– Куда! Стой! – заорал я, пытаясь выцелить недруга. – Или ты струсил?!

«Я вернусь», – пришел ответ через М-фон, и джинн исчез.

– Удрал, проклятый. – Я поднялся и досадливо сплюнул. Поморщился от боли в тех местах, где остались ожоги. – А как было бы здорово избавиться хотя бы от одной проблемы. Теперь же придется все время оглядываться и следить, чтобы он не подкрался из-за угла.

– На то и скорг в зоне, чтобы сталкер не дремал, – пословицей ответил Синдбад. – Вы, парни, мне не поможете?

Луч армгана пробил боевой костюм на боку, зацепил ребра, пропахал кожу, но, к счастью, не затронул легкое. Колючий некоторое время поизучал рану, поводил над ней руками, а потом с серьезным видом заявил:

– С тобой сегодня милость Божья. Ничего опасного.

Тоже мне, эскулап нашелся – я бы это определил без всяких изучений.

Обработка раны не заняла много времени, затем Синдбад с нашей помощью подлатал боевой костюм. Если оставить дырочку, то в нее рано или поздно заберется какая-нибудь нанопакость и устроит тебе меганеприятность.

– Джинну мы наподдали под зад, – сказал я, когда ликвидация повреждений была закончена. – Да только главную проблему мы так и не решили – не определились, куда идти.

– Можно помолиться Господу, чтобы он вразумил нас, – посоветовал Колючий.

– Можно, – я кивнул. – Да только я не особенно верю, что он нам ответит.

– А зачем вообще мы носимся за твоим... этим, дублем, словно котенок за фантиком? – Синдбад посмотрел на меня почти с вызовом. – Ведь рано или поздно он захочет покинуть локацию? Поэтому разумнее всего засесть у тамбура и подождать, пока он туда не явится.

Мысль была здравая, но высказал ее не я, и поэтому я начал спорить:

– Вдруг он просидит в Москве еще год? И вообще, дубль в любой момент может таких дел натворить! А отвечать кому придется? Мне! Нужно как можно быстрее нагнать его и...

– И как ты собираешься это сделать? – вкрадчиво осведомился Синдбад.

И тут я осекся – да, реальных способов определить, куда направился дубль от стадиона, у нас не имелось. Он мог бродить по развалинам неподалеку, мог топать к Тушинскому лагерю или Курчатнику, мог спуститься в метро или отправиться в сторону «Беговой».

– Стоп, – сказал я. – Может быть, нужно понять логику его передвижений?

И я принялся вспоминать маршрут, проделанный дублем: место рождения – тамбур в Сосновом Бору – Старая Зона – Обочина – вновь ЧАЭС – московская локация – Тушинский лагерь – окрестности парка Тимирязева – станция «Дмитровская» – стадион «Динамо»...

Если в этом и имелась логика, то от меня она, честно говоря, ускользала.

Дубля не интересовали богатые в «промысловом» отношении районы, то есть места, где высока была вероятность найти ценные артефакты. На Обочине он творил глупости, каких я себе никогда бы не позволил, в Тушинском лагере вел себя довольно мирно и пытался купить эвристический анализатор.

А затем начал хаотично двигаться по локации, следуя некоему «пути».

– Создается впечатление, – сказал я, – что им кто-то управляет, тот, кто его создал и теперь использует...

Как средство для сбора данных о реальности Пятизонья, как некий исследовательский зонд, запущенный в опасную и непредсказуемую среду и снабженный всем, чтобы в ней выжить.

А запущенный и снабженный, между прочим, за мой счет!

– Козни Нечистого... – начал было Колючий, но я глянул на него, и беглый праведник осекся.

– Нет, эту гипотезу мы опустим, – покачал головой Синдбад. – Но кто? Атомный Демон? Узел? Или некая научная контора, обнаружившая или создавшая «Мультипликатор»?

– Это возможно. – Я вспомнил двух заказчиков, профессора Зарайского и полковника Петренко, с которых всё, собственно и началось. – Но мне слабо верится, что столь сложную технологию решили испытать сразу в Пятизонье, скорее бы ее обкатывали на полигоне. Ведь я мог запросто не угодить в ловушку, немного отклониться в сторону, сменить маршрут...

