— Доброе утро! — приветствовал меня Сэр Лис, но я и не подумал здороваться.

Пододвинул кресло к столику, возле которого сидел Валентин Сергеевич, сел. На столике в вазочке лежали три банана, в блюдечке — серпики нарезанного лимона, рядом — бутылка с остатками коньяка, две рюмки — одна полная, другая пустая.

— Это все, что осталось от трех бутылок? — спросил я Бескровного, принципиально, игнорируя присутствие Сэра Лиса.

— Да.

— Тогда не буду. Надо в город за спиртным съездить, а если сейчас выпью, машина не повезет.

Валентин Сергеевич расплылся в улыбке.

— Вы не поняли, — сказал он. — Это действительно все, что осталось от коньяка, который я вчера привез. Но! — Он поднял палец. — Но вы не видели, какие здесь погреба!

Он нагнулся, жестом фокусника извлек из-под кресла полную бутылку коньяка и водрузил ее на стол.

— Вот!

Я пододвинул к себе пустую рюмку.

— Чистая?

— Вы же знаете, я спиртного не употребляю, — заметил Сэр Лис.

По-прежнему игнорируя его присутствие, я вылил в рюмку остатки коньяка из первой бутылки, выпил залпом.

— Кстати, вы плохо знаете свою машину, — как ни в чем не бывало продолжал Сэр Лис. — Если выпили, нажмите кнопку автопилота и давите на газ. Машина поедет, но слушаться вас не будет. Единственное, что нужно, поворотом руля показывать, где необходимо поворачивать, и тормозом указать конечную остановку, а уж траекторию поворота и парковку машина выполнит сама.

Я открыл вторую бутылку. Снова налил, выпил и только тогда взял дольку лимона.

— Что это вы в одиночку? — обиженно проговорил Валентин Сергеевич, наливая и себе.

— Вы меня тоже, насколько понимаю, не ждали, — сварливо огрызнулся я, убирая со стола пустую бутылку. Затем наконец посмотрел в сторону Сэра Лиса. Но смотрел не на псевдопса, а на млеющего у него на коленях кота.

— Пре-да-тель! — отчеканил я.

Кот и ухом не повел. Что с животного возьмешь?

— Артем, — примиряюще произнес Валентин Сергеевич, — не надо быть таким экзальтированным, а то вы и меня коллаборационистом обзовете только за то, что разговариваю с Сэром Лисом. Если мы с ними разговаривать не будем, то как узнаем, зачем все это?

— Разумно, — поддержал его Сэр Лис.

— Вот так и пополнялась «пятая колонна», — вздохнул я.

— Дождался, — фыркнул Валентин Сергеевич.

— Ваши термины времен Второй мировой войны неуместны, — заметил Сэр Лис. — Неужели вы еще не поняли, что в обществе, которое мы создали в Холмовске, не может быть ни войн, ни распрей?

— Вот это меня и настораживает, — ухватился за фразу Валентин Сергеевич. — Человек — существо общественное, но вместе с тем отнюдь не лишенное индивидуальности. Поэтому войны и распри записаны в его подсознании на уровне рефлексов вместе с чувствами самосохранения и выживания: хочешь, чтобы ты и твое потомство занимало лучшее место под солнцем, — борись с себе подобными. Никаким воспитанием, никаким внушением это чувство не устранишь — таков закон эволюции вида. Зачеркни его — и вид будет обречен на вымирание. Выживают сильнейшие — слышали такое? А сильнейшие и умнейшие — это отнюдь не одно и тоже.

— Зачем же передергивать? — Сэр Лис наклонил собачью голову и выразительно досмотрел на Бескровного. — Не путайте человека с животными. Это единственный биологический вид на Земле, который отличается от всех остальных. Он — разумный.

— И чем же этот признак выделяет его из других видов? — саркастически усмехнулся Бескровный. — Тем, что человек возводит сооружения? Муравьи, пчелы, бобры тоже строят. Разве что войнами…

— Вы опять утрируете, — сказал Сэр Лис. — Волчьи стаи тоже грызутся между собой, а муравьи устраивают между муравейниками настоящие военные баталии с захватом пленников. Выделяет человека из мира животных одно — мораль.

— Мораль — весьма эфемерное понятие, — возразил Бескровный. — Сегодня она одна, завтра — другая… О человеческих жертвоприношениях слышали? Тоже в свое время были моральной категорией. Приведите какое-нибудь существенное и неоспоримое различие.

— Пожалуйста, — сказал Сэр Лис и повел передними лапами так, что, будь у него плечи, я бы сказал — передернул ими. — Возьмем, к примеру, лежащего у меня на коленях кота. — Он почесал Пацана за ухом, и тот зажмурился. — Так вот, как и любое животное, он никогда не задумывается над сроком своей жизни, понятие времени ему неведомо. Живет себе, и все, и невдомек ему, что жизни ему отпущено максимум двадцать лет.

— Ну и что с того? — удивленно вскинул брови Валентин Сергеевич. Человек живет семьдесят плюс-минус двадцать лет, как вы говорите, осознавая это. Разницы я не вижу — и кот, и человек все равно умрут.

— А разница в том, что, если бы вы сообщили коту о продлении его жизни в десять раз, он бы ничего не понял.

Честно сказать, я тоже сразу не понял. Зато Валентин Сергеевич мгновенно уловил мысль.

— Вы хотите сказать… — Он выпрямился в кресле, рука у него дрогнула, и он выронил рюмку. Рюмка со звоном разбилась о гранитные плиты, но Бескровный не заметил этого. — Хотите сказать, что горожане города Холмовска будут жить по восемьсот лет?

— Минимально, — заверил Сэр Лис. — При этом никто из них не будет болеть. В том числе генетическими и злокачественными заболеваниями.

Новость огорошила и меня, и Бескровного. Но в этот раз первым среагировал я.

— А что вы с этого будете иметь?! — без обиняков спросил я.

— Мы?

— Да, вы. Лично вы и веете, кто за вами стоит. Пришельцы, или как вы там себя называете?

— У вас довольно дремучее представление о нашей акции. Для вас нашествие — это непременно порабощение. Вы не допускаете, что наши действия чисто гуманитарного порядка?

— Гуманитарное нашествие? Это что-то новое…

— Можно подумать, что вы слыхом не слыхивали о гуманитарной помощи.

— Не только слышал, но и видел, хотя в руках держать не доводилось. Другим доставалась, и, смею уверить, не тем, кому предназначалась. Впрочем, не это главное. Раз уж вы пришли к нам, а не мы к вам, да еще, как утверждаете, с гуманными намерениями, то извольте действовать по законам нашего мира. У нас гуманитарная помощь оказывается обычно побежденным. Когда победитель разрушил у неприятеля все коммуникации до основания, он начинает подкармливать поверженного врага. Чтобы побежденный милостыню принял за милосердие и участие. ЧТО ВЫ У НАС РАЗРУШИЛИ?!

— Значит, разрушили… — задумчиво протянул Сэр Лис, поглаживая кота. — Хорошо, если вам так угодно. Разрушили мировоззрение потребителя и внедрили в сознание высокоморальные критерии.

Пока мы вели словесную перепалку, Валентин Сергеевич усиленно потреблял коньяк, из-за разбитой рюмки прихлебывая прямо из бутылки. Новость о продлении жизни человека свыше восьмисот лет сильно подействовала на него, и он приходил в себя привычным способом. Но, оказывается, нить дискуссии не терял.

— Погодите, погодите… — вмешался он. — Артем, умерьте запальчивость, насчет высокой морали нового общества мы уже знаем. Разрушили, создали… Разве в этом суть? ЗАЧЕМ — вот вопрос.

— На этот вопрос я уже ответил, — сказал Сэр Лис. — Это гуманитарная акция. Или благотворительная. Как вам больше нравится.

— Знаем мы подобную благотворительность! — сварливо ввязался я. — Гусей перед Рождеством тоже откармливают, и они наверняка думают, что это гуманитарная акция. А потом этих гусей едят!

Сэр Лис рассмеялся мелким смешком.

— Вы хоть понимаете, что сейчас сморозили?! — спросил он.

— Да, действительно, Артем, что-то вы не того… — сконфузился Валентин Сергеевич. — Выпейте коньячку, успокаивает…

Я было раскрыл рот, чтобы взорваться, но Валентин Сергеевич услужливо налил рюмку, пододвинул ко мне.

— Пейте, пейте…

Я выпил, и вся воинственность вышла из меня, как воздух из проколотого воздушного шарика.

— Все же в словах Артема есть рациональное зерно, — проговорил Валентин Сергеевич, поворачиваясь к Сэру Лису. — Точнее, не в словах, а в их эмоциональной окраске. Почему мы должны вам верить?