В это время корабль Париса, подплыв к троянскому берегу, глубоко врезался в приморский песок между Сигейским и Ретейским мысами. Глашатай был немедленно отправлен в город; на мосту через Скамандр Гекуба с брачным факелом в руке, окруженная многочисленной свитой, встретила сына и его невесту. У храма Фимбрейского Аполлона было совершено брачное жертвоприношение; после этого толпа с радостными кликами вошла через Скейские ворота в город и поднялась на Пергам. Елена сияла красотой и счастьем; она сама казалась себе точно проснувшейся от долгого сна. Все были очарованы ею, как если бы богиня спустилась с небесных высот и внесла частицу своего блаженства в скромную долю однодневок на земле. Далеко за полночь затянулись шум, и песни, и веселье; всем казалось, что они переживают нечто новое, небывалое, единственное в своем роде.

А там в светелке пергамского дворца уединившаяся от всех «полоумная» царевна Кассандра изливала в унылой песне свое горе и свой страх за свою счастливую родину, вступившую в этот день на путь греха и гибели. Плачась алмазным звездам на небесной тверди, она посылала свою весть другой птице печали, той, которая в мраке идейской пещеры оплакивала быстролетное, невозвратное счастье своей молодости.

«Елена в Трое! Елену увез Парис! Парис осквернил гостеприимную трапезу похищением жены своего хозяина!» Эта весть пронеслась негодующим гулом с одного конца Эллады на другой.

Оскорбленный супруг Менелай обратился за советом к Агамемнону, своему старшему брату, владыке Микен и Аргалиды и первому по могуществу царю всей Эллады; он нашел деятельную союзницу в его супруге Клитемнестре, сестре похищенной. Несмотря на всю свою осторожность, к которой его обязывало его высокое положение, Агамемнон соглашался, что преступление должно было быть наказано. При других условиях это было бы затруднительно: Троя была могущественнее каждого греческого города в отдельности, и при несовершенных средствах тогдашней осадной войны осаждаемые могли не бояться даже превосходных сил противника. Только союз многих государств Эллады мог побороть могучего врага. Но именно этот союз был не только возможен, он был уже осуществлен: та клятва, которой Тиндар по совету Одиссея связал женихов Елены ^что они будут помогать ее избраннику против каждого, кто бы оказался его обидчиком в деле его брака, — она создала этот союз. И тут внезапно сказалась роковая сила дочери Немезиды: ее ведь красота привлекла молодых царей и заставила их дать клятву, они и составили рать карающей богини.

Но ее необходимо было собрать, начиная с того, кто был вдохновителем Тиндара в деле самой клятвы, с Одиссея. Царь Итаки жил в счастливом браке со своей молодой женой Пенелопой, имея в ней верную жену и отличную хозяйку. Своими и ее трудами он умножил свое достояние и расширил свою власть, подчинив себе и соседний разбойничий остров Кефаллению и побережье противолежащего материка а в последнее время боги завершили его счастье, послав ему младенца — сына Телемаха. Нечего и говорить, что для него было крайне нежелательно отправляться в поход, да еще такой далекий, кругом всей Эллады. Но Одиссей был очень умен: как бы он не нашел для себя какой-нибудь отговорки. Не полагаясь на собственные силы, Агамемнон взял с собою своего советника Паламеда. Это был сын Навплия, советника Атрея; Навплий, по имени которого была названа аргосская гавань, после смерти Атрея переселился на Евбею, но его сын продолжал быть другом его сына Агамемнона. Это был человек не только очень умный — ему приписывали ряд полезных изобретений — но и справедливый, а эти две силы, вместе взятые, полагал Агамемнон, неотразимы.

Итак, они вдвоем отправились к Одиссею. Тот тем временем успел вопросить оракул относительно готовящегося похода на Трою и узнал, что ему, в случае участия в нем, суждено вернуться лишь через двадцать лет одному, на чужом корабле. Это грозное предсказание усилило в нем решимость во что бы то ни стало уклониться от похода. Когда ему доложили о приходе Агамемнона и Паламеда, он без труда догадался, чего им от него нужно, и ушел vis дому. Гостей встретила Пенелопа и сказала, что ее муж, увы, обезумел: запряг в плуг быка и козу и пашет этой неравной парой поле. Они пожелали сами посмотреть на него; она пошла их проводить, взяв с собою своего младенца. Приходят, видят — подлинно, умный витязь гонит свою смехотворную пару, сам управляя плугом, и погружен в полное забытье: не замечает гостей, не здоровается с ними, не отвечает на их вопросы, а борозда стелется все дальше и дальше. Вдруг Паламед берет маленького Телемаха и кладет его на землю, прямо в направлении борозды: заметит ли или не заметит? Заметил! Рванул в сторону свою пару, погнал ее в обход ребенка. Вот оно, значит, каково его забытье и безумье! Паламед подошел к нему, хлопнул его дружелюбно по плечу и сказал: «Брось притворяться, вспомни о присяге и присоединяйся к товарищам!»

Пришлось Одиссею покориться. Агамемнону он с тех пор служил верно и честно, но Паламеда возненавидел, как своего злейшего врага и разрушителя всей его жизни, и дал себе слово, что жестоко отомстит ему, когда придет время. Его же судьба послужила эллинам назидательным примером мудрости, обращающейся против самого мудреца: сам придумал коварную клятву — и сам первый и наиболее чувствительным образом от нее пострадал.

Теперь ближайшей заботой было собрать остальных участников похода. Диомед уже был обеспечен, как вассал Агамемнона; Ферсандр, оба Аянта, Тевкр, Менесфей охотно согласились; критские силы их царь Идоменей представил в распоряжение своих родственников; с Антилохом вызвался пойти и его старый отец Нестор, прославленный своей мудростью. Оставалось отправиться за фессалийцами: Протесилаю как раз предстояла свадьба с прекрасной Лаодамией, дочерью Акаста иолкского; все же и он препятствий не чинил. Не чинил таковых и Филоктет, сын Пеанта, владелец Гераклова лука; но особенным было положение Патрокла. Своих владений у него не было; он имел еще в отрочестве несчастье убить нечаянно товарища, а так как всякое убийство оскверняет, то его отец Менетий был вынужден увезти его из страны. Он передал его своему другу Пелею, а тот воспитал его вместе со своим единственным сыном Ахиллом, который был несколько моложе его. Оба они заключили тесный союз дружбы. На это и рассчитывал Одиссей, чтобы привлечь к участию в походе тоже и Ахилла, о доблести которого он знал, а с ним и мирмидонские силы. Ахилл клятвою связан не был — по молодости он не находился среди женихов Елены, — увлечь его могли только дружба и жажда славы. С другой стороны, Пелей неохотно отпускал его от себя, своего единственного сына, опору своей старости; Фетида тоже была против его участия. «Перед тобою два пути, — сказала ему вещая, — либо тихая и долгая жизнь на родине, либо жизнь, полная блеска и славы, но короткая». И Ахилл выбрал последнюю.

Был ли он прав? Конечно, ставить славу выше долговечности — признак великодушия и благородства. Но тут был еще его отец Пелей, жизнь которого уже перевалила через межу расцвета. Пелею, поэтому, предстояла одинокая и безотрадная старость в случае ранней кончины своего сына. Он молчал, не стараясь отклонить своего сына от пути его славы; и сын не заметил немой укоризны его грустных очей. Он вспомнил о ней много спустя, когда было уже поздно.

Собираться товарищам было назначено в Авлиде, беотийской гавани на Евбейском проливе, в определенный день, чтобы вместе отплыть в Трою. И все собрались.