— Да ладно тебе, — не выдержала Любавина, — тоже мне, мать Тереза! Споил мужика, а послушать — от тяжелой болезни вылечил.

— А вот этого не надо! — Федька поднял кверху указательный палец и опять полез в тумбочку за бутылкой. Но теперь отхлебнул поменьше, видимо, решив растянуть удовольствие. — Колхоз — дело добровольное. Когда душа горит, человека и заставлять не надо, сам к бутылке-спасительнице потянется.

— Вы знаете, что Валентин в тюрьме? — спросила его Наташа.

— Положим, не в тюрьме. В КПЗ. Где же ему еще быть, если он меня чуть не убил? Набросился, как дикий зверь!

— «Дикий зверь», — передразнил Любавин. — Сколько в Пальчевском весу, а сколько в тебе.

— Понятное дело, я здоровее, — согласился Брага, прислушиваясь к себе: вино уже делало свое дело, разгоняя кровь и веселя. — Но когда мужчина защищает любимую женщину от хама, силы его утраиваются…

— Ну, ты даешь! — развеселилась Людмила, посматривая на Брагу как на некий необычный экземпляр. — Зачем же тогда ты себя вел по-хамски, если понимал, что к чему?

— Подразнить хотел.

— И как, получилось? — поинтересовался Любавин; ему с трудом удавалось играть роль пассивного наблюдателя. Анатолий Васильевич по природе был человеком действия.

— Как видите, — едва качнул головой Федор, как бы демонстрируя итог эксперимента.

— Наверное, к тебе следователь скоро придет. Протокол составлять.

— Я не подпишу, — отмахнулся Брага. — Сам виноват, напросился… Так вы, значит, все пришли… из-за Вальки?

Он с трудом подбирал слова. Как человек, который учится говорить. После большого перерыва. Эта непривычная серьезность явно контрастировала с состоянием нирваны, в которое все больше погружал его алкоголь.

Но Федор почему-то еще боролся — перед посетителями пыжился, что ли? — сопротивляясь наступающему блаженству. А ведь прежде ловля кайфа в том и состояла, чтобы дойти до нужной точки и послать на фиг все остальное человечество.

— Надо же, а мы все Тамарке поверили. — Он рассуждал вслух нарочно, чтобы именно Наташа поняла, что они здесь, в городе, не злопыхатели, просто так обстоятельства сложились. Он и обращался сейчас к ней. — Странно, да? Ты уехала и не могла словечко замолвить в свою защиту, а она болтала без перерыва. И мазала черной краской лжи вашу нежную акварель… — Он неожиданно умолк, споткнувшись о собственные слова: надо же! И произнес удивленно: — Эк меня проняло!

Он опять отворил тумбочку и отхлебнул из горлышка два крупных глотка.

Стася подошла к Наташе и крепко взяла ее под руку.

— Ты побледнела, — сказала она, — пойдем отсюда.

Но Наташа все не могла заставить себя уйти, словно Федор мог сообщить ей еще что-нибудь важное.

— Болтал бы ты поменьше, парень, — неодобрительно заметил Любавин. — Любите вы, алкаши, всякие красивости.

— А вот оскорблять не надо, — с достоинством заметил Брага. — Пью, между прочим, на свои честно заработанные, у вас не прошу!

— Обиделся! — всплеснул руками Любавин. — Простите, что неосторожно задел чуткие струны вашей души.

— В самом деле, Федор, — вмешалась в разговор и Людмила, — следи за словами.

— Или, как у вас говорят, фильтруй базар, — сказала Стася.

— Вы, девушка, путаете обычного пьющего мужика с криминалитетом, — отбился Брага и от нее.

— Но обычный пьющий мужик глаза-то еще не пропил? Разве не знаешь, что женщину в положении волновать нельзя?

Стася все пыталась увести упирающуюся Наташу.

— То есть… ты хочешь сказать, что она беременная?

— Нет, подушку под юбку привязала, чтобы приколоться!

— Я серьезно.

— И я серьезно.

— Неужто от Валика?

— Ну не от тебя же!

— Нам не дано предугадать! — высокопарно отреагировал Федор.

— Пойдемте отсюда, — решительно произнесла Стася и потянула Наташу за собой, — этих пьяных сентенций не переслушаешь.

Наташа нехотя покидала Федора. Любое слово о Валентине она жадно ловила и опять ждала, не скажет ли он еще чего-нибудь.

