Но описанным не ограничивается психологическое состояние падающего с горы. В конце концов, происходит расщепление сознания и тела. Так, известный альпинист Рейнгольд Месснер описывает в своей книге «Область, граничащая со смертью», как он трижды пережил во время одного несчастного случая состояние пребывания вне собственного тела. В момент осознания безвыходности положения происходит расщепление его «Я».

Ощущение нереальности происходящего возникает в начале ситуации 0 проявляется затем, как называет это Нойес [90], в деперсонализации, в разделении личности на участвующего и наблюдающего. По типологии смертельных переживаний Кеннета Ринга, 38 % попавших в подобную ситуацию переживают состояние отчуждения от собственного тела. Эта дистанция отчуждения значительно увеличивается во время падения и достигает наивысшего предела, когда наступает состояние пребывания вне собственного тела. При отделении тела от сознания эмоциональная сфера лишается своей основы. Ощущения и мышление, находящиеся вне тела, больше не нуждаются в логическом совмещении с ним, ситуация может оцениваться лишь холодно и трезво. Многие сообщают о том, как они спокойно парили рядом со своим падающим телом и выражали мало сочувствия происходящему. Позднее они могли очень точно описать обстоятельства своего спасения, появившихся спасателей и т. п. именно потому, что они стояли «рядом». Многие падающие покидают свое тело, но лишь в момент, когда оно разбивается.

Транс или глубокий наркоз — целительны, они освобождают нас от необходимости мыслить, очищают сознание от непрекращающихся внутренних диалогов, от постоянной самооценки, от самих ценностей. Интересно, что шаманы [91], которые продолжительное время не имели никаких сеансов, ощущают «тяжесть в сердце и голове», от чего могут избавиться только придя в состояние транса, после которого чувствуют себя легко и приятно [92]. Трансом зовется целение через внутреннее освобождение от бесконечного потока внешних раздражителей, от механизмов мышления, от дифференцированной системы ощущений. Транс не исключает совсем восприятия реальной действительности, а делает его живее и многоцветнее, выявляет истинное чудо бытия, но все это после прохождения фазы сужения сознания, и это есть как раз то, что мы определяем как транс в узком смысле этого понятия.

Фей Кларк, которого на два года усыновил вождь Майкл Рыжая Туча, виннебаго из Висконсина и затем послал на поиски видения, рассказывал писателю Раду Стайгеру [93] о своих переживаниях:

«Мне было неполных 13 лет, когда мы получили несколько недель на подготовку к тому, чего ждали мы и чего ожидали от нас. Нас призвали отправиться в леса и выбрать место у реки. Мы получили указание не брать с собой никакой пищи, не собирать ни ягод, ни иных плодов. Нам нельзя было искать никакого убежища, но следовало подвергать себя природным стихиям, дождю и солнцу. Мы должны были изнурять наши тела и по меньшей мере, трижды в день молиться о своей защите… Мы молились Манитоу, высшему из существ. Главной целью этого ритуала является скорейшее изнурение собственного тела. Одним из упражнений назначенных мне виннебаго, был поиск камней, которые мы поднимали и должны были переносить на другое место, чтобы складывать там; затем нужно было вновь разбирать и нести их назад, и так непрерывно продолжался этот процесс.

Ты понимаешь, что это упражнение вынуждает сознание заниматься монотонной физической работой, в то время как подсознание концентрируется на контакте со своим помощником. Обычно через некоторое время видятся дикие звери, становящиеся все доверчивее. Через некоторое время начинает приближаться какое-то животное, которое словно хочет предложить себя в качестве тотема или союзника. Это может быть птица, суслик или барсук. Если ты был слишком голоден или боялся остаться один в глухой местности, ты мог бы взять самого первого зверя, который к тебе приблизился и сказать, что ты нашел своего союзника. Но нас учили, что надо набраться терпения, и тогда может появиться сам Манитоу или один из его представителей в человеческом облике и обратиться к нам.

Я провел двенадцать дней, постясь и ожидая своего духа-союзника.

Много зверей, включая удивительного оленя, приходило и позволяло себя погладить. Особенно хотел остаться олень. Но мне было сказано, что если я не захочу принять ту жизненную форму, которая предложит мне себя, я должен буду поблагодарить ее за приход, похвалить за красоту, силу, ум и деликатность и сказать, что я ищу более могущественного союзника.

На двенадцатый день передо мной возникла некая светящаяся форма. Хотя она казалась состоящей по большей части из света, я сумел различить черты лица и определить, что она была одета в длинный плащ. «Я ждал тебя», — сказал я. И она ответила: «Ты искал меня, а я искала тебя». И затем она побледнела. Она казалась мне столь же реальной, как ты теперь».

Нам сложно прочувствовать смысл и значение поисков видения и власти, как это происходит в индейских племенах. Нашей психологии неизвестны подобные упражнения, они находятся в противоречии с научным мировоззрением, а происхождение, уходящее корнями в религию, делает их подозрительными вдвойне, они кажутся примитивными, дикими, даже противоестественными. Страдания и изнурение, сопровождающие поиски видения, не соответствуют тихому пути нашей современной психотерапии. Человек западного мира не хочет напрягаться, решая свои проблемы. Его спокойный путь — это путь материально обеспеченного существования, вполне довольствующегося под защитой экономического благополучия невысокой духовностью и малой жизненной силой. Духовный радикализм приносит нечто ранящее, причиняющее боль и жестокое, а ни один из цивилизованных людей не поверит, что можно найти избавление через боль, и, застрахованный клиниками и сословием врачей, он исключает все страдания из своего поля зрения. Ведь стоит таких усилий и ума изгнать страдания из нашего мира, зачем же привносить их вновь? Разве главным завоеванием западного мира не является освобождение человека от непосредственной борьбы за выживание, от физической боли, приобретение независимости от природных условий? Зависимость от природных сил представляется нам сегодня просто недостойной, даже архаичной, а каждое соприкосновение с естественным миром воспринимается как отступление к примитивным формам существования. Антропология развивалась в этом же духе, все теории и стратегии исследования проникнуты им, и, пытаясь оторвать теорию от реального окружающего мира и человека, она тем самым роет себе собственную могилу. Эта наука сложно сплетена с позицией восхваления жизненных удобств, избавления от страданий, а также представлением о том, что культура является противником природы и что ей не остается ничего иного, как уничижительно причислить к враждебному образу «примитива» все, что выглядит как нецивилизованное. При этом а любое состояние экстаза или транса считается продуктом неразвитого ума — любое волнение духовного свойства и любое мистическое чувство трактуются как проявления неразумного начала и как отчуждение от цивилизации. Мы воспринимаем глубинную сущность культуры как отдаленную от природы. Искусственно созданная, стало быть, отвернувшаяся от природы культура, становится нашей второй, по-видимому, лучшей натурой. Этот второй план делает понятнее воззрения, с которыми этнология вступает в свое «поле». Благодаря развитию технической культуры пропадает не только внешняя, но и наша собственная, внутренняя природа. Реликты нашей изначальной природы обнаруживают себя в изолированных от общества психиатрических заведениях, но психологическая индустрия находит и здесь пути и средства утихомирить в нас эти реликты, искажая и делая совершенно бездейственными последние остатки «дикой» психики. Многообразие проявлений и «архаические» порывы нашей души прикрывает толстый слой фрейдистских и поведенческих артефактов, которые ограничивают возможности развития и обогащения истинной психики.