– Но убытков… – Продавщица закатила глаза. – В подвале – до краев. И на этаж затекло.

– Только бы из нашей зарплаты не вздумали вычитать, капиталисты проклятые, – прошипела директриса. – С них станется.

Она с ненавистью посмотрела в том направлении, куда исчез Волконский. М-да, особой любовью господа предприниматели не пользуются…

И тут я увидела несущийся к нам знакомый темно-синий джип. Машина притормозила аккурат рядом с тем местом, где стояла я. Из джипа высыпали охранники, вслед за ними вылез папа Сулейман.

– Вы, как всегда, в центре событий, Марина Сергеевна? – ухмыльнулся Рашидов.

Директриса с продавщицей с удивлением посмотрели на меня.

Папа Сулейман внимательно оглядел меня с ног до головы. Потом поинтересовался:

– И у кого это из ваших знакомых такие большие зубы?

Рашидов смотрел прямо на мою прокушенную губу. Да и общий видок у меня, как я подозреваю, был довольно потрепанный. Я же не старалась особо приводить себя в порядок: думала, что быстренько добегу до квартиры, не встретив никого из знакомых. Понадеялась, глупенькая.

Я не успела ответить: к нам подлетел Волконский и взахлеб стал рассказывать, что «Олег с кем-то сцепился». Гостиная в разрухе, залита кровью, рука у Олега прокушена, на макушке – шишка с кулак, физиономия расцарапана. Сам храпит на полу, и разбудить его нет никакой возможности. Сын утверждает, что только что вернулся домой и ничего не знает.

Папа Сулейман внимательно посмотрел на меня. Я придала своему лицу самое невинное выражение. Рашидов хмыкнул.

– Марина Сергеевна, вы случайно не знаете, что случилось с Олегом Вениаминовичем? – обратился ко мне папа Сулейман.

– Просто не представляю, – ответила я. – Могу, конечно, предположить, что Олег Вениаминович считает себя неотразимым мужчиной, но далеко не все придерживаются такого же мнения.

Рашидов расхохотался, схватившись за живот.

Я же заявила, что мне пора домой, потому что мои, наверное, волнуются. Вежливо попрощавшись со всеми, я исчезла под аркой.

Перед Алисой пришлось извиниться, но я обещала что-нибудь придумать. Только с кем же я теперь насчет нее разговаривать буду?

Ночь с 9 на 10 июля,

с четверга на пятницу

Соседи слушали рассказ про мои последние похождения, покачивая головами. В адрес Стрельцова было отпущено много нелестных эпитетов. Белоусовой тоже досталось.

Я долго отмокала в ванне – хотелось смыть с себя всю грязь. Потом Иван Петрович по моей просьбе отправился к ларьку, потому что без принятия внутрь спиртного заснуть я, наверное, не смогла бы. Подобную просьбу дядя Ваня всегда был рад выполнить.

Сестры Ваучские пошли спать, Сережка смотрел по телевизору какую-то позднюю передачу, а мы с Иваном Петровичем уговаривали на кухне бутылочку, продолжая мечтать о кладах.

– Слушай, – сказал дядя Ваня, – а может, теперь мы в этот подвал под магазином проникнем? Ведь сигнализация-то, наверное, отключена.

– Ждите, – хмыкнула я. – Отключат они ее вам, пожалуй. А если и отключат, то поставят пяток-десяток мордоворотов, что еще хуже.

Иван Петрович в очередной раз твердо заявил, что он, русский умелец, с любой буржуйской сигнализацией справится. Я не сомневалась в дяди-Ваниных талантах, неоднократно им доказанных, но все равно считала, что в подвал нам лучше не соваться, как бы ни хотелось там порыться. К тому же он сейчас был затоплен.

В разгар нашего спора в дверь позвонили. Мы взглянули на часы. Второй час ночи. И кого это несет? Правда, вариантов имелось великое множество.

Я пулей слетала в комнату и сунула пистолет в карман халата. Дядя Ваня уже держал руку за вешалкой, на втором стволе.

– Давай ты, – шепотом проговорил он, готовый в любой момент выпустить пулю в непрошеных гостей.

– Кто там? – робко поинтересовалась я.

– Марина Сергеевна, не пугайтесь, – ответили два до боли знакомых мужских голоса. – Гриша и Савелий, то есть Соболь.

Ни секунды не раздумывая, я распахнула дверь.

Гришка с Соболем являли жалкое зрелище. У нас с дядей Ваней глаза на лоб полезли. Дядя Ваня снял руку со ствола, чтобы перекреститься.

– Господи боже мой! – воскликнула я.

Оба бомжа промокли с головы до ног; вода стекала с их одежды и заливала лестничную площадку. Как я заметила в свете тусклой лампы, к нашей двери вели их следы. Бороды, длинные патлы, обноски – водой пропиталось все.

– Проходите, – пригласила я.

– Да нет, мы так, просто вам сказать…

– Проходите немедленно! Какие еще могут быть разговоры? Сейчас вас будем сушить.

Бомжи все еще мялись на лестничной площадке. Я, не церемонясь, схватила Гришку за руку и затащила в квартиру. Соболь последовал за ним.

– Да мы тут вам наследим…

– Раздевайтесь! – приказала я.

– Марина Сергеевна… – На губах Соболя заиграла хитрая улыбка.

Я заявила, что голых мужиков мне в жизни видеть доводилось, и я не думаю, что ночные гости смогут продемонстрировать мне что-то новое.

В прихожей нарисовался Сережка, уже собиравшийся отойти ко сну. Вслед за ним выглянула Ольга Николаевна, накинувшая халат на ночную рубашку. Помянув Господа, старушка удалилась, сказав, что сейчас оденется. Последним вышел заспанный кот. Мурзик обнюхал гостей и их одежду и очень даже ею заинтересовался. Как я догадывалась, в числе прочих запахов, источаемых тряпьем, присутствовал и кошачий, правда, мне все запахи казались просто вонью.

От ванны бомжи отказались, а дяди-Ваниной одеждой с радостью согласились воспользоваться. Их рвань мы развесили у нас в прихожей. Иван Петрович с выданными мною средствами побежал к ночным ларькам – во второй раз за ночь. Мы все понимали: Гришка с Соболем пожаловали к нам, чтобы что-то сообщить, а для этого им требовалось обязательно смочить горло.

Когда мы всей компанией расселись у нас на кухне и огненная вода была разлита в стаканы мужчин (мы с сестрами Ваучскими и Сережкой ограничились чаем), бомжи приступили к рассказу.

Вначале было произнесено несколько эпитетов в адрес «новых русских» и Стрельцова в частности. Ох, как, наверное, сегодня поикалось Олегу Вениаминовичу! Сколько раз помянули его недобрым словом!

Затем Гришка с Соболем перешли к делу. Сегодня (вернее, уже вчера), приняв небольшую дозу, они завалились спать в своем отсеке, не ожидая никаких подвохов с чьей-либо стороны. Как я уже говорила, спали они на грязном матрасе, лежавшем на полу.

Их разбудила хлынувшая потоком холодная вода.

Вначале обоим показалось, что это сон, но непрерывно поднимающийся уровень воды заставил их убедиться в том, что они уже не спят и все происходит наяву.

Их «стол» с посудой уже куда-то унесло потоком, как и другой небогатый скарб. Вылавливать что-то из барахла просто не было времени: следовало спасать собственную шкуру. А вода все прибывала.

Гришка с Соболем ринулись к выходу. Один раз Григорий чуть не захлебнулся – плавать он не умел, и только приятель спас его, вытащив за волосы.

Вначале они двинулись к лазу, через который в подвалы проникали мы, но затем отказались от этой идеи: вода хлестала именно оттуда. Значит, следовало пробраться к их обычному выходу на поверхность. Но до него было намного дальше.

Под соседним домом (через улицу) им встретился еще один бомж, пытающийся спастись. Несколько раз им попадались трупы кошек, не успевших выбежать из подвала. По поверхности все прибывавшей воды плыло множество досок, тряпок и прочая дрянь, в немыслимом количестве хранившаяся в подвалах. Пока бомжи жили под домами, они использовали доски для разведения костров, на которых разогревали нехитрую снедь, тряпки тоже иногда шли в дело, но сейчас все это мешало, затрудняло продвижение.

У ближайшего выхода уже столпились трое или четверо обитателей подвалов; они отталкивали друг друга, пытаясь выбраться наружу. Лаз был узким, в него можно было протиснуться только по одному; мужики, однако, вместо того чтобы действовать по очереди, только мешали друг другу. Их охватила паника. Гришка с Соболем решили попытать счастья в следующем подвале. Там и выбрались на поверхность. И тут же бросились спасать тех, кто дрался у подвального окошка.