есть. Продаст драгоценности, подарки отца, займет, найдет. Если нельзя иначе, посвятит в тайну отца. Скажет, что иначе… Потом увезет Дона куда-нибудь. Лучше всего на яхте отца в море, подальше от всех, от соблазнов, от забот. Далее пусть Дон перейдет в другой университет, она тоже, в крайнем случае. Главное — действовать, действовать, не теряя ни минуты! Так просто она его не отдаст! Она еще поборется, увидим, кто окажется сильней — эти проклятые порошки, эти спекулянты-убийцы (о господи, как Тер их ненавидит!) или она, готовая отдать все ради его спасения! Увидим!
Тер не успевает опомниться, как оказывается у дома Дона. Не выключив мотора, взбегает по ступеням, забыв о звонке, стучит кулаком в дверь.
Открывает отец Дона, в глазах его страх. Но, увидев Тер, н успокаивается.
— Где Дон? — опрашивает она, не здороваясь.
— Его нет…
— Где он?
— Не знаю. — Старик опускает глаза.
Минуту Тер внимательно смотрит на него, затем хватает за отвороты поношенной куртки. Приближает лицо, шепчет:
— Почему вы мне не сказали? Почему? Ведь это ваш сын!
В глазах старика она читает внезапно такую боль, такую безысходную тоску, что ей становится стыдно.
— Тише, — губы его еле шевелятся, — мать…
— Давно? Вы давно знаете?
Старик только безнадежно машет рукой. Он и сам не ответил бы на этот вопрос. Знает? Он ничего не знает. Он чувствует. Но когда отец чувствует, это больше, чем знать…
— Где он сейчас может быть?
— Не знаю…
— Когда он вернется? Когда он возвращается в… эти дни?
— В двенадцать, может быть, в час… Он не любит теперь, чтобы мы дожидались его. В доме должно быть темно. Мы должны спать. Как будто мы можем уснуть…
Тер минуту о чем-то раздумывает, потом поворачивается.
— Погоди, Тер!.. — Отец хватает ее за рукав, — Как ты думаешь… Удастся… спасти… Как?
— Да! — твердо бросает Тер.
Она быстро сбегает по ступенькам, вскакивает в машину и на полной скорости исчезает за углом.
Отец Дона, сгорбившись, долго смотрит вслед машине.
Тер возвращается домой, не обращая внимания на краевые огни светофоров. Она влетает в гараж. Машины отца нет. Значит, он еще не приезжал. Она быстро пересаживается в свою «зимнюю» машину — тоже «бьюик», только синий, закрытый.
Через минуту опять несется по улицам вечернего города и, подъехав к дому Дона, останавливается на противоположной стороне. Выключает мотор.
Ей холодно, она плотнее закутывается в пальто. Потом не выдерживает и включает отопление. Нажимает рычажок приемника. Передают музыку, затем последние известия, снова музыку.
Она ждет час, два, три…
Дон появляется в половине первого.
Он идет медленно, слегка размахивая руками. На губах блуждает улыбка, неподвижный взгляд устремлен в пустоту. Плащ распахнут, голова не покрыта. Тер выходит из машины и быстро направляется ему навстречу.
Дон останавливается. На мгновение лицо выражает растерянность, удивление, страх. И вдруг он начинает радостно улыбаться.
— Тер, — говорит он, медленно произнося слова, — это ты. Тер? Я рад. Мне хорошо.
На глазах Тер выступают слезы. Но усилием воли она подавляет в себе жалость, волнение.
Молча берет Дона за руку и, как ребенка, подводит к машине, сажает рядом с собой. Включает скорость.
Они едут молча.
Дон, блаженно улыбаясь, полузакрыв глаза, откинулся на сиденье. Тер, сжав губы, нахмурив лоб, напряженно вглядывается в темноту.
Наконец машина останавливается в каштановой аллее. В «их» аллее. В машине тихо звучит музыка, лица освещает зеленоватый свет от щитка. Тер поворачивается к Дону и говорит:
— Я все знаю!
Он ласково улыбается, не открывая глаз. Кивает головой.
— Ты слышишь, Дон, я все знаю!
Неожиданно она включает плафон, решительным движением задирает ему рукав плаща, свитера, обнажает предплечье. На нем маленькие голубые точки — следы шприца.
Усталым движением Тер опускает рукав, выключает плафон. Сидит неподвижно. Преодолев минутную слабость, снова поворачивается к Дону.
