— А к тому, Саша, что в пору общей паники нас только через месяц заметили, когда мы уже обосновались. Помнишь приказ наркома электропромышленности?

— А как же! Преобразовали в научно-исследовательский институт, но только не имени Жюля Верна, как мы его называли, а с номером эвакуированного завода — 627.

— Тогда командующий Московским военным округом тебе право дал подбирать нужных специалистов из армии, а теперь…

— Что теперь?

— Фронт отодвинулся, и чиновники голову подняли. Под контроль всех, и нас с тобой берут. И парторганизация согласования любых действий требует. И создание института на голом месте, когда, по словам того же командующего округом, между Москвой и передовыми гитлеровскими частями наших, кроме посланных туда им курсантов какой-то военной академии, никого не было, теперь уже за подвиг не считают. Обыденность будет торжествовать. А это, друг мой, не пара пустяк!

— И что же?

— А то, что тебе хорошо, а мне-то на закрытых партсобраниях за тебя отдуваться придется.

Вскоре, приступив к работе, Званцев убедился в правоте слов Иосифьяна. Если прежние его приказания выполнялись мгновенно и безоговорочно, то теперь требовали согласования и обсуждались на парткоме.

А однажды его вежливо пригласили зайти в районный отдел госбезопасности.

Он был неподалеку от института, и Званцев пешком направился по указанному адресу, полагая, что интересуются крымскими подробностями.

На первом этаже никого не было. Казалось, здание полностью опустело — все ушли на фронт.

Званцев нашел дверь с нужной фамилией на табличке. На стук никто не ответил, а кабинет оказался пустым.

Званцев решил ждать. Огляделся: канцелярские столы, запитые чернилами, придвинуты друг к другу. Он достал из-под одного из них стул и сел.

— Встать! — услышал он грубый окрик.

Поднявшись, он увидел молодого щегольски одетого капитана, который, не глядя на него, сел по другую сторону стола, вынул лист бумаги из ящика, чернильные принадлежности и произнес:

— Садитесь и на время допроса сдайте оружие.

Званцев, вернувшись с фронта, носил громоздкий маузер в деревянной кобуре, на которой было выжжено его имя и слова «Крымский фронт».

— Оно именное, товарищ капитан, — сказал Званцев, кладя кобуру на стол и вспоминая, как генерал Хренов уже в Москве передал ему это оружие со словами: «В благодарность за службу!»

— Не товарищ капитан, а гражданин следователь. Таков порядок, — поправил капитан, отодвигая кобуру подальше от Званцева. — Приступим к допросу. Предупреждаю: никаких разъяснений и комментариев. Будете отвечать четко: «подтверждаю» или «не подтверждаю». В отличие от распространяемых нашими врагами легенд, я не потребую от вас кого-либо обличать пли приписывать себе действий, которые вы не совершали.

— Я готов, капитан.

— Гражданин следователь, — еще раз поправил следователь.

— Слушаюсь.

— Итак. Подтверждаете ли вы, что общались с врагами народа Бухариным и Пятаковым в 1931 году?

— Подтверждаю, но я лишь спросил у них дорогу.

— Я не записываю, о чем вы с ними говорили. Повторяю, вы разговаривали с ними? Подтверждаете?

— Это подтверждаю, — неуверенно произнес Званцев.

— Прекрасно. Дальше. Подтверждаете ли вы, что общались с расстрелянным врагом народа Тухачевским.

— Я был направлен к нему товарищем. Орджоникидзе.

— Который в страхе разоблачения застрелился, — перебил его капитан. — Итак, подтверждаете ли вы свою связь с Тухачевским?

— Подтверждаю, что был в его кабинете, куда меня пропустил Буденный, уступив свою очередь.

— Я не о Буденном вас спрашиваю. Будьте кратки. Подтверждаете?

— Факт подтверждаю.

— Подтверждаете ли вы, что в течение ряда лет вводили в заблуждение государственные органы псевдоизобретением некоего электроорудия? Подтверждаете ли, что из этой затеи ничего не вышло?

— Подтверждаю, что пока не вышло.

— Лишние слова я буду вычеркивать, — пригрозил капитан.

