— Потому что дрался я, а не он. Но вам не обязательно верить мне. Просто спросите Ксавера.

Несколько мгновений герцог пристально смотрел на Ксавера, потом потряс головой:

— Я избавлю твоего друга от этого, если ты не возражаешь.

— Значит, вы предпочитаете принять на веру слова Хагана, а не мои?

— У парня на шее синяк величиной с яблоко, Тавис. Хаган говорит, он стоял на коленях, когда ты ударил его. Какую угрозу он представлял?

— В настоящей битве…

— В настоящей битве такой поступок сочли бы оправданным. Хаган так и сказал. Однако это был новичок, вооруженный деревянным мечом и уже поверженный наземь.

— Но ведь он оправится?.. — Это прозвучало как вопрос, и Тавис снова украдкой взглянул на Ксавера. Однако герцог, казалось, не услышал этих слов. — Он дрался из рук вон плохо, отец. Если вас интересует мое мнение, то новички, набранные в графствах, кажутся еще менее способными…

— Довольно! — резко сказал Яван.

Тавис, казалось, вздрогнул, увидев выражение, появившееся в глазах отца.

— Когда ты станешь герцогом, ты сможешь самолично следить за подготовкой новобранцев! Но пока они остаются моими солдатами! И ты будешь обращаться с ними уважительно! Оскорблять любого из них — все равно что надругаться над моим мечом или моим конем, а я не потерплю ничего подобного! Ты понял?

Тавис тяжело сглотнул, но выдержал яростный взгляд отца.

— Да, сэр. Я понял.

Герцог кивнул:

— Хорошо. — Он снова обошел стол и опустился в кресло. — Ярмарка только что прибыла. — В голосе Явана не осталось и следа былой суровости. — Джегор и Ория заверили меня, что установят палатку предсказателя до заката. — Он улыбнулся сыну, а потом Ксаверу. — Полагаю, вам обоим не терпится пройти свое Посвящение.

Это следовало понимать как позволение удалиться. Ксавер сразу понял. Похоже, Тавис тоже.

— Да, отец, спасибо, — сказал он. — А вы сами собираетесь выходить в город?

— Уверен, мы с твоей матерью появимся там в ближайшее время. Она сейчас занята приготовлениями к пиру. Но как только она освободится, мы проведем вечер-другой на улицах города. Ория говорит, что в этом году с ярмаркой приехали замечательные певцы.

— Это все, отец? — Тавис тоже изобразил на лице улыбку. Кое в чем они с отцом были очень похожи.

— Да. Пойдите оденьтесь поприличнее.

Они оба повернулись и пошли к двери.

— С нетерпением жду рассказа о твоем Посвящении, Тавис, — сказал герцог, когда молодой лорд уже открыл дверь.

Тавис не обернулся, но задержался на миг на пороге.

— Разумеется, сэр.

Фотир стоял в коридоре у самой двери, и его глаза в свете факелов сверкали, словно глаза филина. Тавис кивнул советнику, но прошел мимо, не произнеся ни слова.

— Да воссияет камень немеркнущей славой ваших судеб, господа! — сказал кирси.

Тавис бросил взгляд через плечо:

— Благодарю.

Через минуту они вышли во внутренний двор и направились к своим комнатам. Тавис на ходу раздраженно бормотал что-то себе под нос, уставившись в землю. Ксавер понимал, как зол, как унижен его друг, но и сам тоже не мог сдержать гнева.

— Ты действительно хотел, чтобы я солгал ради тебя, да? — спросил он, останавливаясь посреди двора.

Тавис тоже остановился, но ответил не сразу. А когда наконец заговорил, то вид у него был недоуменный.

— Что?

— Там, с герцогом. Ты пытался привлечь меня на свою сторону, хотя таким образом заведомо восстанавливал меня против отца!

Молодой лорд разом поник:

— Неужели и ты туда же!

— Извини, Тавис. Но ты не вправе так обращаться с людьми — по крайней мере со своими друзьями.

— Я не просил тебя лгать, — сказал Тавис. — Но ты же сам все видел. Противник был вооружен и еще не повержен.

Ксавер помотал головой:

— Прекрати. Речь идет не об этом парне и не о нашей тренировке — и ты сам это понимаешь.

Тавис отвел взгляд; он смотрел через плечо Ксавера, в сторону герцогских покоев.

