Я кивнула в задумчивости. Голова уже почти совсем не болела, наверное, подействовал анальгин. Может, на всякий случай еще что-то принять?

Но решить этот вопрос я не успела: в дверь забарабанили, сопровождая действия весьма колоритными выражениями. Шурика как ветром сдуло со стула, парень понесся впускать шефа со свитой накачанных молодцев.

Алексей Петрович ворвался вихрем, сгреб меня в объятия, от чего у меня в голову опять «стрельнуло», правда, в низу живота появилось приятное тепло, которое я не испытала, наблюдая за оргией в зале. Ощущая на себе крепкие руки Афганца, прижимаясь к его широкой груди и грубому свитеру, вдыхая запах его тела, я почувствовала страшное желание отдаться ему прямо здесь и сейчас. Плевать на всех. Хочу. Немедленно. И не могу ждать. Это на меня так музыка подействовала? С опозданием в связи с определенными особенностями организма? Или после удара по голове? Что, теперь расхлебывать? Или сложилось все вместе: музыка, удар по голове и притягательное мужское начало Афганца, которому я готова отдаться и при обычных обстоятельствах?

– Ну ты как? – с беспокойством спросил Лешка, внимательно меня оглядывая, но рук не убирая.

Я что-то промычала.

– Ты куда смотрел?! – рявкнул Афганец на Шурика, стоявшего в уголке. – Да я тебя…

– Леша, он сделал все, что мог, – пискнула я, поняв, что обязана заступиться. – Ты должен повысить его в звании. Или должности. Или в чем ты там повышаешь.

Лешка опять перевел взгляд на меня. А у меня уже пылало лицо. Про низ живота вообще молчу. Ноги подкашивались, слегка подрагивая в коленках. Я облизнула языком пересохшие губы. Пожалуй, Афганец не понимал, что со мной происходит. Или просто не ожидал, что я на него сразу наброшусь. Раньше такого я никогда не делала. Мы все-таки обычно дотягивали до кровати в его апартаментах.

– С тобой все в порядке? – спросил Лешка тихим голосом и дотронулся до моей пылающей щеки.

Я поняла, что, если этот идиот не догадается отправить своих людей подышать воздухом, я прямо сейчас при всех начну срывать с себя одежду. И с него тоже.

– Я тебе хотела кое-что показать, – сказала я Афганцу, схватила его за руку и потащила из комнаты охраны в ту, где меня стукнули по голове. Я помнила, что там имеется широкий раскладывающийся диван, явно использующийся в определенных целях.

– Лана, ты чего? Куда ты меня ведешь? – Он не понимал, но тем не менее шел. Успел бросить через плечо, чтобы парни никуда не отлучались. О моих намерениях, пожалуй, догадался один Олег Анатольевич, у которого глаза стали выкатываться в направлении рога.

Дверь в соседнюю комнату была не заперта, правда, изнутри имелась защелка, которой я воспользовалась и тут же набросилась на Лешку. В первое мгновение он обалдел, потом как-то странно хмыкнул, но не стал отказывать себе в удовольствии, продолжая похмыкивать.

Мы быстро оказались на диване. Мне было плевать, есть ли тут звукоизоляция между двумя комнатками, слышат нас подчиненные Афганца или нет. Мне нужен был только Лешка и его тело. Потом я на мгновение унеслась в другую реальность, а когда вернулась на грешную землю, рухнула на потную Лешкину грудь и замерла без движения.

– Хорошо ж тебе по башке дали, – произнес Афганец через некоторое время и опять ухмыльнулся. – Может, мне этот способ взять на вооружение? Бизнес-леди изнасиловала бедного, ничего не подозревающего парня, примчавшегося ее спасать.

Лешка крепко прижал меня к себе сильной рукой и припал губами к моему рту, по всей вероятности, намереваясь повторить процесс. Я не возражала. Целуется он классно.

Но кое у кого были другие планы.

Стоило мне закрыть глазки и расслабиться в Лешкиных объятиях, надеясь повторить удовольствие, как снаружи прогрохотал взрыв.

Ночь с 14 на 15 мая,

с пятницы на субботу

– Мать твою! – Лешка вскочил с дивана, кинулся к двери, не обратив внимания на то, что она заперта на защелку, и стал рвать ее на себя, матеря всех и вся.

Он забыл, что полностью обнажен.

Наша одежда валялась на полу перед диванчиком, и кому-то следовало вернуть Лешку к реальности, чтоб оделся хотя бы, а потом уже гневался и молнии метал. Поскольку больше ничего не грохотало, на нас даже не посыпалась штукатурка, я считала, что мы с Афганцем находимся в безопасности, по крайней мере пока. Здание не качается, не трясется, зачем психовать? Тем более я вооружена. Гранатки с «ПМ» тоже лежали на полу в куче одежды. Не говоря уже о любимой «ручке» в специальном кармане джинсов.

Взрыв произошел где-то на улице. И не исключено, что он не имеет к нам никакого отношения.

– Леша, ты вначале оденься, – сказала я совершенно спокойно, натягивая на себя шмотки. Отметила, что головная боль совсем прошла. Правильно говорят, что занятия любовью помогают в таких случаях. Убедилась на собственном опыте. И как только женщины приводят аргумент «голова болит», чтобы увильнуть от выполнения супружеского долга? Или это просто потому, что там долг, а у нас с Афганцем… Кстати, а у нас что?

Алексей Петрович все-таки внял голосу разума, оделся по-военному быстро, отобрал у меня «ПМ» и гранаты, сказав, что бойцов предостаточно, наконец заметил защелку, открыл дверь и вышел в коридор. Я последовала за ним, так как не желала оставаться в стороне от развития событий.

Бойцы жужжали пчелиным ульем. При нашем появлении замолкли.

– Что произошло? – спросил Лешка суровым тоном.

Зеркала у меня с собой не было, взглянуть на себя критически я не могла, но имела возможность прекрасно рассмотреть Афганца при ярком свете, горевшем в коридоре. Да и бойцы не были полными идиотами и понимали, чем только что занимался шеф. Стоя с ничего не выражающими лицами, они буднично сообщили, что взорван «Мерседес».

– Там был кто-нибудь? – уточнил Лешка, оглядывая своих.

К счастью, все парни находились внутри здания (Подслушивали? Или даже подглядывали? Вдруг и тут имеется смотровая щелочка или окошко, о существовании которых известно Шурику?) и никто не был даже ранен, правда, с возвращением в город возникали серьезные проблемы: от «мерса» осталась груда железа, а Лешкин любимый джип временно пришел в нерабочее состояние, однако, по мнению подчиненных, ремонту подлежал.

– Вы наших вызвали? – спросил Афганец.

– Конечно, шеф. Сейчас приедут. Все отбуксуют.

Но главным оставался вопрос: кто постарался?

Бойцы ответить не могли.

– А «проповедники» где? – встряла я. – По домам разъехались?

– Не лезь куда тебя не просят! – рявкнул на меня Лешка.

Я обиделась и заметила вслух, что очень Лешеньке благодарна за то, что он хотя бы не обвиняет меня во взрыве «Мерседеса» (а то с него станется, несмотря на мое железное алиби), после чего двинулась к входной двери, расталкивая молодцев.

– Ты куда? – опять рявкнул Лешка.

– Воздухом подышать, – бросила я через плечо и тут же вышла на улицу, хлопнув дверью.

Первым, что услышала, был вопль моего сына:

– Мама! С тобой все в порядке?

Сашка бросился ко мне откуда-то из ближайших кустов и сграбастал в объятия. Они, конечно, были не такими крепкими, как у Афганца, и пробуждали во мне совсем другие чувства, но не менее приятные. Мой ребенок меня не бросил. Никто не смог убедить его в том, что я осталась в здании по собственной воле. Он пришел, чтобы меня спасти.

– Ты? – шепотом спросила я, кивая на груду металла, недавно бывшую «жирным» «мерсом».

– Ага, – с гордостью кивнул сынок. – Здоровско, правда?

Я не успела ответить: в это мгновение дверь распахнулась, и рядом с нами оказался Алексей Петрович собственной персоной. За его спиной маячили крупногабаритные бойцы, первым – «рогатый» Олег Анатольевич, у которого глаза опять двинулись в направлении рога. При виде наших родственных объятий Лешка рот раскрыл, потом закрыл, затем устремил взгляд на остатки «Мерседеса», потерявший товарный вид джип и в конце концов неотрывно уставился на моего сына.