Зона вырабатывает боевые навыки не хуже, чем самый злобный сержант в учебке.

Я же остался на месте, пытаясь определить, где именно находится второй противник. Попробовал все импланты по очереди, и, признав свое бессилие, обратился к форс-режиму.

Вход на этот раз дался тяжело, измученный организм поначалу отказался переходить на экстраординарный способ восприятия. Пришлось фактически себя заставить, одновременно напрячь все импланты, да еще и подтолкнуть главный, чтобы он дал команду.

Я обозрел развалины на сотни метров в стороны и едва не вскрикнул от удивления: разбойничек-то был рядом, каким-то образом он незаметно подобрался на короткую дистанцию!

– Ох, ты... – Я вывалился из форс-режима, точно космонавт из спускаемого аппарата, слабый и заторможенный, покрытый холодным потом, и повел ствол «Шторма» туда, где засел недруг.

А он кинулся на меня с ножом.

Увернуться я не успел, смог только перекатиться на спину и заслониться рукой. Нацеленное в лицо лезвие оцарапало броню предплечья. Тяжелое тело брякнулось на меня сверху, придавило. От удара затылком о камни в голове зазвенело, перед глазами запорхали радужные круги.

Новый удар, и я перехватил вражескую руку в самый последний момент, острие замерло в сантиметрах от моего правого глаза.

– Умрриии... – прошипел бандит, всем своим весом пытаясь продавить нож вниз.

Парень он был крупный, мощный, и силушки в нем хватало, я же в этот момент напоминал тяжело контуженного дистрофика и держался только благодаря сервоприводам костюма.

Но даже у дистрофиков есть свои хитрости, а у здоровяков – слабые места.

Я согнул ногу в колене, и навалившийся на меня враг захрипел, глаза его выпучились. Получив удар в ничем не прикрытый пах, трудно остаться столь же злобным и целеустремленным.

– Умру... – пропыхтел я, сбрасывая врага с себя. – Но попозже!

Я освободился лишь на мгновение, но этого мгновения мне хватило, чтобы нажать на спусковой сенсор. Две пули вошли в шею бандита и почти отделили его голову от тела.

Скуливший находился там же, и я совершенно автоматически швырнул в его сторону гранату. Вспухло плазменное облако, летевшие к земле снежинки превратились в дождь, и мерзкий звук затих.

Переведя дух, я поднялся и отправился проинспектировать оплавленную воронку.

– Готов, – сказал я. – Но ты, брат Лис, сегодня уцелел только чудом. Будь он пошустрее...

Там, где вели бой Колючий и Синдбад, хлопали взрывы, пули с грохотом лупили по развалинам – веселье шло вовсю. Странно только, что оно шло так долго, разобраться с троицей лихих парней не так уж и сложно.

Но, оценив обстановку, я понял, в чем дело – парней стало не трое, а пятеро... нет, уже четверо.

– Вот морды, – пробурчал я. – Пять трупов, у нас ни одной царапины, а они всё наседают?

Но в этот момент уцелевшие бандиты решили, что с них и в самом деле достаточно. Ударили одновременно со всех стволов – просто так, неприцельно, и обратились в бегство. Один шлепнулся на бегу, когда Синдбад срезал его из «карташа», четверым удалось смыться.

– Готово! – чуточку хвастливо воскликнул Колючий. – Мы показали грешникам, что такое гнев Божий!

– Эй-эй, дружище Иеровоам! – Я осуждающе покачал головой. – Ты больше не среди единоверцев!

Беглый праведник опустил голову и даже, кажется, покраснел.

10 февраля

Все время, что мы шли от «художественного пятна» до улицы Маршала Бирюзова, снегопад потихоньку усиливался, пока не превратился в настоящую метель. Когда добрались до границы тамбура, время как раз перевалило за полночь, и столь насыщенное событиями девятое февраля сменилось десятым.

– Для начала поглядим, что происходит вокруг Курчатника, – сказал я.

Мы подобрались к границе кратера с северо-востока, залегли в развалинах на самом его краю, и я принялся сканировать его пологие, усеянные руинами склоны. Из показаний имплантов стало ясно, что в окрестностях людно – одиночка-сталкер на крыше института, еще пятеро удаляются на юг, а трое, наоборот, подходят со стороны «Октябрьского поля».

