– Кстати, папа Вова обалдел, когда узнал, что шантажист – муж моей подруги, – сообщила она. – Сегодня он со мной встретиться не может, но завтра обещал заехать. Обсудить ситуацию. Тут, возможно, что-нибудь и всплывет. Я ему как выдала все сегодня по телефону, он, по-моему, там чуть не рухнул у аппарата.

– Когда он завтра к тебе приедет?

– Днем, наверное, – пожала плечами Корицкая. – Суббота все-таки. Вечером в семье должен быть. И сегодня он к дочери от первого брака на какое-то семейное торжество направляется, а то бы принесся.

– Ты ему все расскажешь?

– Что все? – не поняла Маша. – Мы же практически ничего не знаем. Я Марьянку хочу пригласить. Пусть они вместе обмозгуют ситуацию. От их встречи толку будет больше, чем от всех наших с тобой разговоров. Может, и ты подъедешь? Давай вечером созвонимся. Я договорюсь с Марьянкой.

Марина кивнула.

– Знаешь еще что… – медленно начала она.

– Да? – подбодрила Корицкая.

– Может, к Никифоровне съездим? По крайней мере, скажет что-то…

– Вот это идея! – воскликнула Маша. – Я вообще-то тоже к ней собиралась. Мне чего-то Алькен на днях приснился.

– Давай тогда завтра с утра к Никифоровне, потом к тебе.

– С Марьянкой?

– Насчет Никифоровны я не уверена – поедет ли. Но я ей все равно предложу, а ко мне, думаю, точно согласится.

Марианна согласилась не только на встречу с Картушем, но и на Никифоровну, причем с гораздо большим энтузиазмом, чем предполагала Маша.

Суббота, 25 марта

У Марины Самсоновой, несмотря на выходной день, которому она обычно радовалась, потому что не надо было стоять на холоде, настроение было отвратительным. Неудивительно: муж в тюрьме, полная неопределенность и безысходность. Чего дальше ждать от жизни – неизвестно. Может, Никифоровна что подскажет? Советам ее, конечно, нельзя доверять на сто процентов, но если их немного видоизменить, преломить на себя, то получаются очень даже толковые мысли.

Подруги ехали к бабке, конечно, не за советами, а за предсказаниями, которые сбывались всегда процентов на девяносто, а остальные десять они относили на то, что бабка не совсем правильно трактовала увиденную в кофейной гуще или на картах ситуацию. Она ведь не знала деталей жизни каждой приходящей к ней девчонки, поэтому могла что-то напутать, так что следовало рассматривать то, что она говорила, с точки зрения своей конкретной жизненной ситуации.

У Марианны настроение было прекрасное. Тест показал, что она в самом деле беременна. Она на всякий случай купила второй – и он тоже полностью подтвердил ее предположения. Если первой мыслью ее было: зачем мне это и как не вовремя, то теперь она страшно захотела малыша. Родит – и пусть растет.

Марианна, как обычно, разложила все по полочкам. Выходило, что ребенок как раз кстати. Решение может быть принято только одно: рожать. Конечно, неплохо бы с отцом, но где теперь взять этого Сашку, да и на его месте сама Марианна послала бы себя… куда подальше. Мужчины вообще явление преходящее. Сегодня – есть, завтра – ушел к более слабой, более молодой, более… короче, к другой. Или убили, что с парнями типа Сашки происходит нередко. Или посадили. Если уж Самсонов сел, то что говорить о некоторых, не станем называть конкретных имен. Или, в конце концов, сама выгнала, потому что не допустит того отношения к себе, которое позволяют некоторые женщины. Если вдруг приходить стал, когда захочется, а то и не ночевать регулярно, орать или, тем более, распускать руки.

…Корицкая, как обычно, опоздала. Марианна уже начала заводиться: она была очень обязательным человеком, и опоздания всегда выводили ее из себя. Неужели встать не могла вовремя?

Марианна припарковала машину на круглой площади, где пересекаются проспект Славы с Софийской улицей, и они с Мариной принялись ждать, когда третья подруга наконец соизволит появиться. Они пропустили два двадцать девятых, которые, кстати, ходят не очень часто, тем более по субботним дням. Наконец, из третьего вылетела запыхавшаяся Машка в своей светлой норковой шубке, огляделась по сторонам, заметила темно-синий «Фольксваген» и бросилась к нему.

Запрыгнула на заднее сиденье, резко выдохнула воздух, уже собираясь пуститься в объяснения.

– Только не надо никаких оправданий, – резко сказала Марина, пребывавшая в плохом настроении и горевшая желанием хоть на ком-то сорваться. – Поставила бы два будильника, если так не в состоянии проснуться.

– А я и поставила, – заявила Машка. – Только не услышала их. Кстати, могли бы позвонить мне с утра и разбудить, раз вы такие жаворонки.

– Мы не жаворонки, как тебе известно, – заметила Марианна, – просто слышим будильники и если договариваемся с кем-то, то встаем вовремя, а не опаздываем на тридцать пять минут.

Маша пожала плечами. Марианна нажала на газ и стала взбираться на мост.

– Картуш сегодня приедет? – повернулась Самсонова с переднего места пассажира.

– Приедет, – кивнула Маша. – Часа в три-четыре. Утром ему в офис зачем-то надо, потом заглянет ко мне.

– К трем мы, пожалуй, справимся, – сказала Марианна.

– Девки, вы уж меня простите… – вернулась к извинениям Корицкая.

– Да ладно тебе, – махнула рукой Марианна, останавливаясь у светофора на Ивановской. – Ставь будильник в кастрюлю: тогда лучше слышно.

– Правда? – удивилась Марина. – Что же ты раньше не сказала. Мне тоже надо этим воспользоваться. На тот случай, если мать почему-либо отсутствует. В летнее время, например. Ты сама в кастрюлю ставишь?

– Нет, я и так слышу, – сказала Марианна. – Правда, всегда два ставлю: на всякий случай. Вдруг один не сработает. Но, честно говоря, я обычно просыпаюсь к тому времени, как надо подниматься.

– Ну вы даете, девки, – подала голос с заднего сиденья Корицкая. – Я сегодня в десять с таким трудом голову от подушки оторвала…

– Не всем повезло в жизни так, как тебе, – заметила Самсонова.

– Хватит, – резко перебила ее Марианна.

Все замолчали и не произносили ни слова до самого дома Полины Никифоровны.

Бабка жила в однокомнатной квартире. С первым мужем развелась, потому что гулять стал. Второй умер. Детей не было, о чем она очень сожалела. Свой талант обнаружила, когда первый стал по бабам шляться. Гадала бабка классно. И на кофейной гуще, и на картах. К ней приезжали со всего города. Правда, принимала она далеко не всех. Некоторым отказывала. Не объясняла, почему.

Подруги позвонили в черную дверь на четвертом этаже пятиэтажки.

– Иду, иду, – послышалось с другой стороны. – Девочки, вы?

– Мы, Полина Никифоровна, – сказала Марианна.

– Сейчас, девочки, – повторяла бабка, открывая свои многочисленные замки.

Наконец дверь распахнулась.

Полина Никифоровна была в белой расшитой блузке, широкой свободной темной юбке, волосы были убраны под белый в мелкий горошек платок. Она широко улыбалась, излучая радушие.

– Здравствуйте, девочки мои дорогие! Не замерзли по дороге? Давайте раздевайтесь. Сейчас кофейку вам заварю.

Полина Никифоровна поцеловала всех по очереди.

– Цветешь, Марианна, – заметила она. – Никогда чего-то я тебя такой радостной не видела.

Марианна чуть-чуть смутилась, но не стала ничего уточнять. Полина Никифоровна очень внимательно посмотрела на нее и промолчала. Наверное, она сразу же усекла, что Марианна не хочет распространяться о причинах своего счастливого вида.

– А ты, Марина, – повернулась она к Самсоновой, – влюбилась, что ли? Какое-то выражение лица у тебя задумчивое.

Марианна с Машкой молчали, понимая, откуда эта задумчивость. Однако широко раскрыли рты, когда услышали ответ Самсоновой:

– Да, влюбилась.

– В кого? – вылетело у Маши.

– Есть в кого, – ответила Марина.

– Не хочешь говорить – не надо, – заметила Никифоровна.

– Подруга называется, – хмыкнула Корицкая.

Полина Никифоровна наконец повернулась к ней.

– А ты, Маша, такая, как всегда. Куча поклонников, перепрыгиваешь с одного на другого, но для сердца так никого и не нашла. Я права?