— Тогда о чем, Ксавер? О нас с тобой? Обо мне и моем отце? О тебе и твоем отце? Больше мне ничего на ум не приходит.

— Главным образом о тебе. («Как всегда».) О том, каким герцогом ты станешь. И каким королем.

— Полагаю, это выяснится очень скоро, — сказал Тавис. — Предсказатель-кирси рассеет все твои опасения. И опасения отца.

«Так вон оно что, — подумал Ксавер. — Его Посвящение».

— Все будет хорошо, Тавис. — Он безуспешно попытался улыбнуться.

— Само собой.

Несколько мгновений они стояли молча. Ксавер пристально смотрел на молодого лорда, а Тавис не сводил взгляда с отцовских окон.

— Думаю, нам нужно переодеться.

— Да. — Тавис двинулся в направлении своих комнат. — Давай поскорее.

В палатке было жарко, несмотря на поднятые с двух сторон пологи и ровный океанский бриз, дувший над городом Кергом. Большинство ярмарочных артистов предпочитали месяцы цветения и роста. Им нравилось танцевать или жонглировать на улицах теплыми ночами, когда в воздухе кружились рои светлячков и редкие дожди приносили мгновенное облегчение утомленным жарой людям. Конечно, все они предпочитали путешествовать в теплую и ясную погоду.

Но для Гринсы и других предсказателей-кирси сезон цветения и роста означал не теплые ночи и прохладные бризы, а знойные дни, проведенные в душной палатке. Обряды Приобщения и Посвящения были делом сугубо интимным, и отказаться от палатки не представлялось возможным. Некоторые предсказатели даже считали, что подобные тяготы только усиливают таинственность и торжественность действа, хотя Гринса не относился к числу таковых. Но все они жаловались на неудобства — обычно друг другу, а иногда Ории и Джегору.

Мальчик, сидевший на простом деревянном стуле за столом напротив Гринсы, еще не заговорил. Его звали Малвин Танпол. Он жил здесь, в Керге, с матерью, которая работала в замке белошвейкой, и отцом, колесным мастером. Конечно, он явился пройти обряд Приобщения, но, как очень многие дети, войдя в палатку, оробел. В соответствии с обычаем, Гринса не мог начинать, пока мальчик не произнесет ритуальную формулу обращения к Кирсару. Не имело значения, что Малвин не увидит в Киране ничего страшного: даже если бы подобные успокоительные заверения помогали, Гринса не имел права их давать. Приобщение считалось магическим обрядом. Увидь Малвин список имен и профессий, спрятанный у Гринсы под стулом, он был бы потрясен и, вероятно, глубоко разочарован. Города и села Прибрежных Земель нуждались в рабочей силе. Если бы все мальчики и девочки осуществили свои мечты и стали королевскими гвардейцами или ярмарочными танцовщицами, кто бы тогда подковывал лошадей, вспахивал поля и чинил тележки уличных торговцев? Свою магию кирси приберегали для пророчеств Посвящения. Но в двенадцать лет ребенка было пора отдавать в обучение ремеслу, и зачастую детей требовалось направить по верному пути, на котором они в полной мере раскрыли бы свои способности и нашли свою судьбу.

— Если мы просидим так слишком долго, — мягко сказал Гринса, — наступит день твоих следующих именин, и тогда тебе будет уже поздно смотреть в Киран.

Малвин по-прежнему не поднимал глаз, но по крайней мере улыбнулся.

— Ты помнишь, что тебе нужно сказать? — От страха и волнения многие дети действительно забывали слова, которые повторяли каждый день в течение нескольких месяцев, предшествовавших ярмарке.

Но Малвин кивнул.

— Помню, — еле слышно проговорил он.

— Хорошо. Почему бы тебе не попробовать? По-моему, такому сильному, умному мальчику нечего бояться.

Малвин опять улыбнулся, кинул быстрый взгляд на Гринсу и снова уставился на свои руки. Он судорожно сглотнул. И наконец начал все таким же тихим голосом:

— В этот год, год моего Приобщения, я прошу тебя, Кирсар, возложить руки на камень. Пусть моя будущая жизнь явится моему взору. Пусть мне откроются все тайны в свете Кирана. Покажи мне мою судьбу.

Следовало сказать «пусть мне откроются тайны грядущего», но Гринса не собирался заставлять мальчика повторять все еще раз.