Внезапно я поймал себя на мысли, что думаю не об интеллекте Наташи, а о ее теле. Не к месту начали вспоминаться интимные подробности наших встреч у нее на квартире, у меня. Больше всего она любила секс сидя и еще в ванной.

«Размечтался, жеребец…» — попытался я мысленно одернуть себя, но из этого ничего не получилось. Страстно захотелось встать, взять ее на руки и понести на второй этаж..

Я глянул на Наташу, и меня словно окатили ледяной водой из ушата. Какой может быть секс между питекантропом и «новообращенной»? В извращениях их никак не заподозришь, видел, как преобразилась Верунчик-Инга, которая раньше ни о чем, кроме секса, ни говорить, ни думать не могла. Разве что подпоить — любила Наташа перед интимом расслабиться шампанским… Но как это сделать?

Случай представился незамедлительно. «Экологическому ассенизатору» надоела возня с котом, в кустах треснул фиолетовый разряд, и оттуда с мявом выпрыгнул Пацан.

— Ой, какой кот! — повернувшись на шум, вплеснула руками Наташа. — Это ваш? Красавец!

— Мой, — с гордостью подтвердил Бескровный, будто кот был не живым существом, а персонажем его произведения.

Пользуясь моментом, я схватил бутылку конька и плеснул в Наташин бокал с апельсиновым соком. Затем налил себе. Никто мою уловку не заметил.

— Как его зовут?

— Пацан.

— Иди ко мне, киса!

Киса и ухом не повел. Распушивши шерсть, замер, выгнувшись, и напряжённым взглядом смотрел в кусты смородины.

— Не подойдет, — сказал Бескровный. — Он кот своевольный, откликается на зов, только когда есть хочет. Либо сам приходит, если захочет, чтобы его погладили.

Пацан успокоился, стоявшая дыбом шерсть опала, опустился загнутый вопросительным знаком хвост. Пренебрежительно тряхнув лапой, он степенно направился в сторону особняка. Будто бы наконец разобрался в устройстве придонного ассенизатора пришельцев, нашел, что устройство чрезвычайно примитивное, и потому оно его более не интересует.

— Чем обязаны твоему визиту? — спросил я, вертя в руках рюмку.

— Обязаны? — Наташа повернулась ко мне. — Вы — ничем. Это мы обязаны вам кое-что объяснить. Причем должны были объяснить гораздо раньше. Вообще-то, это прерогатива Ремишевского, но ему некогда, вот я и вызвалась.

— Был тут у нас уже один толмач… Рыжий, лохматый. Тоже котов любил. Но у нас сложилось впечатление, что темнил он и лапшу на уши вешал. Тебе судьба его известна?

— Известна, — улыбнулась Наташа.

— Как он — выплыл?

— Выплыл.

— Жаль… Что ж, послушаем еще одного эмиссара.

— Лучше вы задавайте вопросы, а я постараюсь на них ответить.

Я глянул на Наташу и тут же отвел взгляд. Солнце искрилось в русых волосах, вызывая иллюзию, что вокруг головы светится нимб. Задавать ей вопросы не хотелось. Хотелось подхватить на руки и понести на второй этаж.

— Знаете, Наташенька, у нас тут спор с Артемом перед вашим приездом произошел, — начал Валентин Сергеевич.

— Знаю.

— Откуда? — желчно поинтересовался я.

— Валентин Сергеевич, конечно, не понимает, каким образом, — усмехнулась она, — но ты-то… Твое сознание экранировано, а у него — нет.

— Валентин Сергеевич, вам все понятно? — осведомился я. — Она и сейчас ваши мысли читает.

Бескровный крякнул и покраснел.

— Ничего подобного, — успокоила Наташа. — Дистанционно мы способны улавливать речевые диалоги — по характерным сигналам барабанной перепонки, зрительные образы — по сигналам зрительного нерва и общий эмоциональный фон. Мысленные образы можно уловить только при тактильном контакте.

— Эт-то п-правда? — еще более покраснев, спросил Бескровный.

— А почему нет? — пожала плечами Наташа. — Какой смысл мне врать? Если что-то захочу утаить, лучше промолчу.

— Надеюсь, что так все и обстоит… — неуверенно протянул Бескровный. — Так кто из нас был прав в споре — я или Артем?