— Дальше. Подтверждаете ли вы, что извлекли личную выгоду из пустой шеи с электропушкой, получив международную премию?

— Получение премии за киносценарий «Apенида» подтверждаю.

— Он построен на применении электропушки?

— Это подтверждаю.

— Дальше. Подтверждаете ли вы факт своей поездки за границу, где вы продемонстрировали нашим идейным врагам принцип секретного оружия — магнитофугу?

— Не саму магнитофугу, а лишь ее действие.

— Подтверждаете ли вы, что американцы видели эффект модели электроорудия, замаскированной диорамой?

— Присутствие магнитофуги в диораме в советском павильоне Нью-Йоркской выставки в 1939 году подтверждаю.

— Подтверждаете ли вы, что, возвращаясь из Америки, задержались в Париже на две недели?

— Подтверждаю, что имел на это разрешение.

— Но факт задержки подтверждаете?

— Да.

— Подтверждаете ли вы, что, прибыв с Урала в Подлипки, остановились на квартире инженера Шефера, немца по национальности.

— Подтверждаю. Мы знакомы с Белорецка.

— Меня интересует подтверждение факта.

— Факт подтверждаю.

— Подтверждаете ли вы, что женились на его дочери, несмотря на его арест как врага народа?

— Женитьбу свою подтверждаю до его ареста.

— Подтверждаете ли вы, что, являясь рядовым, стали носить с начала войны форму военинженера третьего ранга?

— Это звание мне присвоили вместе с назначением на должность помпотеха комбата 39-го саперного батальона.

— У вас есть приказ об этом?

— Только удостоверение и приказ командующего Московским военным округом о предоставлении мне, военинженеру III ранга, особых полномочий.

— Бывший командующий Московским военным округом арестован.

— Этого не знаю.

— Продолжим. Подтверждаете ли вы, что придуманные вами электроторпеды не были применены для обороны Москвы и изготовлено их напрасно большое число?

— Подтверждаю, что здесь они не были применены.

— Подтверждаете ли вы, что и на Крымском фронте вы не использовали всю предоставленную нам технику и взорвали ее?

— Подтверждаю, что получил такой приказ.

— У вас он есть на руках?

Званцев пожал плечами:

— В тех условиях приказы отдавались, а не писались.

— Подтверждаете ли вы, что, находясь в руководстве секретным институтом, взяли на работу дочь репрессированного полковника царском армии, адъютанта кровавого Николая II, названную Татьяной в честь дочери царя, расстрелянной в Свердловске?

— Подтверждаю, хотя и не знал об этом.

— Но должны были знать. Поставим на этом точку. Подпишите. Здесь только то, что вы подтверждаете.

Званцев пожат плечами, прочитал искусное творение капитана и подписал лист, потом второй, поскольку на одном вопросы не уместились, и сказал:

— Но это не может служить обвинением.

— А это уж как решит чрезвычайная тройка.

Капитан выдвинул ящик стола и спрятал в него кобуру с именным маузером.

— Теперь пройдите в соседнюю комнату и подождите. За вами придет конвой и отведет вас в камеру предварительного заключения. Машины свои мы отдали фронту. Придется пешком. Ваши институтские тревожить не будем.

— Позвольте, но на каком основании? Если я иду под суд, то имею право…

— Вы имеете одно право — ждать в камере предварительного заключения на Лубянке решения тройки. А ее дело вызывать вас для предъявления своих прав или не вызывать.

Званцев понял, что сопротивление бесполезно.

— Могу я позвонить Иосифьяну?

— Мы сами известим его, — успокоил Званцева капитан. — Идите, — приказал он.

Званцев, еле сдерживаясь вышел в соседнюю совсем пустую комнату, куда только через час явился веснушчатым парень с винтовкой, который и сопровождал Званцева до Лубянки, именовавшейся площадью Дзержинского.

Там пустоты не было. Конвойный передал арестованного, и его заключили в опрятную камеру, где он через неделю узнал, что приговорен чрезвычайной тройкой к десяти годам пребывания в лагере особого режима. Его не сочли нужным ни вызвать, ни допросить.