— Да-а… Сто раз скажи человеку свинья, и он хрюкать начнет. Добровольное унижение не проходит бесследно: у человека образуется психология раба…
— Тебе не надоело? — сказала Наташа, наверное, с долей раздражительности.
— Изображать из себя раба?
— Именно.
— Я заигрался, — согласился он, — и погрузился в это болото по самую шейку. Если никто не протянет мне руку…
Что это, он шутит? Ему смешно! Будто так и надо. Мужчина, сильный пол, а она, видите ли, должна протягивать ему руку!
— Иными словами, ты ждешь, что кто-то начнет выполнять за тебя твою работу. Именно как ты и хочешь: вытаскивать из болота, брать на поруки, вытирать слезы, делать за тебя нужные телодвижения. А если что-то не получится, ты сразу объяснишь: «Это ты во всем виновата».
Наташа выплескивала ему в лицо рубленые фразы, как пулеметные очереди, и смотрела, как на глазах становится растерянным его лицо. А что он хотел? Полного единения. Наташа, по его мнению, должна была встать рядом с ним как соратница? Перед лицом разгневанной супруги.
— У нас нет друг перед другом никаких обязательств, — продолжала говорить она, — и я всего лишь подруга твоей жены, сгоряча совершившая дурацкий поступок. Хорошо, что все благополучно кончилось и я смотрю Тамаре в глаза почти с чистой совестью. Вот что я могу для тебя сделать. Выйти и извиниться перед ней за свою дурацкую шутку. И тогда она простит тебя за вольные речи и уведет из этого вертепа, где ты чуть было не погряз в грехе!
Вот это она разошлась. Хорошо же ее зацепили супруги Пальчевские.
— Разве я просил что-то делать для меня? — Он внимательно посмотрел на нее. — Для меня одного? Честно говоря, я надеялся, что ты и я — теперь МЫ.
— Мы?! — Она чуть не захлебнулась от возмущения. — Разве я дала повод тебе думать, будто готова разрушить твою семью из-за какой-то ерунды? Разве у меня настолько широкие плечи, что я спокойно могу взять на них такой тяжелый груз?
Он снял очки и протер их чистым — выстиранным Тамарой! — платком.
— Теперь я понял, почему ты так нервничаешь. Для тебя все случившееся — неожиданность. Действительно, я же никогда не говорил тебе о своей любви и о том, что с самого первого раза, едва тебя увидел, мечтал, что, возможно, когда-нибудь мы сможем быть вместе… Нет-нет, я не желал Костику ничего плохого. Я просто думал: а вдруг вы перестанете любить друг друга и разойдетесь… Выходит, иной раз мечты сбываются, но за них приходится слишком дорого платить… Теперь ты меня, наверное, возненавидишь. Если и в самом деле мысль материальна, то, может, именно мое желание быть с тобой лишило жизни Костю…
— Не говори глупости, — резко сказала Наташа, — ты же не желал ему смерти.
Он сразу за ее слова ухватился и продолжал говорить быстро-быстро, словно боясь, что Наташа его прервет:
— Не желал! Но я желал, чтобы ты была свободна.
— Я свободна уже три года, — медленно проговорила она, мысленно ужасаясь: что происходит? Выходит, она намекает, что надо было ему раньше обо всем сказать?
Но прежде Наташа ничего такого не замечала. И он тут же озвучил эту ее мысль:
— Ты никого и ничего не видела. Все эти долгих три года. Я потому не заговаривал с тобой о своих чувствах…
Как Наташа ни была оглушена его признанием, она все же мысленно возразила ему: нельзя говорить слова любви одной женщине, продолжая жить с другой.
С одной стороны, послушаешь его — романтик, а с другой — голый материалист. Жил с Тамарой и выжидал, когда у Наташи откроются глаза. Такая обнаженная правда шарахала почище оголенного провода и заставила Наташу посмотреть на Валентина совсем другими глазами.
— …Но вот теперь я сказал, и что, ты готова к моему откровению?
— Не готова, — согласилась она. — Но ты уверен, что выбрал подходящее для этого время? И Тамара ничего не подозревала об этом… Ты оставлял свой плацдарм подле нее на всякий случай? На тот, если я не отвечу тебе взаимностью?