Любавины же задержались возле его койки, а потом уже догнали подруг в коридоре.

— Федька, конечно, балабол, — сказал Анатолий Васильевич. — Но свое резюме высказал: мол, никакой Валентин не алкоголик, потому что его не «тянет». И похмеляться он обычно не торопится. Только когда Федор предложит или кто-то из его товарищей… Утешение слабое, но все-таки…

— Скажите, а врач может нам дать справку, что Браге не нанесено тяжких телесных повреждений?

— Наверняка сможет, — поддержала ее Людмила.

— Но врач скорее всего уже ушел, — с сожалением вспомнила Наташа.

— Ну и что же, дежурный все равно есть. Давайте-ка мы пойдем в ординаторскую…

— Минуточку! — Любавин поднял руку. — Ходить вчетвером нам вовсе нет необходимости. Раз врач — мужчина, я и поговорю с ним как мужчина с мужчиной.

— Интересно, а если врач — женщина?

— Анатолий Васильевич поговорит с ней как мужчина с женщиной, — хихикнула Стася.

Вообще-то она чувствовала себя неуютно, потому что никак не могла выбрать верную линию поведения. Ей хотелось уехать отсюда побыстрее. Но Наташа что-то тянула, мялась, раздумывала, хотя и ежу понятно, что искать здесь ей нечего.

Любавина не было довольно долго, и Людмила невольно взглядывала в конец коридора, где располагалась ординаторская. Видно, шутка насчет врача-женщины запала ей в душу.

Наконец он появился, размахивая перед ними какой-то сложенной вдвое бумажкой.

— Если подобрать нужный ключик, то и дежурный врач может стать человеком, — довольно посмеивался он. — Если хотите знать, то эта бумага — не что иное, как оправдательный приговор для Пальчевского! Теперь мы поедем в милицию, и там вы опять подождете меня в машине. Как выяснилось, у меня одного получается гораздо эффективнее.

— Дежурный врач — женщина? — вроде некстати спросила его жена.

— Почему женщина, мужчина, — слегка удивленно откликнулся он, распахивая перед женщинами дверцы машины.

В небольшом городе все рядом. Почему-то раньше Наташе город, в котором она прожила шесть лет, казался куда больше, чем теперь. Пять минут езды, и вот уже Любавин остановил машину у одноэтажного здания, отделанного каким-то синтетическим покрытием, наверное, специально подобранным, синим с белым. Такое здание ни с каким другим не спутаешь. Никаких машин у здания УВД не было, и Стася пошутила:

— Все разъехались на задания.

Любавин, как и обещал, стал вылезать из машины, наказав остающимся женщинам:

— Посидите, я постараюсь недолго.

Но в последний момент Наташа тоже решилась:

— Подождите, Анатолий Васильевич, я с вами!

— Может, останешься в машине? Кто знает, как служители закона к нам отнесутся?

Он многозначительно посмотрел на ее живот.

— Ничего, это вовсе не так опасно для меня, как все делают вид.

— Ладно, я не возражаю, — пожал плечами Любавин.

— Граждане, вы куда? — остановил их голос милицейского капитана за деревянным барьером.

— Мы к Игорю Тимофеевичу, — сказал Наташин спутник. — Скажите ему, что Любавин на прием просится.

— Проходите, Анатолий Васильевич, — чуть улыбнулся капитан; мол, кто же вас не знает. — А женщина с вами?

— Со мной, — кивнул Любавин.

— Немного подождите, Анатолий Васильевич, — проявила свою осведомленность и секретарша замначальника управления. — У Игоря Тимофеевича посетитель.

— Вот оно как складывается, друг Наташа, — вздохнул Любавин, присаживаясь рядом на стул. — Сегодня даже на рыбалку не поехал. Решил, как говорится, сделать все, чтобы исправить собственную ошибку. Я давно хотел с Валентином встретиться, поговорить, да все текучка проклятая. С другой стороны, оправдывал себя: почему это я должен за ним ходить, а не наоборот. Долгое сидение в начальственных креслах, как ни крути, искажает мироощущение.

— Вы вовсе не обязаны были за ним ходить, — скупо обронила Наташа. — За Валентином Николаевичем и так все время кто-то ходил. Вначале Тамара, потом я… правда, недолго. А до того, видимо, воспитатели в детском доме… Ах, нет, простите, у него еще была армия. Флот.