Подруги наперебой пытаются внушить мне чувство вины, но безуспешно. Я не испытываю угрызений совести – зачем? Если судьбе было угодно распорядиться так, чтобы у нас с Ромой не было детей, – какой смысл грызть себя и пытаться что-то изменить? Наверное, честнее было бы развестись и дать мужу возможность строить свою жизнь отдельно от меня, но Рома и слышать об этом не желает. Значит, его все устраивает.

У «Золотой улицы» начались небольшие проблемы как раз в той области, которую курировала именно я. Неожиданно не заладились отношения с одним высокопоставленным чиновником, который потребовал неоправданно большую сумму «отката». Руководство «ЗУ» же было мною приучено к тому, что все подобные вопросы можно решить «малой кровью». Площадка была уже освоена, однако для продолжения строительных работ требовалась ощутимая сумма денег – а новоиспеченный чиновник в жесткой форме потребовал увеличить долю, мотивируя это высоким риском для своего положения. Каждый день на объект приезжали все новые проверяющие, рыли с добросовестностью бульдозеристов, стараясь найти нарушения, а зачастую и просто открыто вымогали деньги. Финансы проблемой не являлись, но босс «ЗУ», возомнивший себя уже почти богом, полагаясь на доброе имя и авторитет своей фирмы, платить никому не собирался. Он надеялся найти управу на зарвавшегося чинушу. Кроме того, отступать было уже поздно и некуда – площадка освоена, в рекламу проекта вложены огромные деньги, а в поддержку рекламной кампании мы успели провести в самом центре Москвы грандиозный концерт с приглашенными западными звездами. Это, в свою очередь, потребовало привлечения дополнительных инвесторов. Словом, отступить означало потерять такую сумму, что даже озвучить страшно.

Я советовала боссу заплатить несговорчивому чиновнику, но он не слушал ни меня, ни даже Рому, с мнением которого считался. Я смутно чувствовала, что в последнее время «Дружба» начала раздражать босса – все-таки несколько клиентов, помимо «ЗУ», у меня сохранились, и их делами я тоже занималась. Возможно, он боялся, что какая-то информация по сделкам «ЗУ» может просочиться куда не надо. Это, разумеется, ему не нравилось – как раз в этом году он вошел в сотню самых обеспеченных людей России. Вероятно, именно этот факт придал ему дополнительной уверенности в себе и собственных безграничных возможностях, а потому босс неожиданно решился предложить мне некое мероприятие, от которого, на его взгляд, я не смогла бы отказаться.

…Однажды рано утром он вызвал меня к себе. Это против правил – босс прекрасно знал, что я «сова», а потому с утра мало что соображаю и вообще с трудом принимаю решения и воспринимаю информацию. Кроме всего, мне пришлось больше двух часов провести в приемной, изнывая от борьбы с сонливостью и мук неведения. Когда же наконец мне позволено было войти, босс с отеческим радушием усадил меня на диван и по обыкновению принялся разводить вопросами на откровенность и жалобы. На какой-то момент мне показалось, что он видит во мне не преуспевающую бизнес-леди, а обычную женщину, совсем еще молодую, слабую и уставшую, несчастную в личной жизни, вечно носящуюся со своим гениальным, но совершенно никчемным в быту супругом. Расчет его был прост – предложить мне помощь и опеку, этакое «сильное мужское плечо», «надежную спину», «уютное крыло», к которым подспудно стремится каждая женщина.

Я в этом плане не была исключением. Жизнь с Алексом приучила меня к мужчинам с доминантным типом поведения, склонным принимать решения в одиночку, способным управлять не только собственной жизнью, но и моей тоже. Рома же в этом плане абсолютный младенец, он даже одеться с утра не мог без моей помощи – я подсказывала, какую рубашку, свитер, джинсы и носки стоит выбрать сегодня. Так что тут босс не ошибся, стараясь давить именно на мою склонность к подчинению. Его предложение продать «Дружбу» не выглядело наглым поглощением мелкого бизнеса крупным. Он дипломатично предложил моей фирме влиться в группу его компаний с сохранением всего штата.

– А еще ты сможешь сэкономить на офисе, Марго.

Предложение выглядело вполне заманчиво. Времени на остальных клиентов у меня все равно уже не оставалось. Но решить вопрос самостоятельно я не могла. Не то чтобы слово Ромы для меня так уж важно, но и «сохранить лицо» тоже хотелось, а потому я попросила у босса пару дней на раздумья. Неожиданно тот отказался. Мягко, тактично. Попросил не тянуть с принятием решения дольше сегодняшнего вечера.

Я вышла из кабинета совершенно растерянная, промаялась полдня, ожидая возвращения в офис Геннадия, чтобы хоть с ним посоветоваться, но тот задерживался, а время шло. Когда стрелки часов придвинулись к отметке «восемь», я вернулась в кабинет босса и дала принципиальное согласие, но с тем условием, что начну готовить документы только после того, как будет определена цена. Это хотя бы даст мне время на раздумья. Жадность не числилась в списке моих пороков, но отдавать даром свое детище с уже сложившейся репутацией и именем на рынке мне тоже не хотелось. Все-таки мы с Ромой вложили в «Дружбу» много сил, а потому я решила сорвать куш с босса.

– Ты ни на что не годишься, я вообще не понимаю, как я могла произвести на свет такое существо, как ты! – Голос матери заставляет меня в который раз сжаться на подоконнике за шторой и замереть, не дышать даже, чтобы не вызвать новую волну гнева. – Это из-за тебя ушел отец! Ему было просто стыдно признать, что вот это чудище – его дочь!

Мать отдергивает единственную преграду, защищающую меня от внешнего мира, и раздраженно продолжает:

– Только посмотри! Рядом с тобой стыдно идти по улице – ведь ты безобразная, толстая и тупая!

Мне всего двенадцать лет, я сжимаюсь на широком подоконнике, стараясь стать как можно менее заметной, но это, разумеется, невозможно. Мать не выпускает изо рта неизменную сигарету в длинном мундштуке и придирчиво оглядывает меня.

– Как можно быть такой, зачем ты вообще живешь? – вопрошает она, зло прищурив татарские глаза.

Я даже не плачу – за свою короткую жизнь уже привыкла к несправедливым обвинениям, постоянно вырывающимся из уст матери. Что бы я ни сделала, ни сказала – все выходит боком, она всегда найдет повод для недовольства. Я привыкла с шести лет изнурять себя диетами, только чтобы не слушать вот этого: «ты толстая и безобразная», чтобы не видеть кривящегося в отвращении материнского лица. Но разве можно обмануть природу, наделившую меня крупной фигурой и броской внешностью, которую не изменишь и не исправишь никакими луковыми супами и бессолевыми диетами? Широкая кость и высокий рост достались от отца, как и мягкий характер, уступчивость и покладистость. Другая при подобном давлении со стороны матери уже давно бы ожесточилась, замкнулась и стала ненавидеть все человечество – но я при всех издержках материнского воспитания ухитрялась оставаться доброй и всепрощающей. Именно это так бесило мать, именно потому она старалась как можно больнее уязвить, обидеть и унизить. Я терпела, искала оправдания материнским поступкам и словам, пыталась как-то объяснить себе злые выпады, но в душе постоянно росло и множилось сомнение в себе. «Может, это все правда? Может, я на самом деле такая, как говорит мама, – толстая, неповоротливая уродина, до которой ни одному нормальному человеку не может быть никакого дела?» – думала я, машинально отковыривая ногтем кусочек штукатурки. Ответа не находилось, и постепенно я искренне уверовала в свою никчемность.