Всегда удивительно то, как удается нам войти в мир живого взаимодействия и единства просто путем изменения сознания. Вещи приобретают смысл, звери идут к нам, образуя единое целое с нами в той ситуации, в которой мы пребываем, и даже в каждой раскрытой странице книги прочитывается состояние нашего духа. Возникает мир синхронностей, знаков и смыслов, универсум unio mistica [103], в котором мы не должны чувствовать себя потерянными. Видение как проявление трансперсонального, универсально, однако в своей символике и выборе образов, очевидно, связано с культурой. Сущность трансперсонального и мистического, напротив, лишена символики и формы, она есть абсолютная чистота. Так, по крайней мере, понимает это азиатская философия. Йог стремится к совершенной безобразности, к совершенной пустоте, а дзен-буддизм ищет лишенного оформленности просветления. Опыт родовых культур, напротив, чаще всего остается во власти форм и образов.

Это, однако, не означает, что шаманы не имеют похожих или таких же мистических переживаний, как дальневосточные святые и йоги. Мне лишь кажется, что в родовых культурах лишенное образа просветление изображается более символически, так как эти культуры должны выжить в более конкретном мире, чем мир монастырей и медитативных пещер. Так же, как в природных формах — облаках, скалах или географических данностях, мы легко различаем картины и образы, так и во время алкогольного опьянения или в наркотических состояниях мы видим рисунки и фантомы, даже целые фильмы, которые пляшут перед нашими глазами, то есть галлюцинируем. Если наш мозг заслонен от проникновения внешней информации, он производит на основе накопленных образчиков возбуждения свои собственные миры. Но мы можем пойти дальше и перешагнуть плоскость фантасмагории. Тогда мы попадаем в спиритуалистическую сферу, достижение которой является целью всех эзотерических оккультных философий. Здесь мы затрагиваем сферу сознания, в которой можем общаться с умершими, духами, зверьем и аморфными сущностями, или с творческим началом, сверхсамостью, И лишь после дальнейших усилий мы вступаем в сферу «психической пустоты», в пространство, свободное от человеческих проектов бытия, в некий абсолют. Визионерское переживание часто образно и метафорично и не соответствует поэтому вершинному состоянию мистической интроспекции, но скорее всего отвечает глубинному психическому уровню трансперсональной сферы.

Ещё не существует физиологического и биологического анализа визионерского переживания, — только он позволит найти истинно научный подход к этим феноменам. Я уже ссылался на мнение Олдоса Хаксли [104] о том, что видения были значительно более частым явлением во времена средневековья, так как из-за недостаточного питания и нехватки витаминов, особенно в зимнее время и во время семинедельного поста, люди переживали существенную психологическую и биохимическую перестройку, что благоприятствовало возникновению визионерского переживания [105]. В результате улучшения условий жизни видения занимают сегодня немного места среди психологических феноменов. В значительной степени изжито сегодня и самобичевание, которое повышает возможность возникновения видения, так как при этом высвобождаются значительные количества адреналина и гистамина, оказывающих влияние на сознание. Жан Вианней XIX век} заметил, что его епископ запрещал ему истязать себя:

Результатом встречи визионера со святым началом становится резкая перемена его жизни. Теперь, когда он испил воды из глубинных жизненных ключей, когда он переполнен жизненными силами и соприкоснулся с сущностью первобытного существования, он оказывается наделенным сверхчувственным восприятием, ясновидением, способностью покидать собственное тело, видеть духов и т. п. Он получил атрибуты сакрального существования и сам стал посланником, ипостасью святого, сам представляет, благодаря своим сверхъестественным силам, высший мир.

Подобные трансперсональные переживания неизвестны сегодняшней Психотерапии. Однако практика этих переживаний может быть использована при целении психики для обретения целостности сознания [106]. Состояния, вызванные путем отвыкания от физически и психически привычного, могли бы вполне дополнить методы целения, существующие в западном мире. Мы стоим перед загадочным царством психики. Если мы решимся попытаться в него проникнуть, то у шаманов мы могли бы научиться самому важному для ориентации в нем. Так как антропологи и психологи никогда не испытывали на себе, как можно терпеливо переносить пост, то всякое изнурение себя, насильственная жажда, длительная молитва наедине с природой, возникновение видений воспринимаются ими как болезненное проявление ума, как галлюцинация или заблуждение духа [107]. Эти исследователи не отказываются от проверки результатов современных исследований в области психологии сознания, они отказываются лишь от испытания их на себе. Каждое очередное открытие в области психологии должно быть проведено в жизнь вопреки возникающей реакции. Если мы обратимся к истории неприятия толкования сновидений и бессознательного или к истории отторжения исследований сексуальности и сравним с сегодняшним неприятием трансперсонального и сверхсознательного, то увидим, что ничего не изменилось в том состоянии страха, которое испытывают люди перед миром психики.

Джоэмин [108], целитель австралийских какаду, ставший мифическим героем, увидел однажды, заглянув в колодец, свою собственную тень. Он нырнул под воду с головой и открыл глаза; это называется «каракейю поро», или «промывание глаз». Пройдя через это, человек становится ясновидящим и учится видеть сквозь большие расстояния или сквозь деревья и людей [109].

Нечто подобное жители Огненной Земли рассказывают о духовном зрении, «азикаку», а гавайцы с Папалуа — о двойном зрении или двойном знании; австралийские раи — о внутреннем глазе, которым они видят невидимое, а сенегальские бадьяранке — о «глазах ночи», которые находятся между обычными глазами или сбоку от них.

С тех пор, как шаманам приписываются фантастические способности, они сами не особенно избегают присвоения им славы владения опытом духовных переживаний. Все родовые культуры хранят причудливые истории о таинственных силах. Наша наука принимала это пестрое собрание ирреального опыта, пока толковала это как сказку, миф или деятельность примитивного сознания. Но как только кто-то предложил заняться этим вполне серьезно, он ощутил на себе гнев научно мыслящего сообщества.

Следуя практически-реалистической позиции, мы предполагаем, что магический мир основан на наличии истинного спиритуалистического или трансперсонального опыта, и, рассуждая так, быстро оказываемся у границы возможностей нашего познания, потому что пытаемся средствами современной науки объяснить специфику сил, которые возникают в результате психического преображения. Единственное научное направление, которое предлагает нам свою помощь, — это парапсихология, о которой, однако, до последнего времени были также сокрыты действенные психологические и биологические факторы транспсихическои коммуникации. Способы исследования, используемые нашей наукой, представляются ограниченными, страх перед непривычным сковывает ее, завышенная самооценка заслоняет ей перспективу. Поэтому психология народов, живущих естественной жизнью, не может открыть нам путь к их тайному знанию, так как тайна, которую нам до сих пор не удавалось раскрыть, является порождением нашей собственной исследовательской ограниченности.