— В этом споре я вам не судья, — покачала головой Наташа. — Могу привести только статистические данные. По нашим подсчетам, вероятность локального ядерного конфликта на Земле до начала нашей акции составляла шестьдесят семь процентов. Вероятность перерастания локального конфликта в глобальный — восемьдесят один процент. После начала акции вероятность локального ядерного конфликта составляет семьдесят восемь процентов, перерастание в глобальный — девяносто два.

— Значит, я таки прав… — вздохнул Бескровный.

— Да откуда такая уверенность, что ядерный конфликт неизбежен? — возмутился я. — Это, в конце концов, только теория вероятности! Пока остаются тридцать, двадцать, даже доли процента здравого смысла, я буду держаться за него!

— Все, что по теории вероятности больше пятидесяти процентов, непременно случается, — тихо проговорила Наташа. — Непременно.

— Ладно, — в сердцах махнул я рукой, — черт с ней, с теорией вероятности, не больно-то я в ней силен. Объясни, будь добра; какой интерес преследуют пришельцы, спасая человечество? Заранее предупреждаю, что в филантропическую сказочку я не верю!

— Почему? Разве то, что происходит под куполом, дает повод для сомнений? — вмешался Бескровный.

Я медленно повернул к нему голову и, с трудом сдерживаясь, проговорил:

— Господин писатель, я знаю ваше мнение по этому вопросу. Но меня не интересуют домыслы, мне нужна достоверная информация пусть не из первых рук, а вторых, но никак не десятых.

— Мне бы не хотелось раскрывать, в чем заключается наш интерес на Земле, — сказала Наташа. — Уверена, он будет превратно истолкован. Одно могу сказать твердо — гуманистическая составляющая акции является ее основой. Хотите — верьте, хотите — нет.

— Так… Ладно… Хотел приберечь факты для опровержения твоей сказочки о гуманитарно-гуманистической акции, но, вижу, ты не собираешься плести небылицы — мол, неужели и так не видно, как все хорошо под куполом. А почему я должен верить, что все так прекрасно и удивительно, как видится на первый взгляд? Некто Сэр Лис назвал чушью мое предположение, что через некоторое время нас съедят, как рождественских гусей. Но почему я ему должен верить, где доказательство, что нас никто не собирается сожрать на некое Рождество пришельцев? А вот намеки на то, что это возможно, существуют. Какие? Будь любезна, объясни, почему вы, такие высокоморальные, можете спокойно устранить человека, произнеся какое-то кодовое слово? За кем вы охотитесь под куполом с погонями и перестрелкой? Он кто — представитель третьей цивилизации, не согласной с вашим вторжением, или террорист? Почему Ремишевский изволил назвать людей «материалом»? Знаешь, в его обмолвку я не очень-то верю. Как и в твою — раза три ты назвала вторжение не акцией пришельцев, а «нашей» акцией. Какое ты имеешь отношение к пришельцам? Ты была их эмиссаром, как Ремишевский, еще до вторжения?

— Нет, раньше я никакого отношения к пришельцам не имела, — сказала Наташа. Она помолчала, затем кивнула. — Хорошо. Рано или поздно вы все равно узнаете. Кроме вас двоих, все, кто находится под куполом, имеют самое прямое отношение к пришельцам. Они внутри каждого человека, и мы с ними составляем единое целое.

— Вот те на… — непроизвольно вырвалось у меня. Новость была ошеломляющая. — А клялись, божились, что никто людей есть не будет…

— Приблизительно такой реакции от вас мы и ожидали, потому Сэр Лис и открыл вам лишь половину правды о перестройке сознания, — спокойно заметила Наташа. — Только ты неправильно трактуешь ситуацию. Никто нас не ест — это сосуществование на паритетных правах двух сознаний в одном теле. Не паразитизм, как ты представляешь, а симбиоз.

— Да на хрен мне такой симбиоз нужен! — взорвался я. — Оккупировать сознание — это похуже, чем поработить Землю!

— Погодите, погодите, — вмешался Валентин Сергеевич. — Рубите сплеча да сгоряча. Знаете, сколько в вашем теле микроорганизмов? Сотни видов. И если всех уничтожить, вас завтра похоронят, потому что исчезнет иммунитет к болезнетворным бактериям, нарушится метаболизм, в результате чего ваш организм не сможет усваивать пищу… — Он повернулся к Наташе. — Каким образом осуществляется сосуществование двух сознаний в одном теле? Кто кому подчинен?