Бренда медленно повернулась к нему.

— О господи, я не имела в виду, что знаю убийцу! Нет! Я хотела сказать, что слышала ее голос!

— Чей голос?

— Этой женщины! Роз Лестрейндж… я была здесь, стояла на дорожке, футах в двадцати; я рассказывала и вам, и Марку, что была тут! Я подъехала, вышла из машины, но войти в дом просто не могла. Тем более, когда услышала голос этой шлюхи — она с кем-то громко разговаривала и смеялась. Но я и подумать не могла… мне в голову не могло прийти…

Марк было рванулся к жене. Нервы у него были на пределе, но, вспомнив, что должен вести себя сдержанно и продуманно, он остался на месте.

— Миссис Рутвен, — мягко обратился к ней доктор Фелл. — Вы хотите сказать, что вы слышали, как мисс Лестрейндж с кем-то разговаривала в этой комнате?

— Да!

— Значит, окна в то время были открыты?

— Не знаю! Не обратила внимания! Должно быть, так и было, иначе я бы не услышала ее.

— Были ли задернуты портьеры?

— Да! Да! Я ничего не видела. Это я помню.

— Что конкретно вы расслышали из слов мисс Лестрейндж?

Бренда прижала к высоким скулам пальцы с отполированными, но ненакрашенными ногтями. Лихорадочно вздымающийся корсаж ее шелкового платья дал понять, что она несколько раз с силой перевела дыхание, перед тем как снова заговорить.

— «Радость моя, не можешь ли принести мне закладку для книги со стола?» Вот это я и слышала, только говорила она громче и… и со смехом. Я слышала, как она это произнесла! «Радость моя, не можешь ли принести мне закладку для книги со стола?»

Казалось, прозвучавшие слова эхом повисли в воздухе. Их отзвуки донеслись из другой ночи, из-за опущенных портьер.

— Миссис Рутвен, здесь нет письменного стола. Могла ли она иметь в виду чиппендейловский столик, что стоит в гостиной?

— Не знаю! Я больше об этом не думала!

— Произнесло ли второе лицо какие-то слова?

— Нет! Ни слова. Я…

За окнами уже сгустилась ночная тьма. Сквозь веселое стрекотание сверчков с Харли-Лейн донеслось дребезжание подъезжающей машины, которое, похоже, еще больше перепугало Бренду. Такие звуки могла издавать только машина доктора Кента: кроме чихающего двигателя, был слышен звякающий шум бампера — он держался на честном слове, и доктор вечно забывал его отремонтировать в своей «мастерской».

— Вы уже упоминали время, миссис Рутвен. Все произошло, когда часы на башне Основателя пробили полночь, не так ли?

— Да! Именно тогда. Это было…

Бренда провела пальцами вдоль щеки к шее. В тишине отчетливо лязгала и дребезжала машина, подъехавшая к дому. Заскрежетал ручной тормоз. Бренда жалобно посмотрела на Марка, и этот взгляд поразил его до глубины души. Не проронив ни слова, она выскочила в коридор.

— Бренда! — На этот раз, промедлив секунду, он поспешил за ней.

— Нет! — оглушительно рявкнул доктор Фелл.

Бренда уже была у входных дверей. Марк, выскочив в коридор, остановился.

— Нет! — повторил доктор Фелл. — До сих пор вы вели себя достаточно умно. Не теряйте мудрости. Пусть она хоть час побудет наедине сама с собой. В противном случае вы потеряете шанс на окончательное примирение.

Бренда побежала по песчаной дорожке к своей машине. Марк, готовый последовать за ней, осознал уместность полученного им совета. Тот взгляд, что она бросила ему, в котором любовь мешалась с необъяснимым чувством стыда — тогда это ускользнуло от его внимания, — сам по себе означал, что ему лучше подождать.

Тем более, что преследовать Бренду уже не имело смысла. «Шевроле» выехал на Колледж-авеню. Марк, направившись к входным дверям, на пороге столкнулся с Сэмюелом Кентом.

— Э-э-э… что-то случилось? — спросил он.

— Абсолютно ничего.

— Действительно? — Доктор Кент с интересом посмотрел на него живыми темно-карими глазами, выделявшимися на его очень моложавом лице. — Я только что из дома, — сообщил он, хотя в этой информации не было необходимости. — Кстати, перед тем как выйти, я позвонил миссис Уолкер.

