— Очень хорошо, Малвин, — сказал он. — Теперь смотри в камень.

Мальчик подался вперед и широко раскрытыми глазами уставился на Киран. Камень светился своим обычным светом, и теперь Гринса слил свою магическую силу с чудодейственной силой Кирана.

Магический дар кирси был вещью обоюдоострой, как уулранский клинок. Каждое магическое действо — будь то язычок пламени или образ, вызванные из глубины кристалла, — отнимало у волшебника частицу жизни. Пророчество являлось самым простым видом магии; необходимые для него усилия не шли ни в какое сравнение с усилиями, необходимыми для того, чтобы вызвать туман и ветер или расколоть меч. Но в отличие от других кирси, которые пользовались своей магической силой лишь изредка, предсказатель возлагал руки на камень десятки раз ежедневно. «Заниматься предсказанием будущего, — говорили странствовавшие с ярмаркой кирси, — все равно что медленно умирать от потери крови, истекающей из тысячи крохотных ранок». Вероятно, так оно и было. Соплеменники Гринсы и без того жили гораздо меньше, чем инди, а ярмарочные предсказатели умирали раньше других.

И все же Гринса любил предсказывать будущее. Да и какой кирси не любил? Его соплеменники от природы обладали магической силой. Тот самый дар, за который они платили годами жизни, позволял беловолосым делать вещи, о которых инди могли только мечтать. Если арфа отнимает годы жизни у музыканта, разве он откажется играть на ней? Разве опасность смерти остановит воина, идущего в бой? Гринсе казалось, что кирси ничем не отличаются от других людей. Магия была ремеслом беловолосых. Каждый раз, когда Гринса чувствовал, как пробегают по телу токи магической силы — прохладные и стремительные, словно талые воды, стекающие с гор в Сирисскую степь в самом начале посевного сезона, — он снова и снова сознавал, сколь острое наслаждение доставляет даже самое простое магическое действо.

Теперь, призвав на помощь свою магическую силу, он вызвал из глубины Кирана образ высокого мускулистого мужчины с покрытым испариной лбом. У него были прямые каштановые волосы и серые глаза, как у Малвина; и он изготавливал обод большого тележного колеса. Мужчина работал быстро и сноровисто — как человек, занимающийся этим делом всю жизнь. Он запросто мог быть искусным фехтовальщиком или опытным наездником, скачущим на своем коне, — такая сила и непринужденность чувствовались в каждом его движении.

Гринса давно понял, что детям недостаточно только показать будущее, но даже самое нехитрое ремесло надо представить делом героическим. Пусть Малвин видел себя простым колесным мастером, а не солдатом, — он также видел себя взрослым мужчиной, мускулистым, красивым и искусным в своем ремесле. Этот образ запечатлеется в сердце мальчика и, возможно, позволит легче перенести разочарование, которое он испытает, узнав, что никогда не станет королевским гвардейцем. Будет ли Малвин действительно похож на человека в магическом кристалле? Неизвестно. Но Гринса верил, что до конца жизни мальчик будет видеть себя именно таким. Разве это плохо?

Предсказатель задержал образ в камне еще на несколько мгновений, с улыбкой глядя на зачарованное лицо мальчика. Потом он позволил изображению медленно померкнуть. Пока оно тускнело, таяло в мягком сером свете Кирана, словно отплывающий корабль в утреннем тумане, Малвин не сводил взгляда с кристалла. И только когда видение исчезло окончательно, он моргнул и поднял глаза на Гринсу.

— Это вправду был я? — спросил он, задыхаясь от волнения.

Кирси улыбнулся:

— А ты как думаешь?

— Понятное дело, я. — Мальчик вскочил с места, едва не опрокинув стул. — Мне нужно срочно рассказать все маме и папе.

— Конечно. До свидания, Малвин. Да хранят тебя боги!

— Спасибо, сэр, — сказал он, резко разворачиваясь и устремляясь к выходу. — И вам того же! — крикнул он через плечо.