Он некоторое время молчал, переваривая ее слова, а потом глухо выговорил:
— Ты права, люди, которые разучились отвечать за свои поступки, не заслуживают снисхождения.
Наташа не хотела обижать Валентина, но, похоже, оба супруга будто сговорились перекладывать ответственность на ее плечи. Правильно сказала Тамара, они — свои собаки, а Наташа чужая…
А Пальчевский вообще… как эстафетная палочка, которую передают из рук в руки! И жена недаром все время держала над ним кнут: он не мужчина, а так себе, ни рыба ни мясо…
Валентин медленно оделся и хотел поцеловать ее руку. Наташа невольно отшатнулась, а он горько усмехнулся:
— Наверное, я это заслужил. Извини.
Вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Наташе оставалось только недоумевать, зачем вообще она ввязалась в это дело. Что за затмение на нее нашло?
Она могла бы подойти к окну и посмотреть, Валентин сразу ушел или остановился взглянуть на ее окна. Но вместо этого легла на диван и ткнула кнопку телевизионного пульта.
Глава четвертая
Парфюмерная фабрика, на которой работали Наташа и Валентин, ухитрялась не только держаться на плаву, но и потихоньку монтировать новые импортные линии, освобождаясь от явного старья.
Не давал фабрике утонуть в бушующем море дикого рынка небольшой заводик растительных экстрактов — его в свое время организовал некий энтузиаст, профессор химии университета, который превратил в довольно доходное производство лабораторию, арендованную университетом на умиравшей три года назад фабрике.
Плату за аренду с профессора брали смехотворную, но получилось как в поговорке: рука дающего не оскудеет. Потому что подниматься на ноги парфюмерная фабрика начала именно благодаря разработкам завода растительных экстрактов. А еще точнее, одной из них. Рецепту крема от морщин, который студентка последнего курса университета Тая Кравчук разработала на спор. Наслушавшись рекламы французского крема.
И при этом подобрала такую удачную комбинацию компонентов крема, что пользовавшиеся им добровольцы-исследователи единодушно отметили, что французский крем по сравнению с вновь разработанным и рядом не лежал! (Подлинное выражение ценителей.)
А когда в город пожаловали французские косметологи и директор парфюмерной фабрики решил срочно запустить крем в производство, к Тае Кравчук пришла слава. Крем пользовался такой дикой популярностью, что сметался с полок магазинов в одночасье, а директору фабрики пришлось увеличить количество охранников на проходной — работницы фабрики стали совершать неоднократные попытки вынести новый крем за ворота, где могли его выгодно продать.
Теперь на городской толкучке шныряли энергичные молодые люди и говорили:
— Крем «Юность Таис». Крем «Юность Таис»!
И баночки с ворованным содержимым — кстати, расфасованным не в фирменную тару — просто рвали у них из рук.
На окраине города существовали две частные фабрички, которые до сего времени потому и существовали, что нагло использовали рецепты своей «большой сестры».
Но рецепт крема «Юность Таис» получить никак не удавалось. Сама разработчица уехала в длительную командировку во Францию по приглашению тамошних парфюмеров, рецепт нового крема лежал в сейфе директора фабрики, в сейфе профессора с экстракционного заводика, а на память знала его только Наташа Рудина.
Она — тоже по совместительству — была не только технологом фабрики, но и как бы представителем науки. Она совершенно бескорыстно занималась исследованиями, деньги на которые в большем масштабе фабрика просто не могла пока выделить.
Наташа никогда и никому не рассказывала, как год назад директор одной из маленьких частных фабрик пригласил ее в ресторан, и когда она отказалась, просто умолил посидеть с ним хотя бы в небольшом баре недалеко от железнодорожного вокзала, потому что должен сказать ей очень важную вещь.
Это-то и сбило ее с толку. Вещь оказалась всего лишь предложением продать рецептуру крема «Юность Таис» аж за две тысячи долларов. Кто бы мог представить себе, что вдалеке от больших дорог, в небольшом северном городке, махровым цветом расцветал промышленный шпионаж! Хорошо, хоть до вооруженного столкновения не доходило.
