Елизавета Сергеевна еще некоторое время сопротивлялась, но гостья была столь дружески напориста и искренна в своем желании, что она в конце концов согласилась.

В передней раздался звонок.

Елизавета Сергеевна пошла открывать дверь и скоро ввела в кабинет высокого мужчину с огромной лысиной и пышной седой бородой.

Знакомьтесь, Николай Андреевич, мой сосед и, в какой-то мере, шеф, старый друг моего покойного мужа, академик, — представила она вошедшего.

— Очень рад, — гулким баском проговорил академик, церемонно прикладываясь к ручке Нели Алексеевны,

— Вот Неля Алексеевна вызвалась помочь мне встретить американского ученого, — сказала хозяйка.

— А! Нобелевского лауреата! У них, что ни шаг, то нобелевский лауреат. В Стокгольме за ними почти девяносто процентов премий забронировано. Как будто больше нигде в мире ничего не делается, — сердито проворчал академик, усаживаясь в кресло.

— Американец говорил вам, для чего приезжает в Москву? — спросила Неля Алексеевна.

— Известно зачем! — поднял на нее умные глаза Николай Андреевич. Мозги наши воровать. Своих недостаточно, за чужими тянутся. Хочу предупредить вас, Лизочка, не поддавайтесь на устроенный быт под Вашингтоном. Пусть у нас скверно, а все на родной земле… Не клюйте на их жирного червячка.

— Да что я, рыба, что ли? — обиделась Елизавета Сергеевна.

— А кем вы себя почитаете? Коммерсанткой, делающей свой тротуарный бизнес? — ворчал академик.

— Ну уж, Николай Андреевич… — смущенно пыталась остановить гостя Елизавета Сергеевна.

— И нечего мне рот закрывать. В нашей мутной воде сейчас как раз добычу и ловить. Вот и ждите такого ловца.

— Вы считаете, что я не должна его принять ни в институте, ни дома? — спросила Елизавета Сергеевна.

— Институт не позорьте, и так стыдно, а насчет дома, то я препятствовать вам права не имею, хотя и хотел бы иметь. На какие такие средства прием организовать хотите? При ваших-то доходах?

— Николай Андреевич, да я уж давно кофе торгую.

— Вполне научное занятие.

— Расходы я приму на киностудию, у нас на мою кинокартину счет открыт, — вмешалась Неля.

— А вам почему так хочется спровадить нашу милую хозяйку далеконько за океан? — иронично спросил старик.

— Ни в коей мере! Я просто хочу средствами кино и телевидения обратить внимание общественности на положение людей науки. Кроме того, этот гость может предоставить вам некоторые инвестиции, — объяснила она.

— Предоставляли, и не раз. Так ведь украдут, непременно украдут! А нам оставят выражение глубокой благодарности американским «дядюшкам», — усмехнулся академик.

— Какой вы злой, Николай Андреевич! — удивилась Неля.

— Будешь злым… Когда вам в картине неумеренный злодей понадобится — к вашим услугам.

— Я пока только на Елизавету Сергеевну покушаюсь.

— Покушайтесь, только не скушайте! Она нам еще пригодится. Очень пригодится! — сказал Николай Андреевич вставая с кресла и раскланиваясь с дамами. — Патриотизм! Патриотизм выше всего! Всегда надо помнить об Отчем доме, об Альма-Матер!

Он ушел раздраженный, оставив запах сигаретного дыма и мужского одеколона.

— Вот, он всегда такой! — как бы извинилась за гостя хозяйка.

— Лиза, милая, позвольте мне так вас называть, он ведь в какой-то мере прав! Но принять американца мы с вами должны.

Женщины расстались друзьями.

Неля Алексеевна позаботилась, чтобы и квартире Елизаветы Сергеевны включили телефон, и явилась к ней, нагруженная покупками.

— Теперь в магазинах, казалось бы, все купить можно. Недаром ревнители рыночной экономики хвастают полными прилавками. Правда, купить-то далеко не все могут. Далеко не все! — возмущалась она.

Американцу было уготовано чисто русское гостеприимство. Но стол был уставлен далеко не русскими яствами.

— А может быть, мы все это зря? — засомневалась Елизавета Сергеевна. — Мне говорили, что в Америке такое застолье не принято.

