Я напряг, я даже не знаю, что можно напрячь, будучи в бесплотном состоянии... напряг что-то и вновь полетел, на этот раз вверх. Все естество мое пронзила резкая боль, сдвоенное существование прекратилось, и я обнаружил себя лежащим мордой в землю.

Кто-то тяжелый придавливал меня к поверхности нашей родной планеты, да еще и фиксировал руки.

– Хватит, – сказал я, сплевывая замешанную на пепле грязь.

– А чем докажешь, что ты – это ты? – спросил «кто-то тяжелый» низким голосом Синдбада.

– Могу песню спеть, – предложил я, немного подумав. – Ту самую, про зиму.

– Валяй.

Должно быть, со стороны это выглядело смешно – один мужик в боевом костюме прижимает к земле другого, а тот задушенно хрипит, пытаясь соорудить хоть какое-то подобие мелодии:

– Зима раскрыла белые объятья, но я морозов не боюсь... Это в городе мне грустно было, это в городе мне грустно было, ну а в зоне я смеюсь, смеюсь, смеюсь... Три белых коня, три белых коня, декабрь, январь и февраль... Ну что, хватит?

– Хватит, – сказал Синдбад.

Тяжесть с моей спины исчезла, и я смог подняться.

– Вовремя я тебе пушку отдал?

– Очень вовремя. – Он вручил мне «Шторм», а сам сходил туда, где валялся «Страйк». – Еще немного, и ты... то, что было тобой, начало бы стрелять в нас, язви меня джинн.

Я усмехнулся и принялся отряхиваться – боевой костюм, конечно, не вечерний, но лучше и его держать в чистоте. Мысль о том, что после «слияния» с дублем в одно целое нужно «вымыть с мылом» и мозги, я поспешно отогнал в сторону.

Нужно, конечно, но вот как это сделать?

10 февраля

Синдбад, надо отдать ему должное, не стал проявлять нетерпение и расспрашивать, что в этот раз было и как. Он благоразумно дождался, когда я немного соберусь с мыслями, успокою разбушевавшиеся эмоции и захочу говорить сам.

Желание это пришло ко мне минут через пятнадцать после коннекта.

– Он в Новосибирске, в центре города, – сказал я. – Сражается с теми праведниками, которых мы видели.

– А если погибнет? – спросил Синдбад.

– Если... – тут я осекся: учитывая, какая связь установилась между мной и дублем, связь невидимая, но в то же время прочная, как поверхность металлического, идеально чистого зеркала, гибель одного не может не отразиться на другом. Вот только как, черт возьми? Кто сможет ответить на этот вопрос? – Если он погибнет, я, наверное, это почувствую... Наверное, мне будет плохо...

А что, если сознание или «душа» того существа, что возникло в «Мультипликаторе», после разрушения своего вместилища попытается перебраться в мое тело?

Пройти по проторенной дорожке, знакомым путем.

И сделать меня настоящим одержимым.

И вновь появляется вопрос – заметит ли кто, что в теле Лиса поселился новый хозяин? Если он возьмет надо мной верх, то, скорее всего, никто ничего не заметит, поскольку для окружающих мало что изменится. Ну, двинулся опытный проводник мозгами, стал еще более странным, чем ранее, но так ведь рано или поздно все, живущие внутри Барьера, повреждаются в уме.

Разве что Синдбад и Колючий обнаружат подмену, да и то потому, что я попытаюсь их убить.

– Но поскольку пока у меня все нормально, то он жив! – заявил я, изо всех сил про себя твердя: «Этого не может быть! Этого не может быть! Не может быть!» – И, судя по тому, что я понял, скоро пойдет сюда.

Но ежели чужая «душа» – будем называть это так – не сумеет подавить мою, но сможет уцепиться за мои мозги, то мы получим случай раздвоения личности. И опять же никто особо не удивится – это Пятизонье, братцы, и здравый рассудок тут сохранить не проще, чем девственность в борделе.

– Пойдет сюда? – Синдбад посмотрел на меня недоверчиво.

Каждый раз «сеанс связи» проходил по-иному, хотя кое-какие ощущения повторялись: потеря контроля над собственным телом, отвратительное прикосновение к чужим мыслям. Порой я считывал только визуальный уровень восприятия дубля, в другой ситуации ловил показания его имплантов, ну а в случае «глубокого погружения» читал его намерения и даже мысли.

