Алекс исчез. Исчез внезапно, не объясняя причин. Просто пропал. Мы должны были встретиться в лондонском кафе «Старбакс», я отчаянно опаздывала, все смотрела на часы и торопила водителя – Алекс не терпел опозданий, всегда приходил в ярость, если приходилось ждать. Но именно сегодня приехала моя подруга, мы не виделись около трех месяцев, а потому заболтались, и я совершенно упустила из виду, что время близится к четырем.

Я вошла в пустой полутемный зал кафе и огляделась. Вот наш любимый столик, именно там, у окна, мы всегда сидели и часами разговаривали. В такие моменты я всегда вспоминала самую первую встречу наедине с Алексом еще в Москве. Что он, такой удивительный, прекрасный просто принц из наивной детской сказки, нашел во мне, сопливой шестнадцатилетней девчонке, – я никак не могла понять, как не понимаю этого до сих пор. Сейчас я стала совсем другой… и внешне, и внутри, и в этой моей перемене тоже его вина. Вина – потому что нельзя, нечестно… ох, не могу, мне все еще больно.

Итак, я вошла в кафе, Алекса не было. Подскочил официант в длинном черном фартуке, пригласил располагаться.

– Здесь должен был ждать мужчина…

– Сомневаюсь, мисс, у нас с самого утра почти нет клиентов. Но, возможно, его задержали дела?

– Я подожду.

Опустившись за столик, я заказала любимый латте с карамельным сиропом и погрузилась в ожидание. Скорее всего, Алекс разозлился и теперь дома накажет меня за опоздание.

Я провела в кафе остаток дня – он так и не пришел. Его телефоны молчали, в офисе мне ответили, что он не был там уже два дня. Это было странно и необъяснимо – Алекс деловой человек, европеец, он не мог себе позволить забыть о бизнесе даже на час, и вдруг… Я не находила причины, которая могла бы заставить его так поступить.

Нужно было идти домой, и я кое-как уговорила себя встать и пошла к выходу. Ноги несли меня куда-то прочь от кафе, и в итоге я оказалась в городском парке на большой каменной скамье. Трель мобильного в кармане вывела из оцепенения. Звонила его мать.

– Будь ты проклята, будь ты проклята, это все ты… – услышала я, но не удивилась. Отношения у нас никогда не были безоблачными. – Ты извела моего сына, это ты, ты… – Ее голос становился все звучнее и сорвался в истерический визг: – Ненавижу, чтоб тебе сгореть!

Сгореть… Господи, да что ты знаешь об этом – ты, благополучная мать благополучных с виду сыновей! Если бы ты видела, что сделал однажды со мной твой любимый сын, если бы только я могла показать тебе ожоги, оставшиеся на моей коже… Но ты, разумеется, не поверила бы. Ты всегда ненавидела меня, всегда хотела ему другую жену – тихую, покорную армянскую девочку, а не меня – русскую, так непохожую на ваших женщин. Но Алекс меня любил – и даже то, что он делал иной раз со мной, было как раз от невозможности выразить любовь иначе. Он хотел меня целиком, жаждал полностью подчинить себе – и не понимал, что для этого ему не нужно насилие: я и так принадлежу ему до последней капли. Вся – его, и за одно ласковое слово, за один взгляд, за одно нежное прикосновение я готова умереть…

– Да скажите же мне, ради бога, что произошло! – вклинилась я в рыдания свекрови.

– Его нет! – рявкнула она так, что я вздрогнула. – Исчез – осталась только ты! А лучше было бы наоборот!

В принципе в периодических исчезновениях Алекса не было ничего необычного. Он мог уехать, не предупредив, и вернуться через неделю-полторы с каким-нибудь подарком и букетом цветов как ни в чем не бывало, поцеловать меня и небрежно спросить:

– Скучала, любимая?

Я никогда не спрашивала, куда и зачем он отлучается, где пропадает, почему возвращается домой со странным блеском в глазах, почему пару дней после возвращения находится в возбуждении и вообще ведет себя необъяснимо. Я хорошо знала причины этих отлучек, но говорить об этом не решалась – знала, что не поймет, рассердится, накажет.

В самом начале нашей совместной жизни я позволила себе задать вопрос. Нет, не так. Алекс пропал внезапно – просто исчез на неделю. Я в панике звонила его родственникам, пыталась дозвониться ему – но оба телефона не отвечали. Я сходила с ума от страха, от тревоги и от того, что мне казалось – все, он меня бросил, я его не увижу никогда. А воскресным вечером он как ни в чем не бывало открыл дверь, бросил у порога спортивную сумку и шагнул ко мне, замершей у камина:

– Здравствуй, Марго. Скучала?

– Где ты был? – тоном сварливой бабы осведомилась я, с удивлением отметив, что даже голос мой изменился.

– У меня были дела, – все еще спокойно ответил он, снимая пиджак.

– Дела?! Что это за дела, о которых нельзя предупредить заранее?!

– Марго! – предостерегающе произнес Алекс, но я и это проигнорировала:

– Я восемнадцать лет Марго! Где ты был?!

– Ты не вправе задавать мне такие вопросы.

– Да ты что?! А я кто? Не жена тебе?

