«Ох, оставь такие мысли, князь, — сказал он сам себе, — а то оправдаешь крамольников и головы велишь срубить невиновным».

С наместником из Комара дело было ясное. Пользуясь своей властью, решил он увеличить поборы с проплывавших по Чурань-реке заезжих купцов, но отнюдь не в пользу князя. Однажды обобрал он кого-то уж вовсе бессовестно, пошли купцы жаловаться старейшинам, а те отослали их к князю. Дело решилось скоро: неправый доход отобрать, а с купцов, что в этом году по Чурань-реке плавали, на следующий год дани не брать — вперед заплачено.

— Хвала князю! — закричали в толпе, когда Владигор вынес свой приговор.

Особенно были довольны купцы.

— Ну, князь, теперича все они будут твердить, что этим летом по Чурань-реке плавали, — шепнул Ждан, склонясь к плечу Владигора, — Жди на следующий год ладей купеческих. Будет их что пескарей в садке: куда ни плюнь — ладья…

— А что плохого? — усмехнулся в ответ Владигор. — Городам прибыль. А кто жульничать станет, с того виру возьмем. В Комаре запись есть, кто дань платил.

Но уже надобно было новое дело разбирать, купцы-склочники предстали пред княжескими очами и вовсю обзывали друг друга дрянными словами.

— Хватит лаяться, яко псы! — прикрикнул на них старейшина и ударил о землю посохом. — Дело говорите…

Купцы начали говорить, и оба разом…

— Ты что-нибудь понимаешь? — шепотом спросил Владигор у Ждана, делая при этом вид, что заслоняется ладонью от неяркого осеннего солнца.

— Перун их разберет… Один другому давал деньги в рост, с лихвой все отдал, а второй говорит, что обманул.

— А совет старейшин что решил? — обратился Владигор к притихшим против своего обыкновения старикам.

Те заговорили разом и каждый о своем — ясно было, что и они ничего придумать не могут…

— У них уговор на слово был, — наконец объяснил глава совета. — Один только есть способ проверить, кто правду говорит, а у кого язык лживый, как у змеи, — каленым железом. Вели пытать, князь?

Испытание каленым железом — дело нехитрое: велят каждому пронести кусок железа шагов десять. После чего руки перевяжут чистыми тряпицами. Через десять дней явятся оба на суд. У кого раны начали подживать — тот прав. У кого воспалились — язык того лжив. Воистину по совести суд.

— А может быть, признать обоих лжецами да и отобрать имущество в княжескую казну? — предложил Ждан.

Владигор не ответил, лишь так взглянул на Ждана, что у того отпала охота шутить. Интересно, что сказал бы Белун, если бы Хранитель времени решил дело в суде испытанием железом. Можно, конечно, вскинуть руку к небу и призвать на помощь Перуна — пусть разберется, за кем правда. Только пристало ли обращаться за каждой мелочью к горним силам? Однако и раздумывать долго нельзя — не сидеть же так на помосте до заката, ожидая, когда осенят мудрые мысли.

— Пусть так, несите железо, — приказал Владигор.

Купцы переглянулись, — такого решения они никак не ожидали. Всему Синегорью был известен нрав князя — не прибегал он к подобным средствам по делам и более страшным и кровавым, а тут из-за каких-то десяти тюков шерсти велит жечь каленым железом руки…

Один из купцов беззвучно зашевелил губами, держась за висящий на шее оберег, — верно, возносил молитвы всем богам сразу, дабы даровали силу. Второй же, увидав бегущего из кузни отрока с горшком в руках, над которым маревом колебался горячий воздух, повалился князю в ноги:

— Помилуй, князь, виноват…

«Во второй раз такая уловка не пройдет», — подумал Владигор.

Повинившегося купца увели стражники — назавтра велено было сечь пройдоху на базарной площади, а после взыскать с него виру в казну, да и пострадавшему заплатить сполна.

