На пороге стоял Рив. Но в каком виде! Дон даже не сразу узнал его.
Голова Рива была перевязана грязной тряпкой, один глаз закрыт огромной лиловой опухолью, распухло и все лицо. Потолстевшие разбитые губы еле цедили слова, половины зубов не хватало. Правая рука висела на перевязи. Он хромал и весь как-то ссутулился.
— О господи, проходи…
Конечно, появилась мать. Перебинтовала голову, сменила повязку, смазала чем-то лицо. Принесла горячий чай.
Отец все это время молча курил, озабоченно поглядывая на Рива. Он ничего не говорил, не задавал вопросов. Когда мать кончила хлопотать, а гость поел, он так же молча ушел к себе. Рив и Дон остались одни.
— Ну? — спросил Дон. — Я надеюсь, ты не будешь рассказывать мне сказки, что поскользнулся на банановой кожуре или случайно столкнулся в темноте с бульдозером?
Рив молчал. Дон, ничего не говоря, взял его за руку и увел к себе в комнату. Закрыв дверь, он яростно зашептал:
— Тебя избили! Кто? И за что? За то, что привел меня в курильню?
— Что ты! — испуганно запротестовал Рив. — Что ты! К тебе это не имеет никакого отношения. И вообще ко всей этой истории. Тут совсем другое дело. Понимаешь, в тот вечер я провожал Эруэль домой. Вдруг на нас набросились пятеро. Что я мог сделать? Надо было в первую очередь ее защитить, я одному — р-раз! Другому…
— Слушай, — перебил Дон, — ты что, меня за ребенка принимаешь? Кому ты рассказываешь свои сказки? Р-раз, два! Совсем заврался! Думаешь, я не понимаю, что ты сам эту дрянь куришь! Не спорь! Врач прямо тогда тренеру сказал: мол, наркоман ваш Рив, и все тут! Так что перестань мне голову морочить! И Эруэль небось ты придумал!
— Неправда, неправда, — зашамкал разбитым ртом Рив. — Я ее люблю, и ее надо спасти. Если хочешь знать, я потому и попробовал марихуаны, чтоб узнать, что ее привлекло. Только поэтому…
— Какой марихуаны? Она опиум курила.
— Какая разница! — безнадежно махнул рукой Рив. — Опиум, марихуана, героин — все одно. Вот попробовал бы, знал, каково ей!
— Что ты пугаешь? — Дон возмущенно фыркнул. — Ты же мужчина, сам говорил, что нам с тобой нипочем. И мне действительно нипочем. А ты, я вижу, уже пристрастился. Наверное, заодно теперь со своей Эруэль. Уж не ее одну, а обоих вас спасать надо! Так?
— Кто раз попробует…
— Опять ты за свое. Если хочешь, я раз попробую, и два, и три. И ни разу потом не притронусь. Подумаешь, гипноз какой! Раз попробовал, уже нельзя оторваться. Эруэль — девушка, ей, может, трудно. Но уж тебе-то! Здоровый парень, а…
— Конечно, Дон, конечно… — Рив улыбался кривой улыбкой, на его изуродованном лице она казалась особенно жалкой и вымученной. — Ты сильный, я слабый. Но и я могу без этого. Просто мне надо знать, что чувствует Эруэль. Я тогда могу говорить с ней на одном языке. Да она не слушает меня! Вот тебя б она послушала. Поговори с ней. Сам попробуй или не пробуй, как хочешь, а поговори. Я уверен, она послушает тебя. Лучше, конечно, если б ты понимал, в чем дело. Я вот тут принес… если захочешь… вот…
Он неуверенно вытащил здоровой рукой завернутые в бумажку две сигареты, обычные сигареты, разве что чуть потолще, и протянул их Дону.
Не говоря ни слова, Дон выхватил сигареты и бросил их в угол, под кровать.
— Ты что? Совсем рехнулся? Еще этого мне не хватало! И так поговорю. А что при этом испытывают, я понимаю. Достаточно на тебя, дурака, посмотреть. Ну что с тобой делать? — уже смягчаясь, сказал Дон, глядя на своего несчастного приятеля.
— Помоги мне, Дон, помоги, — жалобно заговорил Рив, — ведь ты же обещал. Ну, пожалуйста!
— Да помогу, помогу. Но как?
— Слушай, Дон, давай пойдем к ней домой. Поговори. Она объяснит, в чем трудности, не хочешь — не пробуй. Хотя лучше бы самому… Ладно, ладно, не надо! Но поговорить-то ты можешь?
— Хорошо, — со вздохом согласился Дон. — Если честно, не очень мне твоя Эруэль нравится.