– Это не дает тебе права…

– Да что ты заладил?! Говори, где был! – заорала я, не помня себя, и тут-то и случилось…

Алекс схватил с каминной полки канделябр на двенадцать свечей и что есть силы швырнул в меня. Будь я меньше ростом – и железяка с зажженными свечками раскроила бы мне голову, а так удар пришелся в плечо, но на мне была синтетическая водолазка, моментально вспыхнувшая на груди… Я онемела от шока, стояла и смотрела, как горит одежда, а вместе с ней уже и кожа на груди. Гортанный вскрик пришедшего в себя Алекса вывел меня из ступора, я сразу почувствовала боль, упала на пол, пытаясь сбить пламя. Он накинул на меня пиджак, бросился в кухню и вернулся с кувшином воды, вылил ее на тлеющую водолазку. Сбить пламя удалось, но расплавившаяся синтетика впаялась в кожу на груди, причиняя невыносимую боль. Алекс, совершенно обезумевший от содеянного, метался вокруг и выкрикивал что-то по-армянски. Я слышала, как он звонит врачу, просит его приехать быстрее, но от боли сознание мутилось.

Очнулась я в спальне на кровати, коснулась рукой груди и обнаружила повязку. Резкий запах лекарства ударил в нос, я поморщилась и чихнула.

– Марго…

Я с трудом повернула голову и увидела сидящего рядом на кровати Алекса.

– Детка, прости… я не понимаю, что на меня нашло…

Я промолчала. Но больше никогда не осмелилась задать ему этого вопроса – «где ты был?».

Даже спустя годы воспоминания об этом причиняли боль.

Нет, лучше вспомню что-нибудь другое. Например, как мы впервые оказались в кафе. Я никогда прежде не была в кафе с мужчиной – да и вообще не была на свидании, мне просто некогда было гулять и развлекаться, а уж о кавалерах вообще речи не шло – я училась, занималась спортом и потакала капризам мамы. И вдруг – он. Такой взрослый, красивый и необыкновенный. Я смотрела во все глаза, боялась дышать, открыть рот, чтобы не сморозить глупость и не показаться малолетней дурой. И запах… такой удивительный запах, окутывавший его, как плащ… Единственным знакомым мне в то время ароматом был тройной одеколон, ибо ничего другого в продаже не появлялось. И вдруг – Алекс… и я не выдержала. Когда мы выходили из кафе, я вдруг поддалась необъяснимому порыву и прижалась лицом к его свитеру, вбирая в легкие этот изумительный аромат. Алекс отстранил меня, жестко взглянул в лицо и дал такую оглушительную пощечину, что я едва не упала.

– Кто позволил тебе? – негромко спросил он, но в его голосе совершенно не было злости.

Я подняла на него наполнившиеся слезами глаза и в этот самый миг поняла – никогда, просто никогда я не ослушаюсь его, не сделаю ничего против его воли, и любое его слово и желание будут для меня законом. Мне было семнадцать лет…

Никогда прежде я не задумывалась о том, что захочу настолько подчиниться мужчине, что совершенно забуду о себе, растворюсь и слепо доверю свою жизнь человеку, чья фантазия простиралась далеко за пределы разумных обывательских понятий. Но Алекс… это другое. Совершенно не то, к чему я привыкла, – ведь, несмотря на занятость, у меня все-таки были поклонники – мальчики из школы, теннисной секции, да и просто знакомые. Но ни к кому из этих приглаженных, хорошо воспитанных и нормальных во всех отношениях юношей я не испытывала того, что до сих пор чувствую к Алексу. Я не могу объяснить, ни один нормальный человек никогда не поймет – это за пределами общепринятого. Но все, что он говорил и делал, становилось для меня непреложной истиной, догмой, которую не обсуждают, о которой не думают и не рассуждают, а просто слепо доверяют и принимают как единственно верное. Я не могу сказать, что в то время это уже была любовь, но и жить без него я не могла. И с течением времени осознала, что никого в этом мире не любила так, как Алекса, – до сих пор, хотя вот уже восемь лет как замужем за Ромой. Никогда прежде я не думала, что смогу лечь в постель с другим мужчиной, смогу обнять и поцеловать кого-то, отличного от моего необыкновенного Алекса, моего мучителя, демона – и ангела в одном лице. Рома нормален до мозга костей, до икоты, до мучительно стягивающей челюсти тоски. Но именно он помог мне в определенный момент не сойти с ума, не броситься под машину, не начать употреблять наркотики – хотя соблазны были. Рома предан мне без оглядки, прощает мои капризы и завихрения, терпеливо сносит мои придирки и мимолетные романы, возникающие там и тут. Кто, как не он, всегда готов подставить мне плечо и выслушать нытье по поводу неудавшейся жизни… Я за все благодарна ему, но из благодарности никогда не возникает страстное и сильное чувство, зовущееся любовью, как это ни прискорбно звучит. Он предан мне, как пограничная овчарка, – но разве это можно считать любовью? Конечно, нет. Мне порой бывает очень жаль его – но ничего поделать я не могу. Он не нужен мне как муж и мужчина – возможно, именно поэтому вот уже восемь лет мы безуспешно пытаемся родить ребенка, которого я страстно желаю. Но как может родиться малыш от нелюбимого мужчины? Вот и я говорю – никак…