— Мы обсудим это завтра. Но не раньше полудня.

В комнату вошел Блок с канделябром.

— Думаю, вы захотите выпить портвейна в одиночестве милорд.

Действительно ли в его голосе звучали иронические нотки?

Николас сложил салфетку и бросил рядом с тарелкой:

— Нет, спасибо, Блок. Мы идем наверх. В доме все спокойно?

— Да, милорд. Позвольте сказать, что со стороны мистера Причарда было крайне тактично оставить вас вдвоем, тем более что это ваш первый вечер в Уайверли-Чейз и первый вечер вместе в качестве супружеской пары.

— Нет, Блок, не позволю. Розалинда подавилась смешком.

— Пожалуйста, Блок, поблагодарите кухарку за прекрасный ужин. Милорд?

Николас отодвинул ее стул и взял жену за руку.

— Спокойной ночи, Блок. Да, и попросите мистера Причарда нанять еще слуг. Вряд ли кухарке понравилось самой мыть кастрюли и сковороды. Я лично поговорю с каждым. И развею всякую боязнь призраков.

— Прекрасно, милорд, но у меня вряд ли это получится. Видите ли, по деревне пошли разговоры — люди вспоминают вашего деда и тот факт, что тело не было найдено.

— Уверяю, когда дед умер, его бренные останки были похоронены. И какой ему толк от них в потустороннем мире?

— Ах, милорд, тогда вы были совсем ребенком и ничего не помните. Зато я помню. Очень хорошо помню, что сказал тот, кто все знает.

— Это еще кто?

— Врач. Доктор Бланкеншип, милорд, суетливый коротышка с пшеничными волосами и такими прозрачными глазами, что никто не мог определить, куда и на кого он смотрит. Это он потихоньку сказал своей сестре, что, когда наносил последний визит, старый граф не лежал в гробу, как тому следовало быть. Вы, милорд, уже успели сбежать из дому.

— Я помню Бланкеншипа. Что с ним произошло?

— Уехал во Францию, милорд.

— И поделом ему! — воскликнула Розалинда. — Всякий, кто распускает подобные слухи, заслуживает отправки во Францию!

Блок кивнул.

— Должен признать, доктор Бланкеншип всегда считался чудаком. Однако его рассказ о пропаже тела старого графа привлек всеобщее внимание. И все же, несмотря на сложности, несмотря на то, что я предвижу неудачу, мы попытаемся нанять слуг.

— А где сейчас сестра доктора Бланкеншипа?

— Так и живет в деревне, в доме брата. По-прежнему рассказывает старую историю. Похоже, жители деревни никогда не устают ее слушать. Правда, она так стара, что почти ничего не соображает.

Блок проводил их до библиотеки и, стоя у двери, наблюдал, как они что-то говорят пустому креслу у камина.

Когда они вышли, Блок откашлялся, прежде чем снова пойти в атаку:

— Ли По, милорд.

— Что там с Ли По?

— Кухарка, милорд. За ужином она попросила его приготовить для нее китайское блюдо.

— Понятно.

— Он ответил, что прекрасно умеет готовить лапшу, но и только. На что кухарка ответила, что, как она слышала, язычники едят сырых осьминогов и живых кальмаров, в то время как те пытаются уползти с тарелки. Ли По рассмеялся, милорд, и сообщил, что всегда позволял осьминогам и кальмарам уползти с тарелки, но многие успевали запутаться в лапше.

Кухарка была очарована и даже сделала ему глазки. Подобного не случалось с той поры, как ей было восемнадцать и она воображала себя влюбленной в Уилл и, сына мясника.

Блок вздохнул:

— Не знаю, что она теперь будет делать. Но это еще не все! Мэриголд захотела дотронуться до него.

Он позволил ей провести пальцем по своей щеке, чтобы посмотреть, не останется ли на пальце желтая краска. Не осталась. Она прошептала, что у него очень гладкая кожа, мягкая, как… словом, боюсь, что между кухаркой и Мэриголд назревает соперничество за благосклонность Ли По.

— Он давно привык к женскому вниманию. Не стоит волноваться, — утешил Николас. — Однажды даже поразил императрицу изысканным покроем своего одеяния из соболя.