Самое было время дать себе и людям роздых, угоститься вином, но уже перед Владигором предстали два хмурых вотчинника. Эти двое — Доброд и Вирем — были так похожи друг на друга, что Владигор поначалу решил, будто они родные братья: оба ладные, обоим под тридцать, светлые вьющиеся волосы, русые бороды коротко острижены. Но выяснилось, что Владигор ошибся. Отцы их были кметями, и в награду за службу пожаловал их вотчинами еще князь Светозор. Эти двое соседями были и побратимами, как отцы их. Лес расчистили, поставили ладные дворы, и у каждого дом в три жилья — не дома, а почти что крепости. Во времена Климоги они сообща от его наемников отбивались. А потом, опять-таки сообща, хоронились в лесу. Дома борейцы пожгли, имение разграбили — весь нынешний год побратимы отстраивались. Вновь поставили каждый по маленькой крепости. И тут вышла у них незадача — расчистили вместе участок леса и договорились, что первый год владеть тем участком Доброду. Стал Доброд тот участок пахать и обнаружил ход в старый рудник, вырытый еще, как видно, подземельщиками. В руднике уже ничего не осталось — ни серебра, ни самоцветов. Но кто-то во время усобицы схоронил там добычу — может, борейские наемники случайно нашли эту ямину, припрятали добро, не ведая, унесут ли они ноги, привалили камнем и ушли. Да посекли их, видать, в бою, потому что никто за мешком не воротился. Осталось добро лежать в яме, пока не откопали его при расчистке поля. Тут и вышел спор — кому принадлежит добыча. Доброд кричал, что ему: его поле, его и находка — золотые кубки, полные монет и изумрудов, и ожерелья бесценные, — все ему должно достаться. Верный друг его и сосед Вирем так не считал — вместе полосу эту у леса отвоевывали, значит, и добычу поровну надо делить… Ругались изрядно. И до кулаков доходило. А потом как-то поутру на том самом участке нашли младшего брата Вирема мертвым. Голова его о камень была расколота, и трава вокруг почернела от крови. Вирем с родней кинулся было усадьбу Доброда жечь, но проезжал мимо воевода из Поскреба и мешок с добром забрал до суда с собою, а с соседей-врагов взял слово — вражду больше не чинить, явиться на княжий суд. Приговорит князь Доброду виру за убитого платить — уплатит. Решит, что не виноват Доброд, — так тому и быть. Только каждый из спорщиков стоял на своем: Вирем — что Доброд убивал, Доброд — что не виновен и вся родня его в той смерти не виновата, а кто-то третий в их спор вмешался.

«Вот же как… В лихие времена вместе кровь проливали, — думал Владигор, глядя на этих двоих, — а теперь готовы горло друг другу перегрызть…»

— Мог чужак забрести в твою вотчину? — спросил он Доброда. — Может, видел кого?

— Не видел, князь… — отвечал тот, не мешкая. — Но в ту ночь, когда отрок смерть принял, занемог я и лег в постель сразу после полудня. В тот день и в ту ночь никто со двора не ходил.

— Ой ли? — перебил его Вирем и зло сощурился. — Коли занемог, как за людьми своими смотрел? Может, скажешь еще, что заплатишь князю виру тем добром, что в руднике нашел? Так вирой тебе не отделаться, только кровь будет платой.

По всему выходило, что виноват Доброд, но Владигору почему-то в его вину не верилось. Темное дело, неразрешимое…

Тем временем один из дружинников внес на помост кожаный мешок с тем самым добром, из-за которого спор вышел. Владигор сделал знак, завязки мешка распустили, прямо на помост высыпали найденные сокровища. Те, кто стоял ближе, ахнули, разглядев находки. Задние же, ничего не видя издалека, стали напирать, надеясь поглядеть диковинки. Вещи в мешке были удивительные — бусы с изумрудами, золотые браслеты и серьги, подвески с резными камеями из бледно-голубого оникса и кубки золотые с рельефным изображением людей и странных созданий с козлиными ногами и рогами на голове. Кубков было шесть, и каждый из них был наполнен золотыми монетами и изумрудами. Монеты эти никто не чеканил в Поднебесном мире. Взяв одну, Владигор отчетливо почувствовал идущий от нее холод, — Хранитель времени узнал пришельца из других времен…

— Кто мог положить эти вещи в мешок? — спросил Владигор, переводя взгляд с одного вотчинника на другого.

Вирем пожал плечами, а Доброд ответил:

— Верно, кто-нибудь из борейских наемников награбил, спрятал, а взять забыл.

— Может, и так, — кивнул головой Владигор, не отрывая взгляда от лица Доброда, и тот смутился, потупился. — Да только неудобное место он выбрал награбленное прятать — возвращаться за ним несподручно…