— Так это там, в Америке. А принимаем мы его здесь, в России, так что пусть будет все по-русски, — ответила Неля Алексеевна.

И они обе занялись приготовлениями к приему гостя. И когда худой, поджарый и улыбчивый гость из Америки приехал к современной, по его словам, "Мари Кюри-Склодовски» в области иммунологии, он был пленен радушием двух русских женщин и русским гостеприимством, о котором, как он сказал, только читал у Толстого и Достоевского. За столом состоялся деловой разговор.

— У нас недалеко под Вашингтоном, в очень тихом и уединенном месте — институт. Там прекрасные условия для продолжения ваших работ, миссис Садовская, — говорил американец. — Мы были бы счастливы, если бы вместе с нами работал такой крупный специалист по иммунологии и такая очаровательная женщина. Может быть, вы согласитесь поработать у нас по контракту пару лет? Мы вам предоставим возможность завершить свои многообещающие исследования. Я познакомился с ними в журнале «Нейчер» в Англии. Это очень строгий журнал, в нем помешается только то, что бесспорно. И ваши замыслы таковы, и их необходимо довести до конца. Отчего вы не печатаете ваши последующие разработки?

— У нас сейчас переходный период… Мы испытываем некоторые финансовые трудности.

— Да, я вас отлично понимаю. Но, согласитесь, что человечеству до этого нет дела. Свирепствуют тяжелейшие болезни. У вас, я читал, смертность превысила рождаемость. Этому следует помешать. Разве можно объяснить людям отказ в вашей помощи финансовыми затруднениями?

— Но что можно конкретно сделать? — вмешалась Heля Алексеевна.

— Может быть, пока в вашем институте условия не позволяют работать специалистам, надо объединить наши усилия, наши лаборатории, наши финансы… Необходимо, чтобы госпожа Садовская продолжала свою работу. Останавливать ее — преступление перед человечеством.

— Вы пытаетесь сманить у нас видного ученого? — попросту спросила Неля Алексеевна.

— О, нет, нет, мои леди! Я не похититель дам для гаремов. Я хочу помочь русской науке не погибнуть. Мы высоко ценим ваши достижения. Я предлагаю контракт. Правда, оплата весьма скромная. Всего 30 тысяч долларов в год. Но этого вам будет вполне достаточно, чтобы заниматься работой спокойно. Все, что потребуется вам на первое время для того, чтобы обосноваться у нас, будет предоставлено. Я сам во всем буду вам помощником.

— Заманчивые предложения! Боюсь, что моя подруга не выдержит и согласится. Но предупреждаю вас, что если вы ее все же сманите, то придется вам принимать меня в качестве гостьи и с видеокамерами. Я ведь кинорежиссер.

— О! С готовностью! У нас в Америке реклама имеет огромное значение. Всякий показ наших ребят на телевидении — бесподобная помощь ученым. Но что скажете вы, госпожа Садовская?

— Я подумаю, — коротко ответила Елизавета Сергеевна. Изрядно выпив водки, гость стал рассказывать о своей Америке, которая, по его словам, была и должна быть во всем первой:

— У нас не только самые высокие дома в мире, не только самые богатые люди, у нас самые лучшие автомобили, самая лучшая конституция, самые лучшие президенты, с которыми мне привелось даже встречаться в Вашингтоне. Пусть первыми в космос вступили вы, но на Луну все-таки первыми высадились мы. И наука наша первая в мире, потому что к нам идут лучшие ученые всех стран. И я надеюсь видеть среди них госпожу Садовскую, — закончил подвыпивший профессор Снайс.

Он ушел, рассыпаясь в любезностях хозяйке, плененный оказанным ему приемом. У подъезда его ждала вызванная им машина.

Женщины остались одни. Елизавета Алексеевна бессильно сидела в кресле, опустив руки:

— Что вы обо всем этом думаете, Неля? Ведь это же та самая yтечка мозгов, о которой говорил Николаи Андреевич.

— Утечка — это когда ушло и не вернется. А он предлагает временный контракт… И потом, on безусловно прав, что человечество ждать не может.

— Контракты, как правило, продляются. Затянет новая работа, жаль будет бросать… И останется без меня моя лаборатория, — грустно проговорила Елизавета Сергеевна.