«Или не мог? – Эта мысль заставила меня замолкнуть. – Всё было подстроено так, что «сканеры» на моем шлеме притянули ко мне тот призрачный вихрь, свели нас в одной точке пространства, а то, что случилось потом, было запрограммировано и поэтому неизбежно».

– Эх, жаль... – кулаки мои сжались, – что мне не удалось побеседовать с заказчиками еще раз...

Стоило признать, что, кинувшись в погоню за дублем, я и в самом деле поддался эмоциям, поступил, вопреки обыкновению, нерационально. Лис, потерявший голову – звучит смешно, расскажи кому угодно из тех, кто знает меня по Пятизонью – обсикаются от смеха.

Я бы и сам обсикался, не будь у меня других, более насущных проблем.

– Ладно, может быть, и в самом деле пойдем в сторону тамбура? А там подождем очередного... – я хотел сказать «видения», но спешно поправился: – Очередной порции информации.

– Слова не мальчика, но мужа, – одобрительно произнес Синдбад.

Окрестности Ленинградского проспекта от улицы Серегина и до «Сокола» сильно пострадали во время Катастрофы, а затем им еще досталось от пульсаций, так что развалины тут имелись на любой вкус, цвет и размер.

Одни дома превратились в груды строительного мусора, другие были снесены до половины, третьи лишились окон. Имелись совершенно не разрушенные, но обретшие необычные свойства, как это произошло, например, с институтом Курчатова.

Вот в Авиационном переулке стоял «жидкий дом» – на вид такой же, как все, обычный «гришневик» постройки тридцатых годов, но при этом в него можно было засунуть руку, словно в воду, а затем вынуть обратно.

Ушлые егеря как-то ради шутки постреляли по нему из «карташа», но быстро разочаровались – пули с бульканьем уходили в стены, не оставляя ни малейшего следа, и даже вылетали с другой стороны.

Помимо разнообразных руин эти места могли похвастаться полным набором аномалий-ловушек, а также рассыпанными повсюду кратерами, трещинами и даже небольшими вулканами, что возникли в пятьдесят первом и к настоящему времени практически все погасли.

Энергополя позволяли существовать большому количеству биомехов, на самом проспекте порой было не протолкнуться от чугунков, и поэтому для передвижения он подходил слабо. Приходилось двигаться по обочинам, лавируя между препятствиями и поглядывая по сторонам: неприятности могли явиться и с неба, и вылезти из какого-нибудь провала.

Мы выбрали маршрут по Красноармейской улице – потише, ловушек поменьше, идти легче.

– Чисто, – сказал я, без входа в форс-режим оценив перспективы.

– А мне не нравится, – неожиданно заявил Колючий. – Что-то тут нехорошо, неправильно...

– Вот когда поймешь, что именно – скажешь, – осадил я мальчишку. – Пойдем.

На Ленинградке, это я слышал даже отсюда, бесновались рапторы – ревели моторы, взвизгивали тормоза, доносились глухие звуки ударов. На Планетной улице, судя по показаниям имплантов, орудовала большая группа сталкеров – методично прочесывали развалины.

Показываться им на глаза, а тем более мешать, я не хотел.

Мы перепрыгнули трещину, лениво источавшую серый дым, перебрались через завал из кирпичей. Из развалин справа со свиристением выкатилось нечто механически уродливое, но хватило одной очереди, чтобы биомех убрался восвояси. Нас, правда, наверняка услышали сталкеры на Планетной, но беспокойства не проявили.

Стреляют в московской локации чаще, чем сморкаются.

За очередным завалом дорогу нам преградили заросли автонов, чьи ветви были усеяны созревшими н-капсулами.

– Эх, где мой черный пистолет? – вздохнул я, чувствуя, как чешутся руки.

Застрять бы тут на часочек, собрать «урожай», как в старые добрые времена.

– Какой пистолет? – не понял Колючий.

– Это из песни, – объяснил я. – Ты вот наверняка, кроме псалмов и всяких мозгосверлильных мелодий, какими обычно молодежь увлекается, ничего в жизни не слышал?

Мальчишка запыхтел, собираясь обидеться, а я поймал себя на мысли, что несмотря на двадцать пять, считаю себя стариком. Хотя пережил я столько, что хватит на полвека – и в Пятизонье, и в детском доме, и в те годы, когда я не только учился на историка-пропагандиста, а еще...