– Обычный трафик во всей красе, – сообщил я спутникам. – Но ничего опасного вроде не видно.

Самое главное – в окрестностях не наблюдалось банды Антипы, отряда брата Рихарда или оравы злобных чугунков, которым все равно, на кого нападать. Конечно, имелась вероятность, что где-то неподалеку таится Циклоп, но уж тут мы могли надеяться только на удачу и на собственную бдительность.

Какой бы он ни был метаморф, а засечь его можно.

– Тогда чего? Привал? – спросил Синдбад. – Ждем?

– Ждем, – я кивнул. – Надо бы заморить червяка.

С этим страшным, обитающим где-то в желудке животным мы боролись с помощью обыкновенных консервов, а также бутылки с чистой водой, что нашлась в поклаже у Колючего. Любой из нас, обладателей метаболического импланта последнего поколения, может долгое время обходиться без жидкости, но если есть возможность попить, чего ее не использовать?

Я меланхолично жевал соевое мясо, не забывая «поглядывать» по сторонам: одиночка так и сидит на крыше, пятеро уже прошли Берзарина и железную дорогу, трое начали спуск к вихрю...

– Слушай, а я ведь тебя где-то видел, – заявил Синдбад, глядя на меня с прищуром.

– Да ты что? Не может быть? – Я выпучил глаза и покачал головой. – Последние сутки моя рожа то и дело мелькает у тебя перед глазами, как и твоя у меня, кстати.

– Нет, я имею в виду раньше, несколько лет назад... на фотографии или, может быть, на плакате. – Он сложил губы трубочкой и почесал подбородок. – Ты на сцене не выступал?

– Петь я люблю, – сказал я, – но голоса у меня особого нет и слуха тоже.

Видеть он меня, конечно, мог, в последние месяцы пятьдесят первого, когда меня ловили по всей стране, и моя фотография, снабженная припиской «Разыскивается! Особо опасен!», болталась на некоторых новостных сайтах, а также на информационных стендах в отделениях милиции.

Да только фотография та была еще детдомовских времен...

Я уже на втором курсе окончательно понял, чему хочу посвятить жизнь, и всеми силами начал избегать фото– и видеокамер. И когда ФСБ благодаря помощи стукача вышла на наш след, в руках чекистов не оказалось ни одного моего нормального изображения.

Только старая карточка из личного дела воспитанника интерната номер сто семьдесят шесть.

– Нет, точно, где-то видел, – повторил Синдбад.

На этот раз я ничего говорить не стал, лишь выразительно пожал плечами и вернулся к еде – молчаливое равнодушие в такой ситуации куда эффективнее самых яростных оправданий.

Трое сталкеров тем временем нырнули в гипертоннель, а мгновением позже из него вышли сразу десять человек. Я насторожился, когда они двинулись в нашу сторону, но вскоре стало ясно, что это трое большеголовых с охраной.

«Кто такие?» – пришел запрос по общему каналу М-фона, и я узнал говорившего.

Репей, один из опытных ходоков, сколотивший в последний год что-то вроде постоянной команды и бравшийся за групповые заказы, вроде сопровождения в локации научных экспедиций.

Синдбад поглядел на меня, я на него, да еще и руками развел.

Мне светиться сейчас не нужно.

Бритоголовый кивнул и вступил в переговоры. Заняли они немного времени и закончились благополучно. Умники и их охрана свернули немного в сторону и прошли мимо.

Ну а мы вернулись к ужину.

– Что-то спать хочется, – признался Колючий, когда консервные банки опустели.

– Так подремли. Мы... – тут я хотел добавить, что смысла бодрствовать всем троим нет, но не успел.

Поле зрения затянуло бесцветное марево, и я обнаружил, что не сижу, а шагаю, но при этом ничего не вижу и не слышу, ни при помощи глаз и ушей, ни при помощи имплантов.

Голову захлестнул настоящий поток мыслей, как обычных, человеческих – о том, что до тамбура осталось не так много, что неподалеку в развалинах прячется какая-то железная тварь, что нужно остановиться и опустошить мочевой пузырь, так и странно чуждых, холодных и острых, похожих на кристаллики льда в потоке воды – о символах Пути, о том, когда поступит очередной приказ...