Коротко улыбнувшись, Гринса откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Уже девятое по счету Приобщение сегодня, и он провел также два Посвящения. Это забрало много магической силы — много даже для него. У него онемели ноги и спина, и он чувствовал тупую боль в висках.

— Милосердная Морна, ну и жара здесь! — раздался голос перед ним.

Гринса открыл глаза и увидел входившую в палатку Кресенну, тоже предсказательницу.

— Я и не заметил, — сказал он.

— Лжец.

Он ухмыльнулся. Кресенна была моложе его и совсем недавно странствовала с ярмаркой. Она была чрезвычайно привлекательна: длинные белые волосы, светлые, как огонь свечи, глаза и мягкая улыбка.

— Ты выглядишь усталым, — заметила она. — Хочешь, я подменю тебя на время?

— Много там еще народу?

Она бросила взгляд через плечо, словно могла отсюда видеть очередь:

— Человек пятьдесят. Большинство пришло за Приобщением.

Само собой. Дети помладше всегда шли в первых рядах. Старшие старательно изображали безразличие и обычно являлись к предсказателю на второй-третий день ярмарки. Но насколько Гринса понимал, они нервничали не меньше двенадцатилетних, когда входили в палатку.

— С другой стороны, — добавила Кресенна, — прибыл сын герцога со своим вассалом. Похоже, они оба достигли возраста Посвящения.

Тавис и Ксавер. Он ждал их. Гринса постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

— Пожалуй, я возьму этих двоих и еще несколько детей помладше, — беззаботно сказал он. — Когда я закончу с ними, можно будет и отдохнуть.

— Ты уверен? — спросила Кресенна. — Судя по твоему виду, тебе следует отдохнуть прямо сейчас.

Он улыбнулся. Боль в висках прошла при упоминании о сыне герцога.

— На самом деле я чувствую себя прекрасно. Дай мне передохнуть пару минут. А потом пригласи сюда лорда Тависа.

— Как скажешь.

Она повернулась и вышла из палатки, оставив Гринсу наедине с жарой и мягким светом Кирана.

Тавис чувствовал на себе пристальные взгляды и знал, что за ними скрывается. Они завидовали ему; у некоторых зависть могла даже перерасти в негодование. Он понимал их, действительно понимал. Что они могли поделать с собой? Вот они стояли здесь в длинной очереди, чтобы заглянуть в свое безрадостное будущее или узнать, каким низким ремеслом им предстоит овладеть в последующие шесть лет жизни. Между тем Тавису собственное будущее виделось ясно и отчетливо, как красная луна, взошедшая на темно-синем небе Морны.

Он станет королем, а перед тем — герцогом. Он выгодно женится, и жена будет рожать детей, пока не подарит ему наследника, который взойдет на престол после него и продолжит правление дома Кергов. Он единственный из всех собравшихся у палатки предсказателя на рыночной площади города Керга мог не бояться Кирана. Его судьба была определена уже давно.

Даже Ксавер не мог сказать про себя такого. Несомненно, друг тоже будет доволен предсказанием. Он происходил из знатного рода, хотя не имел права на родовое поместье. Отец Ксавера был вторым сыном тана, что равносильно положению человека, занимающего на турнирах предпоследнее место в строю. Все знали, что старший брат Хагана — никчемный человечишка, уступающий Хагану и в уме, и в искусстве владения мечом. Но по праву старшинства он стал таном. Если бы отец Тависа не привез Хагана в Керг и не назначил на должность капитана и начальника стражи, Хаган остался бы никому не известным графом в предместьях Керга и обрек бы на эту участь и своего сына. Блестящее будущее Тависа должно было благоприятно отразиться на судьбе друга. Если Ксавер собирался и впредь оставаться рядом с Тависом, пророчество Посвящения не могло открыть ему ничего такого, что послужило бы поводом для расстройства. И все же Ксавер не мог быть так уверен в своем будущем, как он. Никто не мог.

Тавис повторял себе это снова и снова. «Во время Приобщения я увидел себя герцогом. Не королем».

Такая мелочь. Пустяк. И все же Тавис видел в этом угрозу всей своей будущей жизни. «Почему не королем? Что бы это могло значить?»