Вот теперь мы, естественно, подошли к событиям, которые связаны с Октябрьским пленумом ЦК 1957 года.
Сражение за Хрущева
Весной 1957 года сын Хрущева Сергей женился. По этому случаю на даче Хрущева была устроена свадьба. На свадьбе, как полагается, крепко выпили и произносили речи. С речью выступил и Хрущев, говорил он как всегда хорошо, рассказал о своей биографии, родословной, тепло вспомнил свою маму, а затем как—то вскользь уколол Булганина. В другое время Булганин промолчал бы, а тут он неузнаваемо вскипел и довольно резко сказал:
— Я попросил бы подбирать выражения…
Присутствующие поняли: Булганин озлоблен против Хрущева. Догадка подтвердилась, как только кончился обед, Молотов, Маленков, Булганин, Каганович демонстративно покинули свадьбу и уехали к Маленкову на дачу. Хрущев понял, что отныне Булганин переметнулся в стан его противников, и он был явно озабочен усилением группы его противников.
Жуков вспоминает:
— После того, как ушли Молотов, Маленков, Булганин, Каганович, ко мне подошел Кириченко и завел такой разговор.
— Георгий Константинович, ты понимаешь, куда дело клонится? Эта компания не случайно демонстративно ушла со свадьбы. Я думаю, что нам нужно держать ухо востро. А в случае чего, надо быть ко всему готовым. Мы на тебя надеемся. Ты в армии пользуешься громадным авторитетом. Одно твое слово и армия сделает все, что нужно.
Я видел, что Кириченко пьян, но сразу же насторожился.
— О чем ты, Алексей Илларионович, болтаешь? Я тебя не понимаю, куда ты клонишь свою речь? Почему ты говорил о моем авторитете в армии и о том, что стоит мне только сказать свое слово и она сделает все, что нужно?
Кириченко:
— А ты что не видишь, как злобно они сегодня разговаривали с Хрущевым? Булганин, Молотов, Маленков — решительные и озлобленные люди, я думаю, что дело может дойти до серьезного.
Мне показалось, что Кириченко завел такой разговор не случайно, не от своего ума. Это предположение подтвердилось следующими его словами.
— В случае чего, мы не дадим в обиду Никиту Сергеевича.
О Кириченко у меня всегда было плохое мнение. Я считал его «одесситом» в худшем смысле этого слова. Будучи секретарем Одесского обкома просил продать ему три машины. Я ему это не сделал. С тех пор Кириченко на меня обиделся.
Утром 19 июня мне позвонил Маленков и попросил заехать к нему по неотложному делу. Считая, что я необходим ему по работе, немедленно поехал к Маленкову. Маленков встретил меня очень любезно и сказал, что давно собирался поговорить со мной по душам о Хрущеве. Он коротко изложил свое мнение о якобы неправильной практике руководства со стороны первого секретаря ЦК Хрущева, указав при этом, что Хрущев перестал считаться с Президиумом ЦК, выступает на местах без предварительного рассмотрения вопросов на пленуме. Хрущев стал крайне грубым в обращении со старейшими членами Президиума. В заключение он спросил, как лично я расцениваю создавшееся положение в Президиуме ЦК.
(Жуков отчетливо видел, что сформировались два противостоящих лагеря в руководстве партии. И оба ведут разведку и обработку его, как министра обороны, желая привлечь на свою сторону. Поэтому маршал решил быть осторожным. — прим. В. К.)
Я спросил его:
— Маленков, вы от своего имени со мной говорите, или вам поручено со мной переговорить?
— Я говорю с тобой, как со старым членом партии, которого я ценю и уважаю. Твое мнение для меня очень ценно.