– Обязательно. Его путь велит ему двигаться дальше. Он явится в тамбур, и тогда мы завершим эту историю, – уверенно закончил я.

– Хорошо, если так, – кивнул Синдбад. – Ну что, будить мальчишку? Ты сам не хочешь поспать?

Я помотал головой – бодрости не ощущал, усталость, накопившаяся за последние дни, никуда не делась, но в то же время меня трясло от лихорадочного, нездорового возбуждения.

Проснувшийся Колючий уставился на нас подозрительно – он явно решил, что мы подняли его только ради того, чтобы посмеяться. Но сказать ничего не успел, поскольку мои импланты дружно засигналили, а облака на юге, над Бердском, выплюнули три черные точки.

– Ложись! Драконы! – объявил я, и мы залегли.

Летучие чугунки, пожалуй, самые опасные твари из обычных жителей Пятизонья, уверенно мчались в нашу сторону. И вел их «красный» дракон, мутировавший из боевой машины последнего поколения Ка-85 «Пустельга».

Эти монстры почитались самыми опасными не только из-за вооружения, а из-за того, что имели в электронных мозгах виртуального штурмана, и поэтому могли похвастаться знанием тактики, умением взаимодействовать друг с другом и проявлять прямо-таки человеческую хитрость.

– Оп-па... – только и прошептал Колючий, когда на консолях под брюхом переднего биомеха вспыхнуло пламя, и две плазменные ракеты устремились к тому холму, где укрывались мы.

Убежать от такой штуковины проблематично, уцелеть, когда она взрывается рядом – почти невозможно...

Я уже приготовился к доблестной смерти в плазменном пламени и ко встрече с черными рогатыми уродами, как вдруг понял, что случилось невероятное – дракон промазал! Ракеты врезались в землю со значительным недолетом, и там, где они упали, вспухли два огромных белесых шара из огня, а в стороны покатилась ударная волна.

В общем, нас слегка обдало пеплом, вот и все.

– Чего это они? – удивленно спросил Синдбад, глядя, как два чугунка палят по универмагу, в котором засели егеря, и садят в белый свет, как в копеечку. – Развлекаются, что ли?

– Не похоже... – отозвался я.

«Красный» дракон выпустил еще одну ракету, вовсе умчавшуюся куда-то в сторону ГЭС, а затем принялся выписывать в воздухе кульбиты, каких вроде бы нельзя ожидать от столь тяжелой боевой машины!

Он раскачивался, разворачивался винтами вниз, делал резкие рывки в разных направлениях, словно пытался вырваться из невидимой петли. И все это сильно напоминало мне родео, когда ковбой садится на спину необъезженной лошади, а та пытается сбросить наездника.

Пытается вернуться себе свободу...

– Вернуть свободу! – это я выкрикнул вслух.

Чугунок, словно услышал меня, замер, а затем устремился к нам, вырастая в размерах. Я успел нервно дернуться, нас обдало ветром, и железная туша зависла в нескольких метрах от земли.

Зрелище было еще то – не для слабонервных.

Тело биомеха покрывала серовато-голубая чешуя, похожая на рыбью, местами из нее торчали пучки металлических «волос». Месили воздух соосные винты, в стороны торчали необычайно длинные для вертолета крылья, украшенные на концах острыми загнутыми крюками.

На орудийных подвесках соседствовали обычные ракеты и чудного вида черные контейнеры, то ли оружие, то ли органы чувств летучего монстра. Из-под морды дракона торчали две импульсные пушки, а по стеклу кабины плыли радужные пятна, словно ее покрывала бензиновая пленка.

И хвост выглядел совсем не так, как это бывает у обычных вертушек – нечто похожее на металлический веер.

– Убирайся, исчадие ада! – завопил Колючий, вскидывая «мегеру». – Сдохни, именем Господа!

– Стой! – Я едва успел перехватить его руку.

До этого момента чугунок мог уничтожить нас десяток раз, и не подлетая так близко, в зону поражения картечницы. А сейчас он висел на одном месте, не делая попыток напасть, и создавалось впечатление, что он разглядывает нас. Я почти чувствовал жадный, враждебный и в то же время холодный взгляд, идущий из пустой вроде бы кабины.