На стенах воцарилась тишина. В рядах солдат вокруг Максимина раздались негромкие смешки — все знали, что император ударом кулака выбивает лошади зубы, а ударом ноги ломает ей хребет, и только безумец согласился бы драться с ним один на один.

— Твой вызов принят, Максимин, — неожиданно долетел ответ со стены.

— Как твое имя, смельчак? — Максимин даже не пытался скрыть радости и торжества в голосе.

— Архмонт! — был ответ.

— Завтра на рассвете я жду тебя, Архмонт!

— Ты, верно, сошел с ума, Архмонт, — пробормотал Марцелл, глядя на чужака с ненавистью и позабыв, что утром этот человек спас стены от разрушения. — Это наш город. Кто доверил тебе его защиту, варвар?

Еще недавно горожане ликовали, видя, как рассыпалась башня осаждавших. Солдаты Максимина в беспорядке отошли к лагерю. Лучники перестали обстреливать стены, и любопытные, особенно женщины, теперь облепили каменные зубцы, уже торжествуя победу. Ответ Владигора привел их в растерянность и ярость.

— Ты украл нашу победу! — продолжал вопить Марцелл. — Им там, внизу, нечего жрать, они пьют отравленную воду! Они готовы были отступить — все видели это! А ты отдал победу в руки ублюдка, врага Рима! Консуляр велит тебя казнить и правильно сделает!

— Он избранник Белена, — возразил жрец. — Завтра боги даруют ему победу.

— Не рассказывай басни! Никому в целом свете не победить Максимина! — горячился Марцелл.

— Верно, боги решили отвернуться от нас, — пробормотал толстяк лавочник, — если вложили в твои уста эти ненужные хвастливые слова, Архмонт, — и потрусил со стены.

— Я не проиграю, — упрямо проговорил Владигор, — и завтра вы это увидите. Сила Максимина в вашем страхе.

Ему не решались поверить. Кое-кто, правда, смотрел на него с робкой надеждой, — за дни осады в городе и впрямь произошло столько чудес, почему бы теперь не случиться еще одному, последнему и самому невероятному чуду? Но большинство лишь хмуро молчало. Отказаться от поединка было уже нельзя — Юпитер покарает того, кто нарушит слово. Но и сдержать его означало только одно — смерть.

— Завтра нас всех перережут, а наших детей продадут в рабство, — сказал Марцелл, понизив голос, но от этого его слова прозвучали еще более безнадежно.

Кажется, кроме старика Антония, никто не верил в победу Владигора. Когда они вдвоем спускались со стены, горожане провожали их недобрыми взглядами. Но никто не сказал больше ни слова.

— Ты веришь в мою победу? — спросил Владигор у старика.

Сходство его с Белуном смущало Владигора — он ловил себя на том, что обращается к старому жрецу так, как обращался к своему учителю, и ждет от него точно такой же честности и прямоты. Антоний в самом деле относился к Владигору, как Белун, с отеческой заботой.

— Юпитер прислал тебя в Аквилею, Ненареченный бог, — отозвался Антоний. — Значит, ты победишь.

— Может быть, он прислал меня для того, чтобы облегчить путь Максимину…

Антоний отрицательно покачал головой:

— Это невозможно. Белен покровительствует тебе. Он бы не стал этого делать даже из страха перед Юпитером.

Аргументы Антония не убедили Владигора. Он бы на месте старика не доверялся так слепо небесным покровителям. Странно, что Антоний не сомневался в победе, тогда как он сам еще не до конца верил в себя. Его именуют Ненареченным богом и ожидают от него чудес. Да, Владигор куда сильнее обычного человека, но…

— Максимин так могуч, — заговорил он вслух о том, что его мучило. — О нем рассказывают легенды. Я видел его со стены — он выше остальных чуть ли не на две головы.

— Да, — кивнул Антоний, — его ступни почти в два раза больше, чем у обычного человека. А на большой палец правой руки он надевает браслет своей бывшей жены. Что с того? Больше тридцати лет назад, будучи простым фракийским крестьянином, Максимин обратил на себя внимание императора тем, что сначала победил шестнадцать самых сильных борцов из числа лагерной прислуги, потом целый день бежал за лошадью императора, нимало не устав, а после в один миг поборол еще семь самых сильных солдат, каких только удалось сыскать в армии. Но разве это может вызвать у тебя страх?