— Что ты, ты не знаешь ее, — без особенного энтузиазма возразил Рив.
— Бог с ней, это твое личное дело. Но одно скажу тебе твердо: если ты по-прежнему будешь мне без конца врать, я палец о палец не ударю, чтоб тебе помочь. Кто тебя избил?
— Клянусь тебе, Дон, все было, как я сказал.
— Опять врешь!
— Да нет, правда же. Просто я не знаю, кто они и за что. Может, ты и прав: подослал хозяин курильни, на нее ведь был полицейский налет…
— Знаю, знаю, — проворчал Дон.
— Откуда? — удивился на этот раз Рив.
— Читай газеты. Словом, хозяин решил, что ты привел меня, человека ненадежного, подозрительного, и я выдал курильню полиции…
— Да что ты!
— И правильно решил. Я сообщил в полицию. Рив уставился на Дона, не в силах вымолвить слова.
— Представь, мы с Тер. Умные люди нам посоветовали. Вот мы и написали анонимное письмо.
— Как ты мог!
— Так вот и смог. (Дон не очень был уверен в своей правоте и, как часто происходит в таких случаях, говорил особенно агрессивно.) Тебя же, дурака, выручал и твою Эруэль. Вот прикрыли курильню, некуда ей теперь ходить — может, курить перестанет.
— Эх, Дон, — Рив горько усмехнулся, — разве это ее остановит? Нет опиума, есть марихуана. Будет ее курить. Или героин нюхать, кокаин колоть. Мало ли что еще есть!.. Нет, ты не понимаешь! Если б ты попробовал хоть раз, то понял, что это такое.
— О господи, ну попробую, попробую! Но что толку? Я-то все равно не пойму, почему без этого нельзя обойтись. Мне-то раз плюнуть. Это она не может. Ладно, обещаю тебе одно: пойдем к ней опять — и поговорю.
— Спасибо, Дон, спасибо! Ты настоящий друг. Может, сегодня…
— Нет! Хватит мне ночных похождений. Сегодня я буду спать. Да и тебе не мешает.
— Да, да, тогда завтра, ладно? Я пойду. — Рив захромал к двери.
— Никуда ты не пойдешь. Сегодня, а если надо и завтра останешься у меня. Только позвони родителям, успокой. Они с ума сходят. Свинья ты все-таки, Рив. Они даже в полицию обращались…
— В полицию? — испуганно переспросил Рив.
— А что ж ты думаешь? Пропал, даже позвонить не удосужился.
— Сейчас позвоню, сейчас… — засуетился Рив. — Зачем же в полицию…
В тот вечер он остался ночевать у Дона, во сне стонал, вскрикивал, и Дон почти не спал.
На следующий день они отправились к Эруэль. Этот поход оказался еще более безрадостным.
Они долго ехали в дребезжащем вагоне надземной городской дороги, потом медленно тащились (Рив не мог быстро ходить) по окраинным улицам, пока не пришли в один из тех районов города, где трущобы настолько страшны, строения настолько дряхлы и непрочны, что угрожают обвалиться в любую минуту. Армии крыс полновластно хозяйничают в этих жутких городских заповедниках. Многие жильцы покинули свои ветхие жилища, и те стоят заброшенные, без света и воды, с выбитыми стеклами и распахнутыми дверьми. Только ветер гуляет по коридорам и пустым комнатам, гоняя бумагу, мусор, окурки.
Рив привел Дона в один из таких домов. По скользкой от нечистот лестнице, задыхаясь от зловония, они поднялись на пятый этаж, прошли по коридору и оказались в комнате, освещенной керосиновым фонарем. Окна были завешены армейскими одеялами, чтобы ветер не врывался через разбитые стекла.
На полу валялись матрацы, накрытые грязным бельем. Столами и стульями служили картонные ящики из-под макарон.
На одном из ящиков, съежившись, сидела Эруэль. Когда они проникли в комнату, она устремила на вошедших недовольный взгляд.
— Чего пришли? Принес?
— Принес, принес, — проворчал Рив, — а ты тоже не забывай уговора.
Она выглядела еще более жалкой, чем в курильне. На ее худые плечи был наброшен рваный, засаленный халат, ноги всунуты в мужские армейские сапоги на байке доброго сорок пятого размера. В комнате, несмотря на закрытые одеялами окна, дуло из всех щелей, газетная бумага, накрывавшая ящик-стол, слегка шевелилась.
— Давай! — обратилась она к Риву, закатывая рукав на невозможно худой руке.
— Слушай, Эруэль, он хочет поговорить с тобой. — Рив указал на Дона.