Однако, говоря это, Николас нахмурился. Ли По также обладал талантом управлять событиями. Однажды он сказал Николасу, что они так прекрасно ладят, потому что умеют выжить в тех обстоятельствах, когда остальные попросту погибают. И что их способности намного выше, чем у обычных людей. Николасу не хотелось думать о том, что имел в виду Ли По.

Когда они подходили к спальне, Николас уже еле сдерживал возбуждение. Розалинда семенила рядом. Он так ясно представлял ее, голую. И она…

Последние десять шагов он бежал, таща ее за собой. Захлопнул дверь, подумал немного и запер, хотя оставил ключ в скважине.

— Никакие замки не остановят деда, если он решит покинуть библиотеку.

— В последний раз его там не было.

— Может, он спал? — предположил Николас. Розалинда, не отвечая, уставилась на широкую кровать.

Николас засмеялся, когда она подбежала к камину и стала греть руки.

Здесь горело не меньше трех дюжин свечей, но даже этого было недостаточно.

— Должно быть, здесь чудесно, когда солнце льется в окна. Здесь есть окна?

— Добрый десяток. И очень большие. Но сейчас здесь славно и уютно, не так ли? А теперь подойди ко мне — я немного побуду твоей горничной.

— Но.

— Нет, не думай о Матильде. Я попросил Блока сообщить, что сегодняшний вечер она может провести в обществе Мэриголд, миссис Суит, кухарки и Ли По.

— Вижу, моя сорочка лежит на кровати. Может, твой дед прячется под ней?

— Забудь о нем.

Николас повесил сорочку на спинку мягкого кресла.

— Это кресло тоже было любимым у деда, как и то, что стоит в библиотеке. В детстве я часто сидел на этой маленькой скамеечке, слушая его истории о великом чародее Саримунде. Он рассказывал, что Саримунд был женат, но никто не видел его жену. Многие считали, что она всего лишь плод его расстроенного воображения. Но однажды Саримунд объявил, что празднует рождение своей дочери, которая непременно станет лучом света на темном английском небосклоне. Ему мало кто поверил, тем более что и эту девочку никто не видел.

— А есть ли какие-то церковно-приходские записи? — оживилась Розалинда.

Николас пожал плечами и погладил ее по щеке.

— Не знаю, леди Маунтджой. Ах, какое прелестное имя!

Он нагнул голову и поцеловал ее, но не тем поцелуем, от которого колотится сердце и кровь кипит, а просто коснулся губами губ, обводя их языком.

Но на этом он не успокоился и продолжал целовать ее, пока она не положила ладони на его грудь, ощущая, как громко бьется его сердце. Не успел Николас опомниться, как она, к его восторгу и облегчению, крепко прижалась к нему.

Он сознавал, что сейчас необходимо терпение, вещь нелегкая для мужчины в брачную ночь, после многих недель воздержания. Она, конечно, ощущает, как его плоть вжимается ей в живот. Неужели по-прежнему думает, будто это древесный сучок?

Он снова стал осыпать ее поцелуями. Легонько прикусил мочку уха. Она вцепилась в его плечи. Прекрасно! Значит, она хочет большего. Он не мог ошибиться!

— Приоткрой губы, дорогая. Впусти меня, — попросил он.

— Но ты и так облизал меня!

Розалинда широко открыла рот, и Николас рассмеялся:

— Нет, не так. Совсем немного. Подразни меня. Розалинда испуганно распахнула глаза:

— Ты уверен, Николас? О да.

Он чуть прикусил ее нижнюю губку.

— Дай мне свой язычок, Розалинда. Я исстрадался.

Она неожиданно легко послушалась, и он сжал ее попку, ощущая упругую плоть даже через несколько слоев ткани. Господи, сейчас он просто опрокинет ее на пол!

Розалинда вздрогнула, и он немного пришел в себя.

Розалинда услышала стон, насторожилась, но, слава Богу, это казался не его дед. И не Николас. Господи, да этот жалобный звук вырвался из ее горла! И кажется…

За спиной Николаса послышался тихий смешок. Николас развернулся, готовый убить всякого…

Никого.

И тут раздался еще один смешок.

Николас прижался к ее лбу своим, перевел дух и тихо приказал:

— Дед, уходи, пожалуйста. Новый смешок.