То и дело путникам приходилось прижиматься к стенам домов, чтобы пропустить повозки с камнями и известью для ремонта стен. Неожиданно один из возчиков закричал и замахал палкой, пытаясь ударить что-то на мостовой.

— Что случилось? — спросил Владигор, подойдя к нему.

— Змея, — отозвался тот, — вылезла прямо из-под колес и скрылась в водостоке. Да такая здоровая — в жизни не видел больше.

Владигор нахмурился. Если бы он был римлянином, то сказал бы, что это дурной знак. С тяжелой душой последовал синегорец за Антонием в дом, где провел остаток предыдущей ночи и должен был провести следующую — накануне поединка.

Уже стемнело, и в лагере зажглись тысячи факелов. Солдаты в полном вооружении построились перед палаткой императора, возле которой был сооружен алтарь из дерна Шесть черных козлов стояли, сбившись в кучу, перед алтарем. Несколько конных отрядов прочесали окрестности, чтобы найти нужных животных, и — о чудо! — на одном совершенно разоренном крестьянском дворе нашли в сарае всех шестерых, упитанных, черных как смоль, как будто специально приготовленных для жертвоприношения. Солдаты сочли находку добрым знаком, и весть о ней мгновенно облетела лагерь.

Максимин в белой тоге с жертвенным ножом, подарком Зевулуса, в руках подошел к алтарю и осыпал голову первого козла вместо жертвенной муки зеленым порошком — еще одним даром чародея. В воздухе распространился едкий пряный запах, и животное зашаталось, будто его ударили деревянной колотушкой по голове. Опасаясь, что козел падет прежде, чем его прирежут, император полоснул лезвием по горлу животного. И только тогда увидел, что голова эта вовсе не козлиная, а человеческая, с курчавыми черными волосами, увенчанная парой вполне настоящих козлиных рогов. Полукозел-получеловек еще бился в судорогах, когда Максимин рассек ему грудную клетку и извлек бьющееся сердце. Едва сердце было брошено в огонь, как прямо в воздухе возникли врата, охваченные синим огнем, точно таким же, какой возник в палатке Максимина, но не сжег ее. Врата раскрылись, но за ними был все тот же ночной мрак. И из этого мрака непрерывным потоком устремились странные существа в черных балахонах до пят, с закрытыми покрывалами лицами. Тьма обрела человеческий облик и шествовала по лагерю. Даже у видавших виды ветеранов первой когорты дрогнули сердца. Мгновенно темные фигуры растеклись меж рядами солдат. Проходя, каждый из пришельцев по очереди прикасался к легионерам, и тогда солдаты ощущали странный холод, разливавшийся по их телам, будто они умерли, и сердца их останавливались, забывая биться. Впрочем, эта мнимая смерть длилась лишь мгновение. И вот уже странная процессия, выплеснувшаяся из небесных врат, устремилась обратно, так же молча, не проронив ни звука. Врата вспыхнули синим огнем и исчезли.

Когда сердце второго полукозла-получеловека было брошено в огонь, в походный алтарь Юпитера ударила молния и испепелила его дотла.

Третье жертвоприношение вызвало из небытия целую тучу летучих мышей, черные стаи закружили над Аквилеей и закидали город пучками горящей пакли. В нескольких местах занялся пожар, и к небу поднялись столбы дыма, подсвеченные снизу отблесками красного.

Четвертое заставило бить из земли фонтаны крови.

От трепыхания пятой жертвы содрогнулась земля.

Когда же настал черед шестой твари, потоки синего огня образовали в небе гигантскую воронку, и в центре ее проступило огромное лицо Зевулуса. Раскрыв рот, в который без труда могла бы въехать целая квадрига, Зевулус проорал:

— Я принимаю твою жертву, Максимин…

Император поднял руки к небу, и в его ладони ударила молния. Все тело императора засветилось синим огнем. Огромный и неподвижный, стоял он, будто светящаяся статуя. И солдаты в лагере, и горожане, столпившиеся на стенах, видели это.