Я понял, что за спиной Маленкова действуют более опытные и сильные личности, Маленков явно фальшивит и не раскрывает настоящей цели разговора со мной…»
Положение Жукова было очень серьезно, любая группа из состава Президиума ЦК обладает огромной силой. Жуков имел возможность наблюдать и даже участвовать в такой групповой схватке при аресте Берия. Маршал много размышлял после той опасной операции. Хорошо, что она завершилась удачей той стороны, на которой он принял участие. А если бы Берия опередил соперников хотя бы на несколько минут, все кончилось бы печально. И вот опять затевается очередная схватка. Кто стоит за Маленковым? Может быть, этот разговор проверка, а не приглашение? Жуков попробовал уйти от прямого ответа:
«Я сказал Маленкову:
— Поскольку у вас возникли претензии к Хрущеву, я советую вам пойти к Хрущеву и переговорить с ним по—товарищески. Я уверен, он вас поймет.
— Ты ошибаешься, не таков Хрущев, чтобы признать свои действия неправильными, тем более исправить их.
Я ему ответил:
— Думаю, что вопрос постепенно утрясется.
На этом мы и разошлись. Через несколько часов меня срочно вызвали на заседание Президиума ЦК. В коридоре Президиума встретил Микояна и Фурцеву, они были в возбужденном состоянии.
Микоян сказал:
— В Президиум обратилась группа, недовольных Хрущевым, и она потребовала сегодня же рассмотреть вопрос о Хрущеве на Президиуме. В эту группу входят Молотов, Каганович, Булганин, Маленков, Первухин.
Я ему сказал, что два часа назад разговаривал с Маленковым.
Микоян сказал:
— Час назад они и со мной разговаривали.
Хрущев в этот день с утра был занят приемом венгерских товарищей и только что освободился. Но он уже знал, что большая группа потребовала немедленного созыва Президиума ЦК.
Открыв заседание Президиума, Хрущев спросил:
— О чем будем говорить?
Слово взял Маленков:
— Я выступаю по поручению группы товарищей членов Президиума. Мы хотим обсудить вопрос о Хрущеве, но поскольку речь будет идти лично о Хрущеве, я предлагаю, чтобы на этом заседании Президиума председательствовал не Хрущев, а Булганин.
Молотов, Каганович, Булганин и Первухин громко заявили:
— Правильно!
Так как группа оказалась в большинстве, Хрущев молча освободил место председателя и на его место сел Булганин.
Булганин:
— Слово имеет Маленков.
Маленков подробно изложил все претензии к Хрущеву и внес предложение освободить Хрущева от обязанностей первого секретаря.
После Маленкова слово взял Каганович. Речь его была явно злобная, он сказал:
— Ну, какой это первый секретарь, в прошлом он троцкист, боролся против Ленина, политически он малограмотный, запутал дело сельского хозяйства и не знает дела в промышленности, вносит путаницу в его организацию.
Обвинив Хрущева в тщеславии, Каганович предложил принять предложение Маленкова об освобождении Хрущева от должности первого секретаря и назначить его на другую работу.
Молотов присоединился к тому, что было сказано Маленковым и Кагановичем. Против принятия решения об освобождении Хрущева от обязанностей первого секретаря выступила группа: Микоян, Суслов, Фурцева, Шверник и я. Они были в меньшинстве. Товарищей Аристова, Кириченко, Сабурова в Москве не было. Чтобы оттянуть время для вызова отсутствующих членов Президиума, мы внесли предложение ввиду важности вопроса сделать перерыв до завтра и срочно вызвать всех членов Президиума. Мы надеялись, что с прибытием отсутствующих, соотношение сил будет в нашу пользу. Видя, что дело принимает серьезный оборот, Хрущев предложил созвать пленум ЦК. Группа отклонила это предложение, сказав, что вначале снимем Хрущева, а потом можно будет собрать пленум. Я видел выход из создавшегося положения только в решительных действиях. Я заявил:
— Я категорически настаиваю на срочном созыве пленума ЦК. Вопрос стоит гораздо шире, чем предлагает группа. Я хочу на пленуме поставить вопрос о Молотове, Кагановиче, Ворошилове, Маленкове. Я имею на руках материалы о их кровавых злодеяниях вместе со Сталиным в 37–38 годах, и им не место в Президиуме ЦК и даже в ЦК КПСС. И, если сегодня группой будет принято решение о смещении Хрущева, с должности первого секретаря, я не подчинюсь этому решению и обращусь немедленно к партии через парторганизации вооруженных сил.
Это конечно было необычное и вынужденное заявление. Откровенно говоря, я хотел провести решительную психологическую атаку на антипартийную группу и оттянуть время до прибытия членов ЦК, которые уже перебрасывались в Москву военными самолетами. После этого моего заявления было принято решение перенести заседание Президиума на третий день и этим самым группа Маленкова—Молотова проиграла затеянное ими дело против Хрущева. Должен оговориться, если мне тогда говорили спасибо за столь решительное вступление против антипартийной группы, то через четыре месяца я очень сожалел об этом своем решительном заявлении, так как мое заявление в защиту Хрущева обернули в октябре пятьдесят седьмого года лично против меня, о чем будет сказано особо.
Заседание Президиума шло трое суток с утра до вечера. Во время перерыва между заседаниями стороны готовились к схваткам следующего дня и об этом стоит тоже коротко сказать.
Группа Молотова—Маленкова вела разговоры между собою подгруппами по два—три человека и один только раз собиралась у Булганина почти всей группой.
Начиная с конца второго дня, на заседании был заметен некоторый упадок боевитости их членов, так как активность сторонников Хрущева все более и более возрастала. Да и контробвинения для них стали более угрожающими. В середине второго дня в Президиум пришла группа членов ЦК в количестве десяти человек и потребовала, чтобы их принял Президиум ЦК в связи с их обеспокоенностью судьбой единства Президиума. Эта группа заранее была проинформирована о сложившейся ситуации в Президиуме ЦК. Группа Маленкова—Молотова до конца заседания не хотела принимать членов ЦК, но затем под давлением сторонников Хрущева было решено послать Ворошилова, Булганина, Хрущева и Шверника на переговоры.
Встреча состоялась в приемной Президиума ЦК. Группа членов ЦК потребовала от имени членов ЦК созыва пленума. Для быстрого сбора членов пленума ЦК было решено переброску их с периферии в Москву осуществить самолетами военно—воздушных сил. Организация этого дела была возложена на Министерство обороны. Кроме всего, я взял на себя ответственность лично поговорить с Ворошиловым, чтобы отколоть его от группы Маленкова—Молотова. Взялся за этот разговор по той причине, что мы с ним в какой—то степени были все же родственниками, и никогда по—родственному не встречались. (Его внук был тогда женат на моей дочери). Но из переговоров ничего не получилось, Ворошилов был на стороне Молотова—Маленкова и против Хрущева.
В первый и второй день Хрущев был как—то демобилизован, держался растерянно. Видя, что я решительно встал на его защиту, и члены Президиума и члены ЦК потянулись ко мне, сделав меня как бы центральной фигурой события, Хрущев растроганно сказал мне:
— Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебе этого никогда не забуду.
Я его успокоил и сказал:
— Никита, будь тверд и спокоен, нас поддержит пленум ЦК, а если группа Маленкова—Молотова рискнет прибегнуть к насилию, мы к этому будем готовы.
Хрущев:
— Делай все, что считаешь нужным, в интересах партии, ЦК и Президиума.
В ходе заседания Президиума ЦК на второй день резко выступил Сабуров, видимо что—то пронюхав, сказал:
— Вы что же, Хрущев, делаете, уж не решили ли арестовать нас за то, что мы выступаем против вашей персоны?
Хрущев спросил:
— Из чего вы это видите?
— Из того, что под Москвой появились танки.
Я сказал:
— Какие танки? Что вы, товарищ Сабуров, болтаете? Танки не могут подойти к Москве без приказа министра, а такого приказа с моей стороны не было.
Эта моя контратака тогда очень понравилась всей группе Хрущева. Хрущев неоднократно ее приводил на пленумах и в других речах.»