— Вот как?

— Ее врачи говорят, что Джудит в состоянии отвечать на вопросы, но все же она не может — или не хочет! — рассказывать, что же испугало ее в библиотеке. Я хотел бы понять, что тут все-таки произошло?…

— Все в порядке!

Марк бросил взгляд на другую сторону Лужайки. Сумерки сгущались, и он обратил внимание, что в длинном низком доме Джудит Уолкер, где в начале восемнадцатого века была таверна, в которой дебоширили студенты, носившие при себе короткие шпаги, были освещены почти все окна.

Доктор Кент, у которого явно что-то было на уме, торопливо проскочил мимо него. Марк решил последовать за ним. Но, войдя в спальню, оба они остановились, когда увидели лицо доктора Фелла.

— Говорите, вы только что из дома? — нахмурился он. — Как далеко отсюда он находится?

— Простите?

— Как далеко отсюда вы живете? — с несвойственной ему настойчивостью повторил доктор Фелл. — Как вы оцените расстояние до вашего дома? В полмили?

— Нет, нет. Вся улица… хм!… составляет не более полумили. Мой дом стоит примерно в ста ярдах от поворота на Харли-Лейн. А дом Марка в пятидесяти ярдах ниже.

— И вы хотите сказать, — доктор Фелл опустил голову, потом резко вскинул ее, — что вам потребовалась машина, дабы преодолеть несколько сотен ярдов?

— Да, я привык… На машине удобнее, особенно если приходится посетить несколько мест. Мы тут разучились ходить пешком. Мой дорогой Фелл, не кажется ли вам, что это менее всего должно вас интересовать?

— Сэр, я не знаю…

— Нет, вы знаете, — возразил доктор Кент, который с воскресного утра продолжал пребывать в грубовато-приподнятом настроении. — Насколько я могу судить, тут произошли какие-то бурные события. А я человек любопытный. Вы, без сомнения, все рассказали им?

— Рассказал им?…

— Подлинную правду о Роз Лестрейндж. Они все ее не понимали.

— Нет, — ответил доктор Фелл. Тяжело ступая, он подошел к левому окну и выглянул из него. — Нет, я им ничего не рассказывал.

Вот тут Марк Рутвен и не выдержал; его спокойствие разлетелось в куски.

— Послушайте! — раздраженно сказал он. — Черт возьми, что это за таинственные разговоры о том, как ее не понимали? Для описания этой особы пошли в ход странные эпитеты. «Хорошее воспитание, прекрасные манеры». «Хитрая, загадочная, всегда улыбающаяся». Кроме того, по словам Джудит Уолкер, она была «умной, вкрадчивой и предельно жестокой». Что проясняют в ее убийстве все эти определения? Соответствуют ли они истине?

— О да, — ответил Сэмюел Кент. — В полной мере.

— Тогда в чем же кроется тайна? Чего мы в ней не понимали? Кажется, главное — злоба и жестокость. Эти качества говорят о человеке многое, а сколько бы у нее ни было любовников, меня это не волнует.

Настроение и доктора Кента, и доктора Фелла внезапно изменилось. Стоя у окна, и тот и другой словно чего-то ожидали.

Сэмюел Кент, тряхнув седоватыми волосами и подвигав черными бровями, вынул из нагрудного кармана очки в роговой оправе и помахал ими.

— Мой дорогой Марк, — суховато сказал он, — в нашей профессии редко встретишь человека, способного испытать потрясение от чего бы то ни было. Мы слишком много читаем. И тем не менее вы недопонимаете! Что касается любовников мисс Лестрейндж…

— Да?

— Любовников у нее не было, — холодно произнес доктор Кент. — Никогда. Никого.

— Кто из нас сошел с ума, вы или я?

— Надеюсь, что никто.

— Послушайте! Тоби Саундерс считает, что она вообще помешалась на сексе. Даже Джудит Уолкер, утверждая, что Роз была холодна как рыба, заявила, что их было неисчислимое количество!

— Нет, Марк, это не так. Значит, по словам Тоби, она помешалась на сексе? — Похоже, эта фраза вызвала у доктора Кента усмешку. — Позвольте мне четко и коротко растолковать, что мисс Лестрейндж не проявляла ровно никакого интереса к любой разновидности или форме секса, которые вы только можете себе представить. Это ясно?

— Нет, не ясно. Мы все считали…