Моя знакомая решила вернуться в Россию, где ни одному мужику (по крайней мере, из ее и моих приятелей) не придет в голову рассчитывать ритм сексуальной жизни на компьютере и осваивать процесс на тренажере, когда рядом есть реальный живой партнер. Где же тогда место чувствам?
– Наш в глаз дает – от души, – подключилась Верка, – в драку лезет оттого, что энергию девать некуда, а уж любит – так любит. Все на грани фола. И даже за гранью.
Лена сникла. Потом у нее по щекам потекли слезы. Мы с Веркой и Костей переглянулись.
– Давайте-ка к столу, – предложил братец.
Мы с Веркой подхватили Лену под руки, отвели на кухню, усадили за стол, сели сами, выпили за Победу. Затем Верка решила вспомнить школу, и мы стали перебирать учителей, у которых учились и мы, и Веркин класс. Я, честно признаться, школу помню смутно, возможно, афганский опыт, последовавший вскоре за годами учебы, их стер.
На протяжении всего вечера Лена вела себя очень странно. Задашь вопрос – и словно у нее в мозгу блокировка срабатывает, щелчок – и она возобновляет попытки убедить нас с Веркой в необходимости выйти замуж, причем за иностранца, уверяя, что нам в этом помогут. Теперь у нее было такое выражение лица и такая таинственность в голосе, словно она чувствовала себя большевичкой, а мы заседали на конспиративной квартире, спасаясь от царской охранки и обсуждая последний номер «Искры» с товарищами по классовой борьбе.
Но если бы такие попытки ложились на благодатную почву… И выступала бы она перед девчонками, у которых замужество с иностранцем является самой заветной мечтой…
К окончанию трапезы у нас возникло желание поскорее отделаться от Лены. Верка не выдержала первой и заявила, что мы ее сейчас проводим.
– Поймаем тебе машину, тебя отвезут куда скажешь.
– У меня нет денег на такси! – воскликнула Лена.
– Я тебе оплачу дорогу, – сказала Верка.
Мы с братцем отвесили челюсти. Чтобы Верка кому-то оплачивала машину… Правда, я сама была готова зафрахтовать хоть вертолет, хоть самолет, чтобы только не видеть больше нежеланную гостью.
Костя сказал, что помоет посуду, мы с Веркой оделись, помогли Лене (а то она больно копалась) и, подхватив ее под белы рученьки, направились к ближайшей остановке, где и решили загрузить ее в транспорт.
Когда остановившийся дедок на «копейке» спросил куда, Лена заявила:
– Церковь Святого Дона Жуана, пожалуйста.
– Куда? Куда? – переспросил дедок, странно поглядывая на нас всех.
У нас с Веркой лица изменились в ту же сторону, что и у дедка, но мы также превратились в два больших уха. Пожалуй, у нас одновременно возникло желание посетить это весьма своеобразное заведение, где, как нам сегодня успела сообщить Лена, имеются еще и «братья», например брат-гинеколог и брат-венеролог. Сообщала она нам это без малейшей доли иронии, а все с теми же светящимися огнем глазами и таинственным шепотом.
Лена тем временем назвала точный адрес в Центральном районе, который тут же отложился у нас с Веркой в памяти. Лена уехала, мы с Веркой пару минут еще постояли на свежем воздухе (приходя в себя), а потом тронулись назад в направлении моего подъезда.
– М-да, – многозначительно произнесла подружка.
– Хотелось бы мне знать, кто это так развлекается, – заметила я.
Поднимаясь в лифте, Верка молчала, а войдя в квартиру, предложила завтра прошвырнуться к Дону Жуану. Услышав Верку, Костя, пока даже не зная, куда мы еще намыливаемся, завопил. Наверное, просто по привычке. Мы Костю успокоили, тут как раз вернулся Сашка с салюта, на который успел смотаться, не поставив меня в известность, и мы с Веркой поведали моим родственникам мужского пола про последнее развитие событий.
– А ведь Лена вроде бы про стрельбу забыла! – внезапно воскликнула Верка. – Она ведь нас даже ни о чем не спросила! Ведь, наверное, если бы мы с тобой, Ланка, попали…
– По себе не судите, – встрял Костя. – Вы – исключение. Но, с другой стороны, ты, Веруша, права… Не мог человек, нормальный человек, не задать ни одного вопроса и болтать о всякой ерунде, словно по машине не палили и вы не гонялись как сумасшедшие по городу…
Мы все молча переглянулись.
– Что с бабой? – наконец спросила Верка, ни к кому конкретно не обращаясь.
– И сколько таких может оказаться… – медленно произнесла я.
Затем внезапно из памяти всплыл разговор с Афганцем – словно в мозгу что-то щелкнуло. Он говорил о некоей группе лиц, мешающей ему жить, и отмечал, что слишком много женщин, работающих на них, вышли замуж за иностранцев. Совпадение? Или в городе происходит… А что именно? Зомбирование наших женщин, желающих связать свою судьбу с иностранцами? Но тем-то зачем зомби? В особенности в больших количествах. Афганец говорил, что дамы по большей части среднего возраста. Для пересадки органов скорее требовались бы молодые и здоровые, а любая наша дама – это почти точно букет болезней. Какие тут органы… Да и для деторождения поздновато.
В таком возрасте опять же нельзя использовать дамочек на улицах «красных фонарей» и в стриптиз-барах. Да где их вообще можно использовать, кроме как в домашнем хозяйстве? Но делать для этого зомби? Зачем? Многие наши женщины, попав на американскую кухню (в среднюю американскую семью), оттуда сами вылезать не захотят и будут жарить, парить и стирать, используя все тамошние достижения техники. Вывоз в качестве дешевой рабочей силы? Но тогда зачем идти на такие расходы? Тем более в Америке мексиканцев и пуэрториканцев в достатке, сами едут, ввозить никого не надо.
Тогда что?
Мне стало любопытно. Эта черта меня никогда до добра не доводила, но я знала, что не успокоюсь, пока не доберусь до истины. Более того, во мне нарастало возмущение. Опять черт знает что у нас в городе делается! То куча претендентов охотится за разработкой бактериологического оружия, то идет борьба за канал поставки наркоты. Теперь над женщинами проводятся какие-то эксперименты! Я сама женщина. И мне надоели эксперименты. Все. Если я могу их остановить, я это сделаю.
Костя немного поорал для порядка, но и его проблема взволновала до глубины души (в основном из-за вовлечения россиянок в какую-то секту, с чем он был готов бороться до последней капли крови). У брата давно имеется объяснение увлечения нашего народа «бесовщиной» (по его собственному выражению). В последние годы в православную церковь повадились шастать бывшие партийные и комсомольские работники, подавшиеся в чиновники и депутаты. Теперь они истово крестятся перед камерами, залезая в алтарь во время службы, и вроде забыли, как несколько лет назад с трибун клеймили все, что было связано с религией. Никто из них громом повержен не был. Может, поэтому православная церковь в некоторой степени утратила свою притягательную силу? Так считает мой брат, человек истинно православный, в Бога верящий, но в церковь отказывающийся ходить категорически, чтобы не столкнуться в одном храме с «нечистью».
Сын сказал, что он всегда со мной, Верка же не исключала, что на этом деле можно срубить неплохую денежку. Она, правда, пока не знала как, но была твердо уверена, что у нас что-нибудь должно получиться. Мы в очередной раз прослушали про Веркин возраст и необходимость думать о смене профессии.
После того как решение докопаться до истины было принято единогласно, я сходила в свою комнату и вернулась с пакетом фотографий, выданным Афганцем.
– А раньше чего молчала? – с укором посмотрела на меня Верка.
– Когда мне было их тебе показывать? – огрызнулась я. – Сегодня вечером все равно бы показала. Вот и смотри.
Конечно, мои брат с сыном никого из честной компании не видели. Верка знала одного, некоего Диму. Правда, ее услугами он никогда не пользовался, предпочитая «вешалок», то бишь худых высоких моделей. Такое часто случается с обладателями животов, представителями партии любителей пива, каковым является несостоявшийся подружкин клиент. Верка с ее габаритами была не в его вкусе. Дима обычно появлялся на различных тусовках в сопровождении двух юных леди, каждая из которых выше его на голову.
