Все наши комплексы рождаются в детстве. Мы очень восприимчивы, верим взрослым на слово – и любое неосторожное слово, любая не так и не вовремя сказанная фраза способны нанести непоправимый вред, оставить шрам в душе… Взрослые почему-то не осознают этого. Когда у меня будет дочь, я буду другой…

Моя мама к моим двенадцати годам успела основательно потрудиться на поприще развала моей психики и утверждения в моей голове различных комплексов по поводу внешности и манеры вести себя, а потому появление Алекса было практически неизбежным. Может, он просто оказался в удачное время в удачном месте? Интересно, вспоминает ли он маленькую нервную девочку в костюме кометы? Плащ был сшит специально, а водолазка – бабушкина, парадная. Через четыре года после нашей первой встречи она была забыта у него дома возле дивана в огромной плетеной корзине с орехами. В те мои двенадцать лет я не воспринимала его никак – просто взрослый дядя. Но яркий и красивый, вроде как англичанин, ласковый и заинтересованный во мне – только вот почему? Почему – я? Та встреча в закутке возле кабинета труда изменила всю мою жизнь, как в рассказе Брэдбери меняет эволюцию человечества смерть единственной бабочки. Второй этаж, наш новогодний утренник, я честно отработала свой номер под пристальным взглядом классной руководительницы и хотела домой. В школе меня ничто не удерживало. Но уйти раньше было нельзя, вот я и вышла передохнуть. И вот там-то он и наколол меня на свой ласковый взгляд, как коллекционер – бабочку на булавку. Сейчас кто-нибудь сказал бы – педофил. Пусть даже педофил. Он пришел, чтобы мне помочь, – это я поняла сразу. Потом быстро забыла – дети с трудом держат в голове такие вещи, особенно когда у них полно других занятий.

А он наверняка запомнил…

Целый год мы учили друг друга нормально писать: он меня – по-английски, я его – по-русски. Я смеялась над ним в каждом письме, советовала книжки из моей школьной программы. Он читал, привыкал, но не упускал случая подколоть и меня. Кем он был для меня? Что это было? Pen-friend?.. Он был другим, он был взрослым. Я писала ему глупости, наклеивала медвежат, рисовала смешные картинки. Бумага все стерпит.

Сейчас я думаю – на что он «разводил» меня, чего хотел от девочки-подростка? Если рассудить трезво – зачем ему эти проблемы, ведь он уже тогда был взрослым красивым мужчиной, не по-европейски рано закончившим все возможные виды обучения и уже вовсю вкалывающим в бизнесе отчима. Вокруг наверняка были такие же взрослые красивые девушки – без всяких проблем, ищущие его внимание, ловящие взгляд. Наверняка.

Торги по продаже «Дружбы» затянулись на три долгих месяца. И вот тут у «Золотой улицы» случились крупные неприятности. Озлобленный несговорчивый чиновник нашел-таки зацепку – и на фирму тут же завели уголовное дело. Мне в тот момент неплохо было бы сесть и крепко подумать, а стоит ли заниматься продажей своей конторы дальше, но проблем было и без того по горло: мне приходилось общаться с журналистами, представителями власти, как-то поддерживать разъяренного босса, принимая на свою бедную голову весь его гнев. Это изматывало больше морально, чем физически, да еще и Геннадий периодически впадал в истерическое состояние, и я на правах приятельницы была вынуждена успокаивать еще и его. Мужчины слабы перед лицом реальной опасности или при малейшем намеке на неприятности, и только женщина старается до последнего сохранять здравый рассудок. Чем, собственно, я и занималась. Начались ожидаемые перебои с поступлением денежных средств, а потому я все-таки подготовила все документы на продажу «Дружбы». Но попросила сперва Геннадия забрать весь пакет к себе в офис для внутреннего аудита, пообещав, что завтра после обеда заеду сама.

К такому повороту событий я оказалась не готова. Возле офиса «ЗУ» стояли несколько милицейских машин. Я заметила их практически сразу, едва только приблизилась к воротам, а потому, насторожившись, решила не заезжать во двор, а припарковать машину где-нибудь в ближайшем переулке. Какое-то шестое чувство не давало мне направиться сразу в офис, а потому я, устав бороться с интуицией, зашла на детскую площадку и набрала номер Геннадия. Телефон молчал. Гудки шли – без ответа. Я позвонила секретарше, и та приглушенной скороговоркой выдала, что в офисе производится изъятие документов, а всех сотрудников заперли в переговорной и отобрали телефоны. У меня от такой новости подкосились ноги, я без сил плюхнулась на ближайшую лавочку и задумалась. Перед глазами мелькнула весьма неприятная картинка: в руки какого-нибудь следователя попадает мой не учтенный нигде договор, мои подписи за получение ежемесячных денег, а главное – пакет документов по продаже «Дружбы». Генеральным директором числился Рома, я формально была только его заместителем, но и учредителем тоже являлась. Голубое небо над головой вдруг показалось закрытым решеткой…

Я стала набирать номер мужа, но вовремя сообразила: телефоны прослушивались службой безопасности «ЗУ», и где гарантии, что сейчас прослушку не возобновят следователи? Нет, лучше не совершать резких движений – так шансы спастись гораздо выше…

Телефон внезапно завибрировал в руке, от неожиданности я едва не упала с лавки. Пришла эсэмэска с незнакомого номера. Текст гласил: «То, что тебе нужно, у меня в пиджаке. Геннадий».

Я выдохнула с облегчением, но тут же поняла новую проблему – а как я достану пиджак? Нельзя ведь пройти сквозь милицейское оцепление с невинным лицом и фразой «да я только одежду возьму». Я беспомощно осмотрелась по сторонам и поняла, что делать. К зданию, где располагался офис, примыкал один из торговых центров, принадлежавших «ЗУ». Его крыша располагалась вровень с окнами третьего этажа, и как раз через одно из этих окон я могла бы попасть в помещение. В торговом центре шла обычная жизнь – его никто не тронул, оцепления вокруг не было, и я ринулась туда, прямиком в кабинет управляющего. Тот сперва отказывался верить в происходящее, но я подтащила его к окну, отдернула жалюзи, и Иван Игнатьевич, оттолкнув меня, кинулся к сейфу и начал быстро скидывать бумаги в полиэтиленовый пакет.

– Иван Игнатьевич, как мне на крышу попасть?

– Сдурела? Тебе зачем на крышу-то? Вали-ка отсюда подальше, – не прерываясь, посоветовал управляющий, но я взмолилась:

– Да поймите вы, там, в офисе, практически на каждом столе лежит компромат на меня!

– И что – по всем столам собирать пойдешь? В обход ментов или на их изумленных глазах?

Это меня взорвало: однажды я спасла его задницу от увольнения, прикрыв кое-какие махинации, а теперь он тут упражняется в остроумии, когда мне, может, на свободе осталось быть полчаса-час!

Об этом я и напомнила Ивану Игнатьевичу, пообещав попутно, что в случае чего он отправится на нары вместе со всеми.

Через пять минут я уже стояла на подоконнике чердака подсобки магазина. Как в кино – впереди метров пятьдесят покатой крыши, окна переговорной, в которой заперты сотрудники офиса, и призрачная надежда попасть в здание незамеченной. А ведь потом предстоит вернуться сюда – тем же путем. А если порывом ветра захлопнет окно? А если кто-то из милиционеров выглянет и узрит мои маневры? Господи, как мне страшно… Но выхода нет…

Первый шаг – и я со свойственной мне неловкостью тут же обдираю до крови руку, схватившись за железный откос. Обожгло так, что нечем стало дышать. Мелькнула шальная мыслишка повернуть, но куда – навстречу нарам и тюремному сроку? Нет, нет! Надо идти… я сильная, я справлюсь, я смогу…

Страшно дается только первый шаг, потом уже как-то легче. Я медленно продвигалась вперед и боялась даже опустить глаза – внизу, во дворе офиса, курсировали люди с автоматами, и стоило хоть кому-то поднять голову… Нет, нельзя об этом. Со мной ничего не случится, ни-че-го! Чертова циркачка, мадам Чинизелли… господи, мне бы только выбраться – и я уеду, плюну на деньги – и уеду хоть ненадолго… Еще шаг – и я на подоконнике. Это окно вело не в переговорную, а в соседнюю комнату, но зато было открыто. Черт! Я зацепила ногой цветочный горшок, и тот повалился на пол, усугубив и без того творящийся в кабинете беспорядок. У меня перехватило дыхание – а что, если на звук кто-то войдет? Выждав пару минут, я двинулась к двери. Ручка пошла вниз почти бесшумно, я осторожно выглянула – коридор пуст. До переговорной двадцать пять метров – или больше. Все просматривается камерами наблюдения. Как узнать, кто сейчас сидит за пультом? Двадцать пять метров, которые могут перечеркнуть всю мою жизнь – весь мой непростой путь к деньгам, к стабильности, к каким-то перспективам. И только одна трагическая ошибка, поставившая под удар все… Надо заставить себя идти, надо! Но ведь дверь переговорной наверняка заперта… и – о, чудо! – она вдруг открылась, и в коридор вышел омоновец. Вынув мобильник, он принялся куда-то звонить. «А ведь в коридоре у нас телефоны-то не ловят!» – мелькнуло у меня в голове. Как-то недавно мне пришлось едва ли не на улицу бежать, когда нужно было позвонить маме с какой-то важной просьбой. Так и есть – сейчас он тоже будет пробовать набрать номер через каждые пятнадцать метров, пока не скроется за поворотом на лестницу. Ну же, давай, родной, давай… Все, можно! Только бы не передумал, только